Глеб в два счета расправился с супом.
– Еще можно? – попросил он.
– Нельзя желудок тяжелой наваристой пищей перегружать. Пойдем, я тебя дрова научу рубить, печку топить, и нитки в клубок сматывать.
– Не хочу нитки, – попробовал слабо протестовать Глеб.
– А кто спрашивает, чего ты, миленький, хочешь?!
До вечера Афанасьев пластался с домашним хозяйством.
Полено, которое он пытался превратить в дрова, подскакивало и било его в лоб. Так продолжалось до тех пор, пока Луиза не встала сзади, не зажала его руками топор и точным ударом не расколола упрямый чурбан. В объятиях Моны Лизы было так тесно и душно, что Глеб приложил все усилия, чтобы второе полено расколоть самому. Потом у него пошло-поехало и вскоре рядом образовалась кучка вполне пригодных к растопке дров.
Печка никак не хотела топиться, занимавшийся огонек тлел, вспыхивал и тут же упрямо гас. Глеб пару раз обжегся, уронил тяжелую кочергу себе на ногу, а под конец выронил загоревшуюся лучину на пол и Луиза долго металась с одеялом, накрывая занявшееся на свежей половой краске пламя.
– Господи, да чему же вас в институтах учат? – ревела она белугой. – Сожжешь ведь! Спалишь на хрен все мое нажитое добро! Ну ничего, я все равно из тебя человека сделаю!!
Как ни странно, сматывать нитки в клубок оказалось легким и приятным занятием. Глеб много раз видел, как бабка распускала старые вязаные вещи, и знакомыми с детства движениями начал мотать пряжу сначала на скомканный комочек газеты, а потом на упругий клубочек. Он даже задремал за этим занятием, пока не пришла Луиза и не ткнула его кулачищем в бок.
– Дрыхнешь? – грубо поинтересовалась она.
– Медитирую, – попробовал отовраться Глеб.
– Меди – что? Ты эти свои городские штучки брось. Сказано – нитки мотать, значит мотай. И глазенки не закрывай, а то пряжа криво пойдет.
– Слушай, а как я к тебе попал? – рискнул Афанасьев задать давно мучивший его вопрос. – У тебя же забор везде и колючая проволока.
– Так я в то утро проволоку-то как раз и натягивала! – захихикала Мона Лиза. – У меня с той стороны огород не защищенный был, так соседские козы постоянно шастали, капусту жрали. А тут вместо козла ты забрел! Повезло!! Эй, ну повезло, же?! – она игриво ткнула его под ребро.
– Повезло, – согнувшись от боли, вынужден был согласиться Глеб.
– Да ты никак пути отступления ищешь? – погрозила пальцем-сосиской Луиза.
– Что ты! Какие такие пути?! – как можно более искренне воскликнул Афанасьев и грустно добавил: – Мне здесь нравится. Свежий воздух, экологически чистая еда, физическая нагрузка.
– Ну-ну, – усмехнулась Луиза и снова пихнула его под ребро.
Глеб низко опустил голову и ускорил вращательные движения клубком.
Кажется, он подошел к той черте, когда принято думать о самоубийстве.
Сможет ли он сунуть голову в петлю?
От мысли об этом похолодело в желудке. Никогда!
Он вырвется отсюда, во что бы то ни стало, вырвется. Даже если придется зубами прогрызть дырку в кирпичном заборе. Нужно только подумать, как отвлечь Луизу, нужно хорошенько подумать...
Хуже всего было то, что настойка, которой поила его Мона Лиза, начала действовать. То есть, конечно, мозг понимал, весь ужас происходящего, но организм вдруг одолела приподнятость не только того, что принято называть настроением.
Это был ужас. Тем более, что Луиза сказала, что «с этим» нужно проходить как минимум десять дней и ни в коем случае не «пытаться разрешить ситуацию», а то «проку не будет».
Он и ходил. И дрова рубил, и печку топил, и пол мыл, и нитки мотал. Слава богу, кур рубить его больше не посылали. Зато время от времени Воеводина заставляла его лазить в подпол за банками с солеными огурцами, которые она лопала тоннами, употребляя даже с чаем.
Подпола Афанасьев боялся больше всего. Даже больше курятника и свинарника вместе взятых. В подполе было темно, холодно, пахло мышами, и чувство неволи усиливалось во сто крат. А, может, плюс к дальтонизму он начал страдать еще и клаустрофобией?
Как бы то ни было, планы побега упирались еще и в проблему внешнего вида. Куда он пойдет весь разукрашенный зеленкой и йодом, в огромных рейтузах, завязанных на пузе узлом, а также с признаками устойчивого сексуального желания?! Заявится в ближайшее отделение милиции и заявит: «Здравствуйте, я журналист международной газеты „Власть“? Представляя, что скажут ему менты, как будут загибаться от хохота, Глеб покрывался холодным потом. Пожалуй, он предпочел бы скрыть факт своего пленения, как девушки предпочитают скрыть изнасилование. Страшно представить, что напишет желтая пресса, если прознает про это. Серьезной карьере конец. Можно будет прописываться штатным шутом в дебильных ток-шоу, рассказывающих о жертвах сексуальных насилий.
Утром Луиза дала ему стакан чая и горсть сухарей.
– Ешь, миленький, подкрепляйся, сегодня работы невпроворот.
Глеб молча грыз сухари и запивал чаем. Чай был горячий, чуть сладкий, а сухари отдавали плесенью.
– Сначала нужно траву перед домом покосить, – начала свои утренние наставления Луиза.
– Я не умею! Я не косарь, я косу не умею держать! Я ноги порежу! – Каждый раз Афанасьев надеялся, что его препирательства принесут результат. Ведь человек же она, эта Мона Лиза, а его «не умею» и «не хочу» всегда действовали безотказно на женщин.
– Так кто ж тебе косу-то даст, миленький, – захихикала Луиза. – У меня газонокосилка крутая! Сел, рычажок дернул и рули себе! Она сама все сделает!
– Я не умею рулить! – закричал Глеб. – У меня прав нет!
Нервы у него стали ни к черту. Если бы не боязнь получить скалкой по лбу, он устроил бы форменную истерику с битьем посуды и швырянием табуреток. Почему-то он панически боялся управлять какими бы то ни было механизмами. А тут сразу – газонокосилка!
– Зачем права? У меня гаишников на участке нет! Я же говорю, машина сама все сделает. Не работа, а удовольствие. Я бы сама покосила, но агрегат под моим весом с места не двигается. Давай! – Она подняла его со стула за шкирку и привычно поддала коленкой под зад. – Прыгай, зайчик, на травку!
– Мне нельзя за руль! Я дальтоник! – выкрикнул последний аргумент Глеб.
– Это когда цвета путают?! – развеселилась еще больше Луиза. – Да где ты на моей лужайке светофоры видел?
– Давай я свиней покормлю, кролов почищу, кур порублю, – жалобно попросил Глеб, но был жестко направлен на выход.
– У животных стресс от тебя, – сказала Луиза, – передохнуть им надо. Дуй на косилку!
Делать было нечего. Афанасьев оседлал газонокосилку, похожую на маленький мотоцикл, завел движок, вцепился в руль и... поехал.
Неожиданно это занятие ему понравилось. Двигаясь со скоростью черепахи, газонокосилка мирно стрекотала и беспрекословно слушалась руля. Осеннее солнышко припекало затылок. Отдых, а не занятие.
Лужок перед домом был большим, поэтому можно было расслабиться и как минимум до обеда получать удовольствие, ровняя зеленую травку. Глеб закрыл глаза, подставляя солнцу лицо.
Как мало для счастья надо – минуту покоя, тепло, немного еды и отсутствие грязной работы. Знал бы он раньше об этом – жил бы с большим ощущением счастья.
Очнулся он от лязга замка на воротах. Открыл глаза и увидел, что Луиза суетливо руководит грузовиком, въезжавшим во двор.
– Сюда! Сюда! – махала она руками водителю, показывая дорогу к сараю.
В кузове у машины возвышалась огромная куча навоза. То, что это навоз, Афанасьев догадался по запаху.
– Сюда, сюда, остолоп, рули!
Водила был непонятливый, все не мог пристроить зад грузовика к нужному месту. Луиза, забыв обо всем, носилась кругами вокруг машины.
– Я тебе, гад, за что деньги плачу?
Ворота были открыты!
Ни водитель, ни Луиза не обращали на Глеба никакого внимания.
Собаки дремали возле крыльца.
Афанасьев нажал на газ, – оказалось, что драндулет может идти на вполне приличной скорости. Он повернул руль и направил газонокосилку в ворота. Метр за метром зеленой травы уплывали из-под колес. Лужайка кончилась, началась посыпанная мелкой галькой дорожка, потом пыльная деревенская улица... Он с каждой секундой удалялся от ненавистного дома.
Свобода?..
– Куда ты навоз свалил, бестолочь?! – в отдалении орала Луиза. – За что я тебе деньги плачу?! Теперь сам лопатой перетаскивать будешь!
Глеб выжимал из газонокосилки все, на что был способен маломощный движок. От стрекота разбегались в разные стороны кошки, полуголые деревенские дети, куры, мелкие собачонки и прочая деревенская живность. Пыль стояла столбом. Ворота остались далеко позади. Глеб привстал и налег на руль грудью – так в кино уносились всадники на конях.
Впереди маячил редкий лесочек. Если дотянуть до него, то считай, он спасен. В нескольких метрах от леса проходила асфальтированная дорога с оживленным движением, он это помнил. И пусть потом желтая пресса пишет, что захочет, лишь бы домой, в теплую ванну, в кровать с шелковыми простынями, и пить сладкий кофе литрами, и курить трубку, и есть, сколько влезет хорошей, вкусной, дорогой еды...
