— Все! — сказала Ева, проверь еще раз мысленно с движениями, как мы грузимся за шесть — восемь минут, и отдыхай, у меня деловая встреча.
В этот день судили Короля, Ева приехала к завершению представления.
Учитывая преклонный возраст подсудимого и недостаток улик, Кароль Евгений Францевич был осужден условно и освобожден из-под стражи в зале суда. Ева догнала его в коридоре, взяла под руку.
— С меня хороший обед, — сказала она.
— Хорошие обеды сейчас большая редкость, хотя я знаю одно местечко, правда, туда даму приглашать неудобно.
— Что, закрытый мужской клуб?
— Нет, это квартира одного поляка. — Король замолчал и уставился сквозь стеклянную дверь на улицу.
Сначала на лице его было недоумение, потом злость.
Ева проследила за его взглядом и увидела огромную блестящую похоронную машину-катафалк, всю украшенную искусственными цветами и лентами. Возле машины толпились зеваки.
— Вот что! — словно решившись, сказал Король и оттащил Еву от двери, — Я не успел кое-что сказать тогда, на допросе. Вы так быстро свернули наш разговор. Вы знаете, что такое «мохнатый»?
— Это кличка?
— Нет, то есть это что-то вроде клички, но универсальной. «Подсадить мохнатого»« — вам ничего это не говорит?
Ева смотрела удивленно.
— Хотя, конечно, вы молоды. Это жаргон, «подсадить мохнатого»« — значит заменить где-нибудь в нужном месте работника своим человеком. Раньше в каждой хорошо организованной банде были свои „мохнатые“, делалось это так. Допустим, надо брать банк, в банке уже есть свой человек, либо на его смену назначается ограбление, либо им подменяют „внезапно заболевшего“ работника. Потом „мохнатый“ исчезает, конечно получив свою долю. Он уезжает обычно в другой город и устраивается работать по специальности в другой банк.
— Это подсадной человек! Я так и думала, — сказала Ева задумчиво.
— А теперь мне пора. — Король надел шляпу, которую до этого прижимал к груди, вздохнул и вышел на улицу.
Из роскошного катафалка вылез огромный безобразный человек. На шее у него висел яркий похоронный венок, на черной ленте золотом было написано: «Мир и покой тебе, Король!»
Король поднял воротник пальто и стал быстро уходить. Толстяк замахал руками и закричал, потом неуверенно побежал за Королем. Через несколько метров он запыхался, развернулся и побежал к машине. Когда он разворачивал катафалк, Ева вышла на тротуар и наблюдала вместе с собравшимися зрителями это представление.
— Король! Подожди, это я! — кричал толстяк, высунувшись в окно. — Ну что ты, в натуре, это же была шутка! Садись, у меня для тебя очень удобный гроб в салоне! Ну хватит! Садись ко мне, я тебя с утра жду! Садись, а то пристрелю! — сказал толстяк, поравнявшись с Королем, когда его уже не слышали зрители.
Дождавшись полуночи, Стас встал и пробрался на кухню. Днем он опрокидывал по несколько рюмочек водки под поцелуй Натальи и по ночам стал потихоньку тешить свою дремлющую артистическую натуру прекрасным виноградным вином «Шато-Бэрле», бутылку которого он, на всякий случай, запрятал за один из холодильников.
— Держать такое вино в холодильнике! О варвары!.. — сказал Стас, устроившись поудобней у окна и наливая из бутылки в высокий тонкий, фужер.
Свет Стас не зажигал — ночь выдалась ясная. Стас терпеливо ждал, когда приведут гулять белую лошадь. Из налитого бокала ударил терпкий аромат нагретого винограда.
— Как ожидание счастья… Запах ожидания счастья, — сказал Стас, рассматривая сквозь золотую жидкость луну в окне.
Послышались шаги, и в кухню вошел большой пузатый человек, он принес с собой холод улицы и запах прелых листьев.
— Что пьешь? — спросил вошедший. Не зажигая света, он открыл холодильник, на минуту осветилось его уставшее лицо с набрякшими веками и хорошо отработанной парикмахером трехдневной щетиной.
— Пью отличное вино. Французское.
— Триста долларов бутылка, — сказал гость, подойдя поближе.
Он сел у стола. Стас повернулся к нему и поднял бокал:
— Ваше здоровье!
— А что ты тут вообще делаешь?
— Пью вино потихоньку, а то меня эта водка уже замучила. Если бы не сладкая закуска, в рот бы не брал.
— Сладкая, значит, закуска… — сказал задумчиво гость и выпил водки.
— Вам не повезло, — отметил Стас, — меня в этот момент Наталья целует взасос.
— Ну, может, это тебе не повезло.
— А скажите, вы здесь работаете? Вы никогда не видели белую лошадь, ее почему-то по ночам гуляют, а днем ее нигде нет.
— Загадка, — согласился Федя и посмотрел в окно. — Я тоже ее один раз видел, и тоже никто ничего не знает.
— Сейчас пробежит!.. — Стас уставился в окно.
Федя подошел к нему поближе и тоже наклонился к окну.
Воздух за окном сделался неподвижным, словно луна обволокла все расплавленным стеклом и заморозила. Ветки деревьев не шевелились, не было видно ни одного охранника, никого вокруг. Федя задержал дыхание и замер, когда далеко у ограды по посеребренной легким морозом траве пробежал карлик, ведя за собой лошадь.
Выдохнули Стас и Федя одновременно.
— Красота, — сказал Стас мечтательно.
— Ничего, — согласился Федя. Они выпили каждый свое.
— А ты хорошо знаешь здешнего хозяина? — спросил Стас.
— Да так… Немного.
— А я думаю, что его не существует. Я тут решил, если отсюда выберусь, сделаю фильм, настоящий. Героя привезут по приказу одного авторитета в загородный дом, он там будет жить… жить… Нет, глупо рассказывать фильм. Главное в том, что никакого авторитета не существует.
— Как это? — не понял Федя.
— А он давно помер, только его приближенные это скрывают, чтоб не было разборок. Да это не суть, понимаешь. Обстановка, лошадь в полночь, вино — вот это надо показать. Хозяйку.
— Хозяйку — да. Они с хозяином тридцать лет женаты.
— Какая разница!
— Какая! Вот будет у тебя жена тридцать лет греть постель, чесать пятки, парить в баньке, петь песни на ночь, а потом — раз! И перестанет. Тогда поймешь, какая разница.
— Да нет же, в моем фильме это отстраненный образ!
— Твоему фильму не хватает жизни, — сказал задумчиво Федя.
— Жизнь — это иллюзия, — сказал задумчиво Стас.
— Нет, без балды, не хватает острых ощущений, я тут как раз подумал… Вот если тебя, к примеру, выпороть плетьми, а?
— За что? — спросил обеспокоенно Стас.
— За что! За это самое.
— Я думаю, что меня привезли для работы, снять чего-нибудь или муляж сделать, — уговаривал себя Стас.
Федя, кряхтя, наклонился под стол и достал кусок воска. Вплавленное кольцо отковыряли, в этом месте был четкий круглый отпечаток.
— Что это получилось? — Федя вертел воск неосторожно, плоская фигурка сломалась.
— Это была Италия, — сказал Стас. — Все в этом доме странно, Италия получилась — как из карты вырезали. А может, просто сапог получился, а мы намудрили.
Наступил день побега.
Волков договорился насчет машины еще позавчера, но с утра назначенного дня начал нервно звонить в автоколонну и переспрашивать, пока рассерженная диспетчер не предложила забрать ее не в десять, как он заказал, а сразу, в восемь. И Волков решил, что лучше всего так и сделать.
Как только Волков выехал из автоколонны, он попросил остановить машину в первом же переулке, достал деньги и удостоверение. И то и другое он показал удивленному шоферу и предложил ему до обеда где-нибудь погулять, а в двенадцать встретиться здесь же и расстаться друзьями.
Шофер пристально вгляделся в маленькую фотографию Волкова, потом почесал затылок и вылез из машины в полном недоумении. Он постоял немного, опять поднялся на подножку, взял забытую куртку и спросил на всякий случай:
— Мужик! А у тебя права есть? Ты, вообще, водишь?
— Да расслабься ты и помоги органам, — ответил Волков и уехал.
Машину Волков оставил недалеко от больницы, прошел в больничный двор и нашел вход в прачечную. Еще полчаса ушло на то, чтобы найти человека, который отвечал за привоз белья.
— Тут дело такое, — охотно объяснила ему худая нервная женщина в белом халате. — Наша машина ездит, наша, мы ее нанимаем на пять дней в месяц, она и с бельем ездит, и за лекарствами, когда надо, и мебель возила, сейчас ее нет, скоро будет. А с тюрьмой была одна морока: то у них нет машины, то привезут не в тот день. Теперь как делаем: шофер как бы наш, а когда белье загрузят в тюрьме, с ним едут до нашей больницы двое ихних охранников. И чего едут, спрашивается? Шмонай у себя сколько хочешь, да? Но едут, ничего не делают, контейнеры сгрузят вот сюда, я по бумажке черкану — и до свиданья, уходят сами, а когда и эта же машина подбросит. А шофер у нас все один, Коля, длинный такой, как жердь, знаешь? Ну, счас увидишь, с ним и поговори… Только ты это… Сначала мы загрузим машину своим чистым бельем — у нас еще интернат стирает, везем туда, — а уж потом в тюрьму едем. И по документам все так, все отмечено. Прачечная, видишь, городская отказалась и от интерната, и от тюрьмы. Туберкулез. Вроде как в больнице должна дополнительная дезинфекция проводиться, да где там.
