Виталя опять яростно почесал нос.
— Вань, ты эту яркую лампочку лучше в уме вообрази и не чихай больше. Сейчас это вопрос жизни и смерти.
— А-а-а-апчхи! Я всё-таки, Вань, не совсем всё хорошо понимаю. Мы зачем здесь? Караулим убийцу!
— Да, чёрт возьми! Вань, умоляю тебя, вообрази самую яркую лампочку в мире и перестань чихать! А-а-а-апчхи!
Уговорить профессора устроить засаду на чердаке его дома оказалось нетрудно. В полвосьмого вечера они с Виталей, погрузив в разбитый «Мерс» профессорский чемодан и Джерри, поехали в коттедж. Маргарита встретила их сдержанно, но с дьявольским блеском в глазах. Кажется, она считала себя победительницей. Они с профессором поцеловались — и в щёчки, и в губки, и в лобик. И приобнялись — но как-то так, что было понятно, что каждый остался при своём мнении и не чувствует себя виноватым. Иван Терентьевич попросил чая, Маргарита ушла на кухню, всё быстро организовала, и они втроём потом долго сидели за круглым столом, покрытым голубой скатертью, пили чай и Маргарита с профессором пикировались как два закадычных друга, соревнующихся в остроумии и эрудиции.
В десять Маргарита встала, откланялась, и ушла спать, тоном королевы объявив, что у неё «режим».
— Ну, что я тебе говорил? — подмигнул профессор Витале. — Она пунктуальна как папа римский. Режим для неё — святое.
Они посидели ещё немножко, прихлёбывая горячий чай из высоких стаканов в серебряных подстаканниках. Потом Иван Терентьевич, не задав ни одного вопроса, принёс из своего кабинета старый, заряженный револьвер и сунул его Витале в руку.
— Обращаться умеешь, сыщик? — только и спросил он.
— Обижаешь, — важно надулся Гранкин и пристроил оружие под джинсовую куртку, за ремень.
Когда до полуночи оставалось минут двадцать, они поднялись на второй этаж, зашли в знакомую Витале кладовочку и забрались по лестнице на чердак. Там, освещая себе дорогу фонариком, профессор довёл Виталю до люка, ведущего на Крыловскую половину, и они несколько минут провозились, отдирая гвозди, которыми профессор в прошлый раз, в порыве вдохновленного заметания следов, приколотил крышку люка. Крышку они оставили чуть приоткрытой, чтобы в образовавшуюся щель видеть, что будет происходить внизу, если там вдруг зажжётся свет. Виталя, сделал одно незамеченное Иваном Терентьевичем движение — достал из кармана тетрадь и сбросил её вниз. За всё это время профессор не задал ни одного вопроса, зато теперь его прорвало.
— Вить, а почему мы сидим тут как ястребы над кладовкой Крылова? Его что, придут сюда убивать? Апчхи!
— Апчхи, Вань! Если ты подождёшь немного, то всё узнаешь! Понимаешь, с минуты на минуту должна решиться моя судьба. Или я абсолютно прав и поймаю убийцу за руку на месте преступления, или… это будет крах всей моей жизни! Я не имею права на ошибку.
— Всё так глобально? — спросил профессор задумчиво.
— Апчхи! — раздалось в темноте.
— Вань?
— Что?
— Это не ты чихнул.
— Разве?
— Нет! Тут кто-то ещё!
— Вить, дурью не майся. Это я чихнул!
— Точно, Вань?
— Тихо! Там кто-то идёт!
Они припали к щели, стукнувшись лбами. Внизу послышались приглушённые шаги и чьи-то голоса. Потом раздался скрип открываемой двери, и яркая лампочка вспыхнула под потолком, на уровне глаз Витали, на мгновение ослепив его и профессора.
В кладовку влетела дамочка с копной белокурых волос. За ней вошёл высокий худощавый мужчина и плотно закрыл за собой дверь. Даже здесь, наверху, Виталя почувствовал пьянящий аромат дорогих духов.
— А вот и моё сокровище! — воскликнула дамочка и схватила с пола потрёпанную тетрадь.
— Ох ты, да это же Эльза! — шёпотом воскликнул Иван Терентьевич.
— Тс-с-с-с! — зашипел на него Виталя.
Мужик молча выкрутил тетрадку из рук Эльзы, бегло пролистал её и сунул во внутренний карман своего пиджака, сложив вдвое.
— Ох ты, да это ж Крылов! — снова не сдержал эмоций профессор. — И где ж твой злодей?!
— Тише, Вань, ты испортишь мой звёздный час!
— Где остальные тетради? — негромко спросил Крылов и сделал шаг в сторону Эльзы, приблизившись к ней вплотную. — Где остальные рукописи?! Ты сказала мне по телефону, что…
Округлив глаза, Эльза вдруг завизжала. Она визжала на той ноте, которой, казалось, не могло существовать в природе, но она легко и долго держала её без натуги. Визжа, Эльза отступала от Крылова назад, пока не наткнулась спиной на груду какого-то барахла. Пробороздив спиной по старым кастрюлям и вёдрам, со страшным шумом она сползла на пол. В руке Андрея Андреевича вдруг, словно материализовавшись из воздуха, возник пистолет с чересчур длинным дулом, которое немедленно упёрлось в бледный, нежный, беззащитный висок Эльзы.
— Быстро говори, сука, где все твои рукописи?! Где тетради, которые ты исписывала тоннами, изнывая вечерами от безделья и скуки?!
— В сара…
— Молчи, Эльза! — заорал Гранкин, рванул на себя крышку и прыгнул вниз с отчаянием парашютиста, совершающего свой первый в жизни прыжок. Ему показалось, что он летел вечность. Дольше он летел только на Проходимце, когда, проломив ограждение, планировал над водой, словно в замедленной съёмке. В прыжке Виталя раскинул руки и ноги, чтобы — наверняка, чтобы Крылов не смог увернуться. Он свалился на него сверху, подмяв под себя, обхватив руками, ногами, и даже вцепившись зубами, чтобы у Крылова не было никаких шансов вывернуться из этого плена. Крылов и не дёргался. Он обмяк и дал свободно выкрутить у себя из руки пистолет с глушителем. Может быть он был без сознания, а может, Виталя, упав на него, сломал ему шею?.. Нужно было немедленно встать и проверить, жив ли Андрей Андреевич, иначе всё это представление не имело бы смысла. Но Виталя не мог разжать ни рук, ни ног, ни зубов, словно все эти части его маленького, тщедушного тела свела судорога.
Эльза перестала визжать, сбоку послышался грохот и короткое ругательство — это Иван Терентьевич спрыгнул вслед за Виталей.
— Апчхи! — послышалось откуда-то с чердака, но Гранкин не успел подумать о природе этого звука.
Профессор прытко вскочил на ноги и принялся отдирать Виталю от Андрея Андреевича. Эльза опять завизжала так, что застонали старые кастрюли и вёдра.
— Вяжи его, Вань, — разжав, наконец-то зубы, приказал Виталя профессору. — Вяжи, а то он долго лежать так смирно не будет. У меня верёвка в кармане куртки приготовлена!
Вот тут Крылов дёрнулся. Сильно так дёрнулся, с отчаянием рыбы, попавшей на рыболовный крючок. Он был выше, сильнее Гранкина, и Виталя почувствовал, что не справляется с ним. Но тут Эльза, внезапно заглохнув на самой высокой в природе ноте, выхватила из кастрюльной пирамиды чугунный котелок и со всей силы треснула им Крылова по голове. Крылов всхлипнул, обмяк, клюнул своим исключительно правильным носом пыльный кладовочный пол и затих. Иван Терентьевич с размаха пнул его деревянной ногой в бок, но промазал и попал Гранкину в пах. Виталя взвыл от боли, но зато смог разжать руки и ноги. Он сделал попытку встать, но обнаружил себя крепко привязанным капроновым фалом к Крылову.
— Вань, ты рехнулся! — заорал он.
Профессор всплеснул руками, ругнулся, и стал распутывать фал, невнятно оправдываясь:
— Вить, ну ты сказал — вяжи, я и вяжу.
Эльза смотрела на них широко распахнутыми глазами, и когда всё было кончено: Виталя освобождён, а руки и ноги Крылова туго перетянуты фалом, она зачем-то опять завизжала.
— Мадам, — поднимаясь с пола, сказал ей Виталя, — пройдёмте в гостиную, и я расскажу вам историю на миллион долларов!
Иван Терентьевич, старясь загладить свою вину, сам взвалил Крылова себе на плечо и волоком потащил его по коридору в дом. Виталя, заткнув за пояс пистолет Крылова и, чувствуя себя победителем, двинул за ним. Процессию замыкала Эльза, двумя руками зажимавшая себе рот.
* * *
В гостиной они расположились друг против друга.
Крылова Иван Терентьевич уложил в глубокое кресло, сам присел на диван, Эльза подсунула под себя стул и пристроилась на его краешек так, будто он был очень горячим, а Виталя встал у балконной двери, чтобы всех держать в поле зрения.
Гостиная была чисто прибрана и никаких следов недавнего разгрома не хранила.
На лбу у Крылова наливалась, росла на глазах, багровая шишка. Он полулежал в кресле, был бледен и глаз не открывал. Длинные тёмные пряди, падавшие ему на лицо, придавали Андрею Андреевичу вид невинно замученной жертвы.
— Я убила его? — тихо спросила Эльза, ёрзая на стуле так, будто сидела на сковородке.
— Ерунда, — отмахнулся Гранкин. — Вы просто его оглушили, мадам, за что я безмерно вам благодарен.
— Объясняйте быстрей, что происходит! — Эльза подпрыгнула на стуле как живая креветка, которую сунули в кипяток. — Я всё сделала так, как вы мне приказали утром по телефону! Позвонила Крылову на мобильный и сказала, что хочу забрать из родительского дома кое-что из вещей — фотоальбомы и свои рукописи! Так и сказала — рукописи, как вы меня научили! Он страшно возбудился, обрадовался. Приезжай, говорит, рад буду тебя увидеть и помочь. Я назначила ему время, как вы меня научили — двенадцать часов ночи, ну и… приехала. Он дверь открыл, проходи, говорит, милости просим! А сам чуть руки от удовольствия не потирает. Я удивилась очень и говорю, как вы меня научили: «Тетрадки там у меня кое-какие есть, со всякой сердцу дорогой ерундой. В кладовке хранятся». Он меня под локоток взял и в кладовку повёл. Остальное вы видели! Объясните, наконец, что происходит! — Эльза опять подпрыгнула на стуле. На ней был шикарный фиолетовый брючный костюм и много всяких цепочек — на шее, на запястьях, на щиколотке, даже в ушах висели серёжки-цепочки. И ей, с множеством этих цепочек, очень не шло волноваться и так подпрыгивать, потому что цепочки приходили в движение, бликовали и походили на путы, из которых она старается, но никак не может вырваться.
