Но сегодня на столе красовался изумительный кекс. Я откусила и пришла в восторг:
– Капа, ты чудесно готовишь!
– Чем же еще заниматься в провинциальной Америке, как не совершенствоваться в кулинарии, – вздохнула Капитолина.
И тут зазвонил телефон.
– Дашка, – заорал Андрей Артамонов, – знаешь, какие у нас новости? Лидуха в себя пришла.
Вот это да! Сейчас же поеду в больницу! Маня с Капой вопросительно уставились на меня.
– Лида Артамонова очнулась, – пояснила я, запихивая в рот огромный кусок ароматной выпечки, – сейчас же бегу к ней!
По коридору к палате реанимации я неслась во весь опор, чуть не потеряв шуршащие бахилы. Все тот же молодой и очень серьезный доктор радостно мне улыбнулся:
– Артамоновой значительно лучше.
– Можно с ней поговорить?
Доктор вздохнул.
– Вот побеседовать пока не удастся, речи нет, и двигательные функции еще не восстановились. Все-таки нарушение мозгового кровообращения… Вы же видели, какая у нее скальпированная рана…
Я покачала головой. Нет, слава богу, не видела.
– Значит, и написать она тоже ничего не сможет?
– Нет.
– Позвольте, хоть погляжу.
Меня пропустили в палату. По сравнению с прошлым разом аппаратов поубавилось. Исчезла чавкающая банка и уменьшилось количество капельниц. Лицо Лидушки приобрело слегка розоватый оттенок, восковая желтизна исчезла, но нос странно торчит между ввалившимися щеками, и веки опущены.
– Лидуля, – позвала я, – Лидушка…
Подруга медленно открыла глаза. В них ничего не дрогнуло, но я каким-то чутьем поняла, что Лидуська меня видит.
– Как ты себя чувствуешь? – глуповато спросила я.
Лидуля продолжала глядеть на меня. Господи, как же с ней договориться?
– Если хочешь сказать «да» – моргни один раз, если «нет» – два. Поняла?
Подруга медленно закрыла веки, потом снова подняла их. Я возликовала, контакт найден.
Сначала рассказала Лиде, что Полина временно живет у меня. Лицо больной стало странно морщиться. Словно она пыталась что-то сказать, губы вздрагивали, на виске заколотилась жилка. Как же ей помочь, как понять, что она хочет?
И тут меня озарило воспоминание. Метод Жана-Доминика Бови, мужественного француза, скончавшегося в марте 1997 года. Как жаль, что о подвиге этого человека мало кто знает. Жан владел концерном «Эль», выпускавшим глянцевые издания для дам, пользующиеся невероятной популярностью. Этакая смесь из советов психолога, косметолога и парикмахера, сдобренная кулинарными рецептами, кроссвордами и конкурсами.
Сам Жан-Доминик – отец двух детей, бывший гонщик-любитель, знаток хороших вин, полный, темноволосый, красивый плейбой, всеобщий любимец. Казалось, с его лица никогда не сходит приветливая улыбка. Он всегда находился в центре событий, в водовороте людей, ухитряясь одновременно пить кофе, обсуждать макет обложки, говорить по телефону и назначать вам свидание.
В возрасте сорока восьми лет у него случился инсульт, внезапно, прямо на одной из шумных парижских магистралей.
Современная медицина научилась продлевать страдания таких больных. Человек может полностью сознавать себя, но не в силах пошевелить даже пальцем. Конечно, об этом «приятном» сюрпризе несчастный калека узнал последним. Двенадцать дней Жан лежал в коме, еще неделю в полусне, и только потом до мужчины дошло, что он может шевелить только одним левым веком.
Было отчего сойти с ума. Даже призванный служить для людей моего поколения эталоном мужества Маресьев мог ползти сквозь тайгу, подтягиваясь на руках. В конце концов, у него остался голос и работающее тело. Здесь – ничего, только одно моргающее веко. Оцените теперь мужество Жана! За полтора года жизни беспомощным инвалидом он создал ассоциацию помощи таким же, как он, и… написал, вернее, надиктовал книгу. Система, которой он пользовался, довольно проста. Вы читаете больному алфавит, а тот моргает, заслышав нужную букву, так получаются слова, фразы… У Жана вышла целая книга. Для тысячи европейцев имя Бови – символ мужества и победы над болезнью.
Я вытащила блокнот и принялась диктовать буквы. Сложилось первое слово – Надя. Пришлось объяснить, что старшая девочка пока не найдена, но я прямо сейчас поеду к одному человеку, который, может быть, прольет свет на ее судьбу.
Лидуша снова наморщилась, я опять стала называть буквы. Постепенно на бумаге возник адрес – улица Баранова, дом шестнадцать, Анатолий.
– Ты хочешь, чтобы я съездила туда?
– Да, – подтвердили веки.
– Не волнуйся, сделаю, только ответь, ты знаешь что-нибудь о письме из адвокатской конторы, о наследстве?
– Нет, – сообщила Лидуля и бессильно закрыла глаза.
По изменившемуся дыханию я поняла, что она заснула от усталости.
С утра, подгоняемая детективным азартом, я отправилась на Волгоградскую улицу. Дом семнадцать оказался огромным заводом по производству металлических цепей. Я обежала вокруг сплошного бетонного забора. Наверное, Савостин ошибся, не семнадцатый, а седьмой дом. Отъехав несколько кварталов, обнаружила под этим номером детский сад. Вот это как раз подходит.
Приветливая директриса встретила корреспондента из «Мурзилки» словами:
– Дети любят ваш журнал. А что вы хотите?
Я начала вдохновенно врать. В садик, оказывается, ходит удивительно одаренная девочка, дочь Алексея Лесникова. В пять лет ребенок, как Моцарт, изумительно играет на фортепиано. Хотелось бы сделать о ней материал.
Директриса глядела на меня удивленно.
– Лесникова, Лесникова… не припомню такой.
– Может, у ребенка фамилия матери, а Лесников, вообще-то, отчим, – предположила я.
Призванные на помощь воспитательницы и нянечки были более чем категоричны. Ни папы, ни отчима с такой фамилией среди родителей нет. Не числился Лесников и среди сотрудников.
– Может, что перепутали? – горела желанием помочь директриса. – Вам точно наш садик нужен?
– Да мне вообще-то не сказали, что тут детское учреждение, – выворачивалась я, – Фонд культуры дал адрес – Волгоградский, дом семь.
– А мы семь «а», – обрадовалась женщина, – дом семь – во дворе школы.
Я побежала туда и уже издали поняла, что снова тяну пустую фишку. Небольшое трехэтажное здание скучно смотрело полуразбитыми стеклами, жильцы выселены, а сами хоромы предназначены на снос.
Разочарованная, залезла в «Вольво» и вытащила атлас. Ну надо же – Волгоградский проспект, Волгоградская улица, Волгоградский переулок, Волгоградское шоссе и проезд Волгина. Все магистрали длинные, на каждой есть как седьмой, так и семнадцатый дом. Может, Савостин ошибся? Я долгое время жила возле площади Марины Расковой и не раз встречала там москвичей, безнадежно ищущих улицу Марины Расковой. Они, бедняги, никак не могли понять, слушая мои объяснения, зачем столице два совершенно одноименных названия. Вдруг Сергей Яковлевич обознался и ездил на Волгоградский проспект?
Решив не сдаваться, отправилась по новому адресу. Солнце припекало совершенно по-летнему, машины вокруг испускали вонючий чад, и голова стала болеть. Пришлось тормозить у аптеки и покупать цитрамон. Запив коричневую таблетку приторно сладким спрайтом, я поехала дальше.
Волгоградский проспект сплошь заставлен красивыми кирпичными домами. Но надо же такому случиться – под седьмым номером почта, а семнадцатый представляет собой бассейн. И ни там, ни там нет сотрудников по имени Алексей Лесников.
Я купила мороженое и тут же уронила кусок шоколадного пломбира на нежно-розовую юбку. Да уж, неприятности имеют обыкновение ходить тучами.
Пришлось ехать утешаться в «Макдоналдс». Поглощая сочный горячий чизбургер, я почувствовала, как в голову возвращается способность мыслить.
Конечно, Савостин мог неправильно запомнить адрес, но что-то мне подсказывает, что милейший Сергей Яковлевич просто обманщик, гнусный и мерзкий тип, а я-то, лягушка безмозглая, позволила провести себя на мякине! Ну ничего, господин уголовничек, придется вас еще раз побеспокоить.
Хорошо хоть сейчас повсюду можно купить необходимую одежду. Прямо на Тверской купила отвратительные турецкие шмотки, они – кровные родственники вчерашней юбки, приобретенной на «блошке». Только вещи украшают в этот раз бирки «Сделано в Италии», и цена в несколько раз выше.
Продавщицы с изумлением смотрели, как элегантная дама, предъявившая к оплате платиновую кредитку, вылезает из костюма от Лагерфельда и облачается в бесформенное одеяние. Наконец одна из девушек не выдержала и двинулась в мою сторону.
– Не стоит покупать эти вещи, – шепнуло милое создание, понизив голос, – ваш костюм красивее.
– Да вот, – развела я руками, – измазала мороженым…
– Тогда возьмите лучше платье, – предложила продавщица и, порывшись на стойках, вытащила довольно миленькую вещицу.
Ярлык, прикрепленный к воротничку, честно признавался: «Произведено в Польше», но цвет приятный, пошит неплохо…
