– Может быть, тому, кто не хочет нюхать строительную пыль, а желает вернуться в новом году к новому интерьеру? – робко сказала Аксинья. – Новый год, новый интерьер.
– Ты все-таки настаиваешь?
– Ага.
– Не хочешь нормально встретить Новый год?
– Не-а.
– Останься со мной. Никто приставать не будет, поживи, подыши чистым воздухом, отдохни... «Клюковки» много, еды навалом.
– Не-а.
– Вот заладила! Так хочется помочь, а ведь нечем пока. Давай выпьем!
– Давай! – Аксинья с интересом отметила, что лицо Наума вдруг разделилось надвое. – А ты – двуглавый змей? – икнула она.
– Я? Так меня еще никто не называл! – засмеялся Наум. – Но если хочешь, зови меня так.
И больше она ничего не смогла потом вспомнить.
Аксинья провалилась в какое-то странно-волшебное состояние полусна, полудремоты, полуфантазии...
Снилось ей, что она – самая настоящая принцесса, что уже само по себе не могло не радовать. У нее были длинные светлые волосы и голубое с белым платье, сверкающее мелкими, искристыми брильянтами... Сразу же возникали особая стать, походка, а уж как поднялась самооценка! Асю восхитили собственная хрупкость и легкость, тонкая талия в корсете. Не нравилось только одно, но существенное обстоятельство. То, что она лежала в хрустальном гробу, подвешенном на длинных блестящих цепях. Конечно, смотрелся он шикарно. Такой сверкающий и прозрачный, играющий на свету гранями. С другой стороны, ютиться в нем, на твердой поверхности оказалось очень неудобно, да и холодно. К тому же гроб все время неприятно покачивался.
У Аксиньи даже мелькнуло сожаление, что быть «спящей царевной» довольно противное дело, и тут ее стало мутить. Причем чем дальше, тем больше.
Она в панике подумала, что очень нехорошо получится, если к ней все-таки прискачет принц на белом коне, поцелует, а ее стошнит в ответ.
Поэтому Аксинья сдерживалась, как могла, но легче ей не становилось.
«Чего же он так качается? Вроде и ветра нет. И с чего я решила, что должен прийти какой-то принц?» – злилась она, лежа в своем хрустальном сокровище.
Но принц все-таки появился, и оказался он красив и статен. Правда, она не видела его лица, зато слышала голос. Принц завел какой-то монолог, из которого Ася ничего не смогла разобрать. Но чувствовала, что ею восторгаются, и Аксинье это очень нравилось. Она ждала нежного и долгого поцелуя, который исцелит все ее тревоги и разочарования. Но вместо этого принц похлопал ее по лицу, а затем по предплечью, словно она была породистой лошадью, и удалился.
В крайнем разочаровании Ася погрузилась в темноту. Проснулась она, когда за окном вовсю светило солнце. Ася потянулась и зевнула. Ее сильно тошнило, а голова просто раскалывалась. Она даже не сразу сообразила: где она и зачем она здесь. И как попала в комнату с круглым столиком, двумя мягкими диванчиками, стоящими по обе стороны от окна, и деревянным большим шкафом с резными дверцами. Потолок был низким и тоже деревянным, а шторы – яркими и веселыми.
Аксинья протерла глаза и с удивлением уставилась на молодую девушку, сидящую на противоположном диванчике и одетую в халат, слишком короткий и весьма потрепанный. На голых белых ногах болтались огромные тапки, а в худеньких ручках тлел огонек от сигаретки.
– Привет, – подала незнакомка голос.
– Здрасьте...
– Я – Рыжик, – представилась девушка, пояснив: – Раньше была рыженькой, а сейчас вот перекрасилась в блондинку, но кличка осталась.
– Понятно... А я – Ася, мы ведь незнакомы? – поморщилась она.
– Я видела тебя пару раз, но нас не представляли друг другу.
– А который час? – тряхнула головой Аксинья.
– Час дня где-то...
– Ого! Вот это я спала! Ничего не помню...
– Да ты вчера напилась сильно. Я видела, как тебя несли в эту комнату. Ты была прямо без сознания.
– Позорище.
– Да брось ты! Здесь каждый день кто-то нажирается! Я вот тоже две недели не просыхаю.
– Ты такая молодая...
– Из дома сбежала, отчим замучил, гад! Вот почищу крылышки и снова воспряну духом!
– Ты студентка?
– Ага! Прикладного факультета Академии искусств.
– Делаешь успехи?
– Так... хорошистка! Но Наум в меня верит! Как и во всех нас. Мировой мужик! Что бы мы без него делали? Я все переживаю, что он старый. Вдруг копыта отбросит?
– Да что ты, Рыжик! Наум Тихонович – очень крепкий мужчина!
– Это-то да... Пьет много, и все нипочем... Может, опохмелимся? – затянулась девушка.
– Не-а, сильно тошнит.
– Эх, значит, еще не алкоголик.
– Надеюсь, – слабо улыбнулась Аксинья. – И тебе не советую увлекаться.
– Ладно! Без тебя как-нибудь разберусь, а учителей у меня дома хватает, – шмыгнула носом Рыжик. – Ты своих детей воспитывай!
– Своих нет.
– А пора бы. Ты похожа на потасканную Барби! – вдруг выдала девушка.
– Спасибо на добром слове! – огрызнулась Ася.
– Да не обижайся! Я, наоборот, к тому, что ты очень красивая, просто смешная. Какая-то взлохмаченная.
– Еще бы, так напиться. Но винить некого, сама хотела.
– Что-то случилось?
– С чего ты взяла?
– К Науму так просто не сваливаются на голову и не напиваются вусмерть.
– Да, к своему стыду... не научились мы еще...
– Чему?
– Делиться радостью! С радостью вываливаем на человека свой негатив, а уж радость празднуем сами.
– Кто же делится счастьем? – затушила сигарету о свою пятку Рыжик, чем несказанно удивила Асю.
– «Пусти свой хлеб по водам, и он вернется к тебе через много лет», – продекларировала Аксинья.
– Чего?
– Библейское изречение со смыслом.
Рыжик достала новую сигарету из помятой пачки и закурила.
– Я тут веселилась, у Наума-то... Он продуктов закупил классных, хоть пожрать можно было на халяву.
– К Новому году?
– И к Новому году, и к тому приезду...
– Какому приезду?
Разговор с Рыжиком давался с трудом – то ли девушка не в себе, то ли сама Ася совсем плохо соображала.
– Тут Наум очень суетился. Просто весь дом на уши поставил. Я сразу просекла – что-то случилось. Потом он признался, что обещал заглянуть старый друг. По тому, как Наум готовился, я поняла, что друг для него очень много значит. «Папа» сделал генеральную уборку, нагнал обслуги, заказал весь супермаркет продуктов в дом.
– И что? Гость был?
– Был...
– Ну и чего?
– Да как сказать... Тебе можно вообще доверять-то? – искоса посмотрела Рыжик.
– Я не знаю... попробуй, – засмеялась Ася.
– Мы в тот вечер напились сильно. Я, Наум, Гришка. Знаешь Гришку?
– Пороховецкого?
– Его! Вот он был с любовницей, еще пара «сосок» и ребята, что тут живут. В общем, большая компания собралась. Пили водку, то есть самогон «папы», и тут появился он...
– Кто? Гость?
– Он... – Девушка не выходила из ступора. – Я сначала подумала, что у меня «белая горячка» началась. Ох, красавчик! Я рассмотрела его всего... Ты не представляешь, насколько привлекательный мужчина! Высокий, с такими плечами, с такой грудью, ну... ну...
– Ну? – поторопила заинтересованная Аксинья.
– С такой фактурой, то есть с таким телом, к которому хочется прильнуть вплотную и больше не отпускать никогда. Темная водолазка красиво обтягивала фигуру, а уж эти сильные руки... Знаешь, наверное, я все-таки выпью пивка и вернусь... Жди меня!
Рыжик соскользнула с дивана и прошлепала огромными тапками мимо Аксиньи.
«На самом интересном месте!» – вздохнула Ася и в своей помятой одежде подошла к окну.
Здесь, за городом, снег сохранил свою первозданную чистоту и свежесть. И совсем не напоминал комки бурой грязи с колотым льдом, щедро сдобренные химикатами для уборки улиц, вылетающие из-под машинных колес в Москве. Там бы на сугробах объявление ставить: если снег случайно попадет в глаза, немедленно промыть водой и бегом к врачу!
Двор Наума Тихоновича тоже был оформлен в русском стиле. Вдоль каменного забора тянулась плетеная изгородь с вставленными между прутьями искусственными подсолнухами, которые опустили головы под тяжестью снега. Выглядело это диковато. По всему периметру двора стояли скамейки с деревянными бочками вместо ножек. Присутствовал деревенский колодец, а срединное место занимала большая зеленая ель, увешанная новогодними шарами и гирляндами. Ель была живая, ее специально высадили, чтобы украшать в новогодние праздники.
Аксинья подула на замерзшее стекло и протерла его рукавом. Полюбовалась, как вокруг елки шаткой, пьяной походкой бродят два человека и кидают друг в друга снежки. Затем Аксинья с удивлением увидела, что к ним присоединилась и ее недавняя знакомая Рыжик, уже в джинсах, валенках и с бутылкой пива в руке. Ася всмотрелась в ее лицо и не заметила особой красоты.
– Доброе утро! – вывел ее из задумчивости грубый голос Наума Тихоновича.
– Скорее уж добрый день.
