Небрежно поворошив мальчишечьи богатства и не обнаружив искомого, жестокая сестра сорвала с пояса подозреваемого заветную жестянку и запустила алчные лапы в святая святых. Напрасно Ромка бегал вокруг разорительницы и, потрясая желтой конвенцией, цитировал статью шестнадцать, согласно которой все дети имеют право на личную жизнь, — старшая сестрица без зазрения совести вытряхнула из жестяной банки металлический каблук, достала связку фигурных ключиков разной степени ржавости и нечто загадочное округлой формы, бережно обернутое в полиэтилен. Заинтригованная находкой, Лиза мигом утратила интерес к каблуку и принялась разворачивать полиэтиленовую упаковку, приговаривая:
— А это что еще за гадость?
Несчастный обладатель разоренных сокровищ устал грозиться Страсбургским судом и теперь только жалобно всхлипывал, дрожащими руками набирая на телефонной трубке номер уполномоченного по правам ребенка, почерпнутый из той же брошюры. Но представитель правозащитной организации, на которого возлагались большие надежды, был, как видно, занят какими-то глупостями и к телефону не подходил, чем доводил Романа до белого каления.
Светик стояла в дверях комнаты брата и без особого интереса наблюдала за разборкой. Было заметно, что подобная баталия для малышки в порядке вещей. От окончательного поругания Ромкины богатства спас звонок мобильника, раздавшийся в сумке его обидчицы. Кинув на пол так и не размотанный до конца полиэтиленовый кулек, который тут же прибрала к рукам младшая сестрица, «Бритни Спирс» неторопливо вынула телефон из кармашка оранжевого баула, заменявшего Лизавете школьный портфель. И, между делом грозя братцу надрать задницу за каблук и мухоморный характер, неторопливо нажала на клавишу приема.
— Bay, Шакира! — враз изменившимся голосом прокричала она в трубку, теряя всякий интерес к поверженному противнику. — Колись, подруга, ты алгебру сделала?
Болтая по телефону, Лиза надменно покинула комнату брата и удалилась в свои захламленные апартаменты, а заплаканный Ромка принялся распихивать богатства обратно по торбам. Первым делом он вернул на место сокровища из жестянки — связку ключей и железный каблук, озираясь по сторонам в поисках недостающего артефакта в полиэтилене.
— И зачем тебе этот хлам? — удивилась я, наблюдая, как Светик, повизгивая в коридоре от нетерпения и любопытства, сковыривает обертку с круглой липкой блямбы.
— Никакой это не хлам, а куски дракона. Его зуб и глаз, — заносчиво ответил мальчишка, сопя носом. — Самые что ни на есть настоящие!
В принципе я Ромку понимала. Я тоже в детстве обожала читать про дальние страны и до двенадцати лет писала письма своему лучшему другу львенку Симбе из «Короля-льва», очень обижаясь, что приятель тянет с ответом. А Коровина до сих пор верит, что Брем Стокер не придумал про Дракулу, а рассказал все так, как есть на самом деле. Что же мы хотим от ребенка, в распоряжении которого находятся прекрасно иллюстрированные псевдонаучные труды, посвященные сказочным чудовищам, от начала и до конца придуманные гениальными фальсификаторами из далекой беспринципной Америки?
Пока мы беседовали с Романом об экстерьере драконов, в коридоре протяжно взвыли. А в следующий момент Светик вбежала в комнату, и Ромка тут же получил по спине крепким девчачьим кулачком. Затем получил кулачком по пояснице, по пузу, по плечу и снова по спине. Зажав в руке какую-то загадочную вещь, Светик молотила братца по чему попало, выкрикивая звонким голоском сквозь слезы:
— Ууу! Глаз спер! У моего мишутки! Глаз! Уу!
Я даже удивилась, как легко и непринужденно голос этого ребенка в зависимости от обстоятельств меняет тональность от хриплого баса до комариного писка. И, помнится, подумала еще, что, будь я ее мамой, непременно отдала бы малышку в консерваторию. На мой обывательский взгляд, с такими вокальными данными карьера оперной примадонны Светику была бы обеспечена.
— Ну, спер, и дальше что? — вызывающе кривляясь от ощущения собственной безнаказанности, прищурился братец будущей певицы. И, сунув сестренке в нос желтую книжицу, обличительно потребовал: — Покажи, где здесь написано, что нельзя медведям глаза отрывать?
Светик не нашлась что ответить и от горя заголосила еще громче. Щеки ее стали пунцовыми, как помидор, а крохотный носик побелел. Предвидя дальнейшее развитие конфликта, я от греха подальше ухватила девчонку за запястье и потащила в ее комнату — переодеваться и мыть руки. Шли мы недолго — сразу за детской Ромки располагалась спальня его младшей сестры. Стоило приблизиться к комнате Светика, как сразу становилось ясно, что малышка обожает сладости и волшебных малюток поничек из сказочного Пониленда. «Верьти в понь!» — призывала красная, сделанная фломастером надпись на желтой бумажке, приклеенной на дверной косяк поверх шоколадных отпечатков пальцев.
Я переступила порог спальни малышки и огляделась по сторонам. На обоях танцевали феечки, и среди них высились деревянные полки с игрушками. Между игрушек были накиданы фантики от конфет и атрибуты сказочной лошадиной жизни. А на неприбранном диване, среди алых подушек сердечками, на сбитом одеяле восседал большущий белый медведь. Через косматый череп его, как у Кутузова, шла повязка, маскируя дыру на месте отсутствующего глаза. Сам глаз, испачканный и гадкий, находился сейчас у Светика в руках. Откинув в сторону полиэтиленовую обертку, девочка с ревом сковыривала с черной пластмассы белый пластилин, в который Ромка оправил для большего сходства с оком дракона не слишком убедительный в этом смысле медвежий глаз.
— Подлая! Не смей хватать своими ручищами! — вопил Ромка, скачками настигая Светика и вырывая у плачущей девочки свой главный артефакт. — Нет такого закона, чтобы научные экспонаты тырить! Это настоящий драконий глаз, дурында, а ты его ломаешь!
— Иииии! Укра-ал! У мишки моего украа-ал! — заливисто визжала ангелоподобная девочка, с дьявольской гримасой на кукольном личике молотя братца кулачками по чахлой груди.
— Ну-ка, прекратили орать, — прикрикнула на воющую на разные лады парочку баба Зина, вкатываясь в комнату и принимаясь охаживать озорников мокрой тряпкой по спинам.
Отоварив всех без разбору, но так и не добившись желаемой тишины, старушка повернулась ко мне и грозно приказала:
— А ты чего стоишь, как засватанная? Разними драчунов и иди котлеты жарь, я и так уже не успеваю.
Исполняя команду, я развернулась, чтобы бежать на кухню, а баба Зина кинула скользящий взгляд на часы, тяжело вздохнула и вдогонку мне заметила:
— Ну вот, девка, из-за тебя на сериал опоздала. Теперь уж домой не поеду, здесь «Проклятие графа Аскольда» посмотрю.
Я покосилась на визжащих младших Кашкиных, дерущихся посреди мятых фантиков и радужных понь. Прислушалась к доносящимся из Лизиной комнаты восторженным выкрикам о красавце физике и дураке Гаврюшине. По уверениям «Бритни Спирс», которыми она щедро делилась с «Шакирой», оба влюбились в нее по уши и теперь не дают прохода, подстерегая у женского туалета на третьем этаже. Под эту адскую какофонию выслушала таинственную заставку «Третьего мистического», по которому баба Зина собиралась на кухне смотреть свой любимый сериал, и поклялась себе, что заработаю денег на институт — и сделаю отсюда ноги.
Скатывая фарш в разнокалиберные шарики, я старательно выкладывала так называемые котлеты на шипящую сковородку и, уворачиваясь от масляных брызг, уговаривала себя, что умение готовить рано или поздно придет ко мне само. Надсадно орал телевизор, перекрывая шипение масла, под потолком лондонским смогом клубился чад от подгоревших котлет.
— Обожаю Мару Рюмину, — говорила помощница по хозяйству, прихлебывая чаек с конфеткой и обмахиваясь журналом «Семь дней».
Удобно устроившись за кухонным столом, старушка смотрела то самое «Проклятье графа», к началу которого не успела домой. Взгляд ее был прикован к трагического вида брюнетке, заламывающей руки в интерьере богато обставленной барской усадьбы позапрошлого века. Перед красоткой метался чем-то удрученный аристократ с тонкими усиками на бледном лице, и вся мизансцена говорила о горячей и несчастной любви между этими персонажами.
— А это кто? — кивнула я на чернявого неврастеника, шлепая очередную подгоревшую котлету на заранее приготовленную тарелку.
