Через секунду я поняла, что вопль доносится не издалека, а из меня самой. Орала я.
Джек и Эми стояли рядом абсолютно молча и неподвижно, не сводя глаз с Бартлета. По-моему, они даже не дышали.
Я двинулась вперед. Мне хотелось пересечь комнату как можно быстрее, однако ноги вдруг сделались тяжелыми, словно к ним привязали гири. Каждый шаг длился вечность. Наконец я добралась до тела, успев по пути крикнуть:
— Джек! Эми! Наберите 911! — Мельком оглядев гостиную и не обнаружив телефона, указала на дверь, ведущую в прихожую: — Джек! Скорее!
Юноша встрепенулся, словно пес, которого дернули за поводок.
— Ага, сейчас! — И выскочил из комнаты.
Я опустилась на колени рядом с Бартлетом. На расстоянии алое пятно на его рубашке напоминало пролитый кетчуп. Вблизи стало окончательно ясно, что это не кетчуп.
Я в ужасе уставилась на рану.
Что делают в таких случаях? Когда мои маленькие сыновья прибегали домой с разбитыми коленками и прочими ссадинами, я машинально брала йод, пластырь и латала раны.
Возможно, я ошибалась, но, судя по всему, йод и пластырь Бартлету вряд ли помогут. Я перевела взгляд на его лицо. Глаза были закрыты, а кожа приобрела неприятный цвет сырого теста. Однако раненый дышал.
Я тоже вздохнула, глубоко-глубоко: как бы мне хотелось оказаться сейчас где-нибудь в другом месте! Затем склонилась над Бартлетом, чтобы получше разглядеть рану. В центре пятна, пропитавшего трикотажную рубашку, виднелась дырка величиной с монетку.
С трудом сглотнув, я склонилась еще ниже. Надо ли зажать рану? Как зажимают глубокие царапины или порезы? Или давление только усилит внутренние повреждения? Ведь пуля все еще там… Рана сильно кровоточила, возможно, оттого, что Бартлет лежал на спине.
Мне вдруг вспомнилась памятка об оказании первой помощи, которую я собственноручно отпечатала и прилепила на дверцу кухонного шкафчика. Много от нее сейчас толку. Правда, когда я составляла эту памятку под названием "Бытовые травмы и их лечение", мне и в голову не пришло включить в список досадных происшествий огнестрельное ранение.
А зря. В наше время никогда не знаешь, что может с тобой приключиться в домашних условиях…
Я выпрямилась и крикнула в дверной проем:
— Джек, когда дозвонитесь, спросите у них, что нужно делать при пулевом ранении в грудь!
В ответ не раздалось ни звука, но зато я услышала Эми. Девушка по-прежнему стояла, как статуя, на пороге гостиной, но вдруг шумно и протяжно выдохнула. Словно шина спустила.
— Все в порядке, — постаралась я успокоить ее. — Этот малый выкарабкается.
Похоже, мои слова Эми не убедили. Она продолжала испуганно пялиться на Бартлета.
Успокаивая несостоявшуюся клиентку, я не заметила, как Бартлет открыл глаза. И когда внезапно обнаружила, что он смотрит прямо на меня, то слегка вздрогнула.
Наверное, будь у адвоката достаточно сил, он тоже бы вздрогнул, узнав меня. Его глаза удивленно расширились и — поверите ли! — на физиономии появилась недовольная гримаса. Очевидно, Бартлет предпочитал, чтобы ему на помощь пришел кто угодно, но только не Скайлер Риджвей.
Я его понимала.
Впрочем, секунду спустя раненый изменил отношение к моей особе. По-видимому, решил, что уж лучше я, чем вообще никого. Лицо его исказилось от боли, и он схватил меня за руку.
И больше не отпускал.
Каюсь, моим первым побуждением было отдернуть руку. Но я быстро справилась с собой.
Знаю, знаю, я треска бесчувственная. Но если вы помните, этот самый человек не далее как вчера публично — через печатный орган — усомнился в моей порядочности. А до того в течение нескольких месяцев распространял ложные слухи обо мне и моей профессиональной пригодности.
Не стоит также забывать, что я таки преодолела себя. Более того, крепче сжала руку Бартлета.
Хотя он и был хорьком вонючим, но, похоже, жить ему оставалось недолго.
— Все в порядке, — повторила я. Эми мне не поверила. А Бартлет? — Мы вызвали службу 911, они скоро приедут. И помогут. — Надеюсь, в моих словах прозвучал оптимизм, которого на самом деле я не испытывала.
Спорить бедняга был не в состоянии, но, видимо, поверил моему заявлению не больше, чем Эми. В ответ он медленно отвернулся и застонал.
Стон получился не слишком громким. Напротив, он прозвучал очень тихо и быстро смолк.
Тут-то меня и осенило: Бартлет может не дожить до прибытия "скорой помощи", или полиции, или кого бы то ни было. И тогда мы лишимся последней возможности узнать, как было дело.
Я наклонилась поближе к уху раненого и спросила первое, что пришло в голову:
— Что случилось?
Бартлет снова обратил ко мне лицо. Взгляд стал рассеянным, слова давались ему с невероятным трудом:
— Это… это… была…
Я сообразила, что ответ на такой расплывчатый вопрос потребует от раненого слишком большого напряжения и, возможно, чересчур много времени, которого у него в запасе оставалось негусто. Взмахом руки я освободила адвоката от необходимости описывать ситуацию и поспешила с вопросом, который, по моему мнению, обязательно задали бы полицейские:
— Кто в вас стрелял?
Бартлет скорчился от боли. Выглядел он совершенно измученным. То ли оттого, что сильно страдал, то ли оттого, что моя суетливость (вопросов на переправе не меняют!) мешала ему сосредоточиться. Наверное, лучше было оставить несчастного в покое. Но вместо этого я повторила громче, вероятно набравшись этой пакости от Джарвиса:
— КТО В ВАС СТРЕЛЯЛ?
— Это… это… — Бартлет снова обессиленно смолк. И вдруг выдохнул имя, но настолько тихо, что я ничего не разобрала.
— Кто? — переспросила я, приставив ухо к губам раненого.
Адвокат, очевидно, полагал, что общение между нами не клеится по моей вине. Он глянул на меня с явным раздражением, проглотил слюну и прошелестел:
— Портера…
Я в недоумении уставилась на него. Очень не хотелось приставать к страдальцу и требовать уточнений, но деваться было некуда: Бартлет выражался загадками. Что за «портер»? Это имя? Пострадавший зовет на помощь кого-то из своих друзей? Или возжелал хлебнуть крепкого пивка? По-моему, сейчас не время для возлияний.
— Какого портера? — осведомилась я, едва не засунув ухо в рот Бартлета, но тут заметила, что мои волосы упали ему на лицо. Жестоко щекотать нос человеку при последнем издыхании. Правую руку сжимал Бартлет, поэтому пришлось изогнуться и придержать волосы левой. Поза вышла не самая грациозная.
Бартлет взирал на мои манипуляции уже не с раздражением, но с явным отвращением. Он закрыл глаза — надолго. Мне даже почудилось, что он их больше никогда не откроет. Однако в конце концов страдалец все-таки поднял веки, глянул на меня в упор и произнес, задыхаясь, с огромным усилием:
— Это была… девочка… Портера Мередита…
Я насторожилась. Знала я одного Портера Мередита. Он, как и Бартлет, был адвокатом. Наше агентство не раз обращалось к нему, когда нужно было оформить сделку.
Раненый цеплялся за мой рукав, очевидно пытаясь сказать еще что-то. Ему даже удалось немного приподняться, чтобы я лучше его слышала.
— Больно… а-а… стало… — с трудом выдавил он.
По крайней мере, так я его поняла.
— Что?
Но адвокат, по-видимому, решил, что высказался с исчерпывающей полнотой, и для убедительности застонал. На этот раз стон был долгим и душераздирающим, у меня даже волосы на голове зашевелились.
А когда я увидела струйку крови, вытекающую из его рта, мне стало совсем худо.
Я не могла оторвать глаз от этой струйки. Я не врач и ничего не смыслю в медицине, но такое развитие событий, на мой взгляд, не сулило ничего хорошего.
И кое-что еще пришло мне в голову. Стыдно признаться, поскольку меня могут счесть мелочной, но я вдруг сообразила, что за ковер, если Бартлет зальет его кровью, отвечать придется мне.
Кровь из раны на груди в основном растекалась по рубашке. Но та, что сочилась изо рта, должна была неминуемо пролиться на пол. А кровавые пятна — как мне известно из личного опыта стирки детской одежды — смыть нелегко.
Дениз Каррико пыталась заставить посетителей снимать обувь при входе в дом. Бартлет намеревался совершить кое-что похуже, чем пройтись в ботинках по бежевому ковру.
Я быстро огляделась в поисках куска ткани. От рубашки Бартлета, без воротника и с короткими рукавами, оторвать было нечего. Конечно, я могла бы надорвать ее снизу, но рубашка была заправлена в брюки, пришлось бы ее вытаскивать, а я опасалась потревожить раненого.
В пределах досягаемости обнаружились лишь три подушечки, аккуратно разложенные на диване, и кружевная салфетка под антикварной лампой на изящном столике.
Боюсь, хозяйка дома не одобрила бы использование ее подушечек и салфеточек в качестве тампонов для остановки кровотечения.
