Он то ощупывал себя, то трогал лоб, словно прикидывал температуру, то проверял пульс на запястье.
— Обезвоживание у меня было, и сильный стресс, — пришел патологоанатом к выводу. — Ничего так съездили в Сочи? Заодно, говорит, и отдохнем, и в море искупаемся. То взамен — то в больнице, то в лапах маньяка…
— Не ворчи, ты из нас самый не пострадавший, — отметила Яна. — А в Сочи, может, еще и съездим.
— Нет! — закричал Витольд. — Ты, Яна, лучше ко мне не обращайся ни по какому поводу. Я — человек маленький, живу тихо, работа спокойная. Все ваши эти страсти не для меня. А то мне иногда кажется, что ты — погибель моя.
Его нервную речь прервала сирена спецмашины.
— Приехали! — выдохнул Петр.
— Слава богу!.. — проворчал Витольд.
— Все молчите, говорить по ситуации буду я, — сразу же сообщил Виталий Николаевич. — Тут главное лишнего не сказать.
— Нам скрывать нечего. Отец бы подтвердил, — сказал Петр.
— Я не хочу лежать здесь голой, — засуетилась Яна. — Дайте во что одеться. Как я поеду?
— Твои туфли? — спросил Витольд Леонидович, поворачивая к себе каблуки-шпильки. — Ничего себе! Как вообще на таких ходить можно?! — развернул он туфли каблуками к себе, ощупывая их и внимательно осматривая.
— Нет! — в один голос закричали Яна и Иван.
И тут же из железной шпильки вылетела молния и поразила Витольда Леонидовича в самое сердце. Он закрыл глаза и грузно осел на землю, умиротворенно сложив руки на груди. Туфелька выпала из его рук легла рядом.
— Твою ж дивизию!.. Что это было?! — прервал общее молчание Виталий Николаевич.
— Мое секретное оружие, которое не пригодилось, — сказала Яна растерянно.
— Это мое оружие! — побледнел Иван. — Мощный электрический разряд из каблука при надавливании на пятку. Размера Яны у меня не было, так эта мужественная девушка пошла в туфлях на два размера меньше.
— То-то походочка была… — прошептал Петр.
— Не говорите им про мое оружие, — попросил Иван.
— А что мы скажем? — спросил Виталий Николаевич. — Чем объясним? У него электротравма! Что где-то была гроза, и до нас долетела шаровая молния? Ведь прямо как сглазил! Погибель мне придет от Яны, вот и получил!
Яна, как единственный уцелевший медик, превозмогая боль в спине и ребрах, добралась до Витольда в чем мать родила, вернее, топлес, и начала делать ему искусственный массаж сердца, дышать рот в рот.
У оставшихся мужчин округлились глаза.
— Ваня, а дай-ка мне туфельку, я тоже хочу, — сказал Виталий Николаевич.
— Идиоты! Помогли бы. — огрызнулась Яна.
— Чем? — подползли они к ней поближе.
— Держи голову. Ты трогай пульс на шее. Витольд, я не дам тебе умереть! — продолжила реанимацию Яна.
— Опасная ты Золушка, твои туфельки лучше не поднимать, — отметил Петр.
И тут к ним ворвались и медики, и полицейские.
— Всем оставаться на местах! — прокричал кто-то.
— Мы на местах, — зачем-то поднял руки Виталий Николаевич.
— Кому нужна медицинская помощь? — раздался чей-то более гуманный голос.
— Всем, — ответил Иван, оседая на землю и держась за сердце.
Яна стояла на большом балконе с оградой красивой, художественной ковки, увитой плющом. Снаружи висели ящики, заполненные ярко цветущими цветами. Она из лейки поливала все это великолепие.
— Эй! Кто там сверху воду льет?! С ума посходили? Прямо на голову! Культурная столица! Хамство какое-то!.. — раздался женский голос снизу.
Яна спокойно опорожнила лейку и вернулась в дом. Квартира Мартина и его мамы Стефании Сергеевны была очень красивой. Столовая — очень светлой, воздушной с высоченным потолком, с камином белого мрамора и хрусталем люстры. На соломенном диванчике с гобеленовыми подушками сидела Стефания Сергеевна и пыталась пить кофе. Пыталась, потому что руки ее дрожали и кофе расплескивался.
— Яночка, ты бы отдохнула, все что-то делаешь, делаешь, — отметила она.
— Не могу я ничего не делать, — честно призналась Яна, которая и по ночам нормально спать не могла. — Все из рук валится…
Прошло пять дней после тех жутких апокалиптических событий на заброшенном заводе. Вся их веселая компания тогда дружно загремела в больницу. Помощь врачей понадобилась всем. В шоковом состоянии находился Витольд Леонидович. Туфли представляли собой усиленный электрошокер, которым можно было стрелять на расстоянии. А он получил электрический разряд прямо в сердце. Реаниматологи, конечно, откачали его, попутно похвалив Яну за то, что она грамотно начала делать ему искусственное дыхание, но были осторожны в прогнозах.
У Ивана реально прихватило сердце, но с помощью правильных лекарств приступ своевременно купировали и очень строго ему объяснили, что если он продолжит пить и курить, повторный приступ стенокардии не за горами.
У Петра и Витольда многочисленные травмы и обезвоживание. Кстати, обезвоживание у Витольда сыграло ему на руку при ударе током. Возможно, благодаря ему он вообще остался жить.
А Виталий Николаевич, помимо банальных синяков и кровоподтеков, имел два огнестрельных ранения, оба навылет.
— Это потому, что у меня уже многих органов нет, все и идет навылет, — шутливо пояснял он.
Саму Яну заковали было в корсет, чтобы при движении не смещались ребра, но она категорически отказалась его носить. Ребра и так прекрасно срастаются. На спине были сильные гематомы от выстрелов. С внутренними органами все вроде было в порядке. Но самой Яне так не казалось. Дышать, ходить, лежать, сидеть — все было больно и через не могу. У нее вообще было такое чувство, что она до сих пор ходит в бронежилете и никак не может избавиться от него.
Два дня назад приходили понурые мужчины в штатском, боящиеся смотреть им в глаза. Им обеим сразу стало понятно, что эти суровые мужчины хотят им сообщить.
— Не смейте! Нет! Уходите отсюда!.. — с порога закричала Стефания Сергеевна.
А Яна решительно выпроводила их и захлопнула дверь со словами:
— Вы, как я понимаю, товарищи и сослуживцы Мартина. Так вот… Не приходите пока сюда. Когда он вернется, милости просим на рюмку чая.
Они, конечно, больше не приходили, но официальную бумагу о том, что Мартин Романович Вейкин числится без вести пропавшим в зоне боевых действий, засунули им в подъезде, в смысле, в парадной в почтовый ящик.
И вот последние два дня они со Стефанией Сергеевной жили словно в параллельной реальности. Вроде бы все шло своим чередом, как прежде, но нет, все было не то и не так. Они даже смотреть друг на друга не могли спокойно, чуть что, сразу начинали плакать, потому что в душе жили страх и боль, а еще жалость. Потом они начинали ругать друг друга за это и, замолкая, разбежавшись по углам огромной квартиры, снова продолжали ждать, из последних сил заставляя себя жить.
