Посвящается Шине Пью, великолепной поэтессе и мудрому вебмастеру.
КРИСТАЛЬНЫЙ ОРЁЛ, ЧЁРНЫЙ ЛЕБЕДЬ
Кто может измерить бескрайность Инкарцерона?
Его залы и виадуки, его пропасти?
Только человек, познавший свободу,
Понимает, что он в тюрьме.
Песни Сапфика
Финн лежал ничком, прикованный к плитам транзитной магистрали. Его широко раскинутые руки были так сильно придавлены тяжестью оков, что он едва мог оторвать запястья от земли. Лодыжки были опутаны скользкой металлической цепью, пропущенной через кольцо, закреплённое в мостовой. Вдохнуть полной грудью не получалось. Только лежать бессильно, чувствуя, как камень холодит щёку. Цивилы появятся рано или поздно.
Он почувствовал их приближение раньше, чем услышал: дрожь земли, сначала слабая, нарастала, пока он не задрожал сам, вибрируя каждым нервом, стуча зубами. Затем гвалт голосов в темноте, грохот движущихся повозок, медленный глухой лязг колёсных ободьев. С усилием подняв и повернув голову, он откинул грязные волосы с глаз и отметил, что прикован точно поперёк дороги – колеи словно пронзали его тело.
Пот стекал по лбу. Рукой в перчатке Финн ухватился за стылые цепи, подтянулся и сделал вдох. В едком воздухе стоял запах машинного масла.
Звать на помощь было рано. Они слишком далеко и ничего не услышат сквозь этот грохот, пока не пересекут огромный зал. Надо не пропустить момент. Чуть опоздаешь – и повозки уже не остановить, он будет раздавлен. В отчаянии, он старался не думать о том, что может случиться и так: они увидят и услышат его, но им будет всё равно.
Огни.
Маленькие огоньки ручных фонариков. Он принялся сосредоточенно считать: девять, одиннадцать, двенадцать; затем начал снова, чтобы добраться до того спасительного числа, которое поможет избавиться от тошноты, подкатывающей к горлу.
Уткнувшись носом в разодранный рукав – стало чуточку удобнее – Финн подумал о Кейро, его ухмылке, издевательском тычке напоследок, прежде чем тот проверил надёжность замков и ушёл в темноту. Финн с горечью прошептал: «Кейро».
Гигантский зал и невидимые галереи поглотили шёпот. В пропахшем металлом воздухе висел густой туман. Повозки лязгали и громыхали.
Теперь он уже мог разглядеть бредущих людей. Они появлялись из холодного мрака, укутанные с ног до головы настолько, что трудно было разобрать, то ли это дети, то ли сгорбленные старухи. Наверное, дети, ведь если у цивилов остались старики, они ехали бы на повозках, вместе с добром. Рваный чёрно–белый флаг был прицеплен к переднему возу; Финн смог рассмотреть рисунок на гербе – птица с серебряной молнией в клюве.
– Стойте! – закричал он. – Эй! Сюда!
Грохот механизмов сотрясал пол так, что ныли кости. Финн напрягся, когда тяжёлые, мощные повозки оказались почти рядом; смрад множества немытых тел ударил в нос, скрежет и бряцанье поклажи оглушали. Он замер, борясь со страхом, неустанно проверяя себя на прочность, не дыша, не позволяя себе сломаться. Потому что он Финн, Видящий Звёзды, и он справится. И всё же, словно ниоткуда, на него обрушился панический ужас. Финн приподнялся и заорал:
– Слышите меня?! Стойте! Стойте!
Они приближались.
Грохот сделался нестерпимым. Теперь уже Финн выл и бился в попытке разорвать цепи, потому что инерция гружёных повозок неумолима. А значит, его раздавят, сомнут, он умрёт в медленных, невыносимых муках.
И тут он вспомнил о фонарике.
Пусть крохотный, но всё-таки он у Финна был. Кейро позаботился об этом. Подтянувшись на цепи, Финн вывернулся и сунул руку под одежду. Кисть свело судорогой. Холодный цилиндр выскальзывал из пальцев.
Он вытащил фонарик и тут же уронил его, тот откатился и стал почти недосягаем. Выругавшись, Финн извернулся, дотянулся до фонарика и прижал его подбородком.
Засиял тонкий лучик.
Он с облегчением выдохнул. Тем временем повозки приближались. Конечно же, цивилы уже могут видеть его. Они должны видеть его!
Фонарик звёздочкой сверкал в необъятной грохочущей темноте зала. Финн знал – сквозь паутину лестниц и галерей, сквозь тысячи комнат-лабиринтов Инкарцерон чувствует нависшую над Финном опасность и предвкушает развлечение. Будет наблюдать, но вмешиваться не станет.
– Я знаю, ты видишь меня! – закричал он.
Колёса, огромные, высотой с человека, скрежетали в колеях; искры летели в разные стороны. Жалобно закричал ребёнок. Финн зарычал и съёжился, понимая, что не получилось, что всему конец… и тут в уши ему ударил пронзительный визг тормозов, и все косточки в его теле отозвались – до кончиков пальцев
Колёса – громадные, смертоносные – надвигались, нависали над беспомощным пленником.
И остановились.
Не пошевелиться. Его парализовало от ужаса. Фонарик высвечивал большую заклёпку на ободе.
Позади него раздался голос:
– Как твоё имя, узник?
Они сгрудились в темноте. Он попытался поднять голову и увидел смутные фигуры.
– Финн. Моё имя Финн,– прошептал он, сглотнув. – Я думал, что вы не остановитесь…
Ворчание. Кто-то проговорил:
– По-моему, он из подонков.
– Нет! Пожалуйста! Прошу вас, освободите меня.
Никто не сказал ни слова, никто не пошевелился. Тогда он сделал вдох и глухо промолвил:
– Подонки устроили набег на наше Крыло. Убили моего отца, а меня оставили тут на милость всякого, кто проедет мимо.
Он попытался облегчить боль в груди, вцепившись пальцами в ржавые цепи.
– Пожалуйста! Умоляю вас!
Кто–то подошёл ближе. Носки сапог оказались прямо у глаз Финна. Грязные, один дырявый.
– Которые из подонков?
– Комитатусы[1]. Их вожак называет себя Джорманриком, Лордом Крыла.
Человек сплюнул, едва не попав в Финна.
– А, этот чокнутый душегуб.
Почему ничего не происходит? Финн отчаянии изогнулся всем телом, насколько позволяли оковы.
– Пожалуйста! Они могут вернуться!
– А я говорю — переехать его и дело с концом. Зачем нам вмешиваться?
– Потому что мы цивилы, а не подонки, – раздался женский голос, к удивлению Финна.
Он услышал шорох её шелковых одежд под грубым плащом. Она опустилась на колени, и ему стали видны её руки в перчатках, потянувшиеся к оковам. Его запястья кровоточили; ржавчина расплылась разводами на грязной коже.
Человек нетерпеливо произнёс:
– Маэстра, послушай…
