Вагалам тоже заметил Бобинетту. Он приближался к молодой женщине так быстро, как только позволяли ему ноги, и, подойдя, спросил негромко:
— Ну, что? — Вопрос звучал отнюдь не просьбой.
Бобинетта кивком головы успокоила его.
— Сделано! — Протягивая бумаги, которые рассматривала за минуту до этого, Бобинетта прибавила:
— Вот! Мне удалось взять в последний момент, и я думаю, что он ничего не подозревает…
При последних словах Бобинетты Вагалам ухмыльнулся.
— Ты так думаешь? Да, теперь он безусловно ничего не подозревает!
— Что вы хотите сказать?
— Капитан Брок умер!
— Умер?!
Хотя Бобинетта вовсе не любила капитана, при этом потрясающем известии она страшно побледнела, вскочила и в ужасе заломила руки.
— Да, умер! — холодно сказал Вагалам. — И доставь мне удовольствие, сядь. Проклятье, играй же свою роль! В эту минуту ты — молодая дама, разговаривающая с нищим. Не забывай об этом!
Бобинетта машинально села. Дрожащим голосом она переспросила:
— Умер? Как это случилось?
— Случилось, что ты просто дура. Брок прекрасно видел, что ты украла документ.
— Он?
— Да, он это видел… К счастью, я сам занимался этим делом. Так вот, этот проклятый капитан бросился в такси и последовал за тобой. Его такси должно было тебя догнать… Брок уже тебя окликал, и без меня ты бы в лучшем виде влипла…
— Боже мой, боже мой… Но что же вы сделали?
— Сейчас скажу… Клак! Пуля в сердце, и он остался на месте… без звука.
Бобинетта была потрясена. Несколько минут она молчала, потом встревоженно спросила:
— Но где же вы были?
— Это не твое дело!
— Что же я должна говорить, если меня будут допрашивать?
— Как что говорить? Правду.
— Я должна признаться, что знала его?
Вагалам нетерпеливо топнул ногой.
— Как ты глупа, — сказал он еще раз, — пойми же, наконец, в эту минуту личность этого простака уже почти наверняка установлена; какой-нибудь полицейский уже побывал в его доме и выяснил все о жизни капитана Брока. Установить, что ты была у него сегодня, доказать, что ты была его любовницей или, по крайней мере, что ты приходила по поручению Вильгельмины, тоже легче легкого! Уверяю тебя, что завтра ты прочтешь подробности во всех газетах, потому что репортеры не упустят это дело, это неизбежно! Следовательно, ничего не отрицай. Ты скажешь…
Но вдруг Вагалам прервал свою речь. Движением плеча он надел ремень аккордеона, тихо прошипев:
— Люди идут… Я тебя покидаю. Если мне нужно будет тебя видеть, я тебя найду. Не беспокойся… Я все беру на себя… Внимание!
И меняя тон, он начал вдруг жалобно:
— Спасибо, добрая дама! Господь бог вас отблагодарит за ваши благодеяния! Спасибо, добрая дама!
Вагалам удалился.
Глава 3
ОСОБНЯК БАРОНА НААРБОВЕКА
Несмотря на ветер, налетавший порывами и обрушивавший на Париж ледяной потоп, несмотря на ранний час и на один из тех первых мрачных ноябрьских дней, которые так печалят людей, журналист Жером Фандор, репортер популярной вечерней газеты «Капиталь», был очень оживлен и явно доволен жизнью.
В маленькой, очень комфортабельной квартирке на улице Рише, где он жил уже долгие годы, все шкафы и ящики были открыты, одежда, стоики белья лежали повсюду. На обеденном столе расположился открытый большой чемодан, который Фандор с помощью своей экономки заполнял вещами.
Занимаясь этим важным делом, и весьма вдумчиво, — потому что редко уезжают, не забыв что-нибудь существенное, — журналист весело болтал со своей старой служанкой.
— Почему, интересно, — спросил он, — вас зовут Анжелика? Анжелика Удри?
Добрая женщина была изумлена; но она привыкла к странным вопросам журналиста, и они ее мало беспокоили.
— А вас зовут Жером, господин Фандор, — возразила она вполне кстати, — и я бьюсь об заклад на что угодно, что вам трудно будет сказать, почему?
— Клянусь честью, вы совершенно нравы, мадам Анжелика, я задаю вам дурацкие вопросы; но вот что серьезно: скажите мне, куда делись мои носки?
— А вон, в углу справа, под вашими фланелевыми жилетами.
Молодой человек проверил чемодан и, удовлетворенный, на минуту присел на ручку кресла, чтобы дать еще некоторые важные указания.
— Не забудьте, когда будете подавать мне завтрак, принести газеты!
— Я всегда это делаю, — заметила мадам Анжелика.
— Верно, вы всегда это делаете; а потом разберите счета поставщиков…
Мадам Анжелика с оттенком беспокойства спросила:
— Ах, вот как, господин Фандор, вы будете долго отсутствовать?
Журналист отрицательно покачал головой и вполголоса пробормотал:
— Была бы моя воля… Но ведь вы знаете, что в моей профессии таких отпусков не бывает…
Мадам Анжелика озабоченно настаивала:
— Но тогда, может быть, господин Фандор, вы намерены сменить экономку, когда вернетесь? Однако…
Журналист запротестовал:
— Вы не в своем уме, мадам Анжелика! Я повторяю вам уже по крайней мере двадцатый раз: я еду в отпуск на две недели, и это все; мне никогда не приходило в голову расстаться с вами, напротив, я в восторге от ваших услуг… Подождите-ка… Я еду в Монако и поставлю там за вас пять франков на красное…
— На красное? — спросила мадам Анжелика, плохо понимая.
— Да, на красное… Это игра, и если я выиграю, я сделаю вам за это подарок… Мадам Анжелика, поторопитесь найти мои брюки!
Пока экономка поспешно спускалась с лестницы, журналист подошел к окну и вопрошающе поглядел на однообразно серое небо.
— Дрянная погода, как всегда, — проворчал он. Но вдруг его лицо прояснилось. — Но ведь это смешно, — сказал он себе, — огорчаться из-за парижской погоды, ведь я еду к южному солнцу. Ах, солнце!
Он удовлетворенно засмеялся. Отпуск! Столь долго ожидаемый отпуск, который он получил после двадцати двух месяцев непрерывной работы. Двадцать два месяца, во время которых он, репортер, добывающий важнейшую информацию для «Капиталь», не имел, можно сказать, ни одного дня, когда бы ему не приходилось разъезжать, распутывать авантюры и даже участвовать в преследовании преступника.
В самом начале своей репортерской деятельности он, в силу обстоятельств, оказался замешанным в разные таинственные дела, ставшие потом широко известными публике. Вступив на поприще журналиста благодаря поддержке знаменитого полицейского Жюва, молодой человек приобрел большой опыт и подлинную проницательность. Благодаря этому, он не только информировал читателей «Капиталь» лучше, чем это делали его коллеги в других газетах, но своими советами часто помогал раскрыть такие дела, перед которыми иной раз насовала даже полиция.
Наконец, Жером Фандор большей частью не удовлетворялся ролью пассивного свидетеля: он вмешивался — особенно в последние годы — в самые сенсационные преступления, самые таинственные дела, играя в них, случайно или по своей воле, активную роль.
Положение Фандора было опасно. У него были враги, и журналист, который вместе со своим другом Жювом не раз участвовал в охоте на человека, становился объектом ненависти, вызывающей тем большее беспокойство, что его противники были из тех, кто таится во мраке и никогда не сражается лицом к лицу.
И, наконец, главное — Жером Фандор, как и инспектор Жюв, не думая о том, прославится ли он или будет осмеян, привлекал общественное внимание к самой угрожающей личности века, неуловимому Фантомасу!
Но сейчас Фандор, насвистывая модную мелодию, вовсе не думал о чем-либо подобном! Он радовался тому, что через несколько часов он усядется в удобный спальный вагон, а завтра проснется на восхитительном Лазурном берегу, залитом светом, пропитанном ароматом тропических цветов, в сияющем вечном лете…
Вдруг зазвонил телефон. Одно мгновение Фандор колебался: надо ли отвечать? В принципе журналист уже «уехал» — со вчерашнего вечера он мог считать себя в отпуске и провозглашать, как некогда король Людовик XV: «После меня — хоть потоп!»
И эти слова не лишены были смысла, ибо черная туча как раз в этот момент повисла над Парижем и обрушивала потоки воды на потемневший город.
Но нельзя же, чтобы телефон звонил напрасно, надо же ответить — может быть, звонит друг?
Жером снял трубку. Секунду послушав, он инстинктивно принял почтительную позу, как будто его собеседник на том конце провода мог его видеть. Отвечал кратко и односложно:
— Да! Нет! Возможно! Не беспокойтесь! Понятно. Сейчас, патрон!
Журналист положил трубку. Его лицо утратило недавнюю веселость; молодой человек хмурил брови и нервно подергивал усы.
— Черт возьми, — выругался он. — Мне только этого не хватало!
Звонил господин Дюпон, известный депутат и, кроме того, директор «Капиталь».
Господин Дюпон, которому при первой смене кабинета прочили портфель министра, довольно редко занимался подготовкой публикаций в своей газете. Он был директором лишь номинально и чаще всего довольствовался общим руководством, предоставляя фактическое управление своему зятю, главному редактору. Поэтому Фандор был крайне удивлен, когда ему позвонил тот, кого в редакции именовали «Большой патрон». Фандор был приглашен в Палату депутатов к трем часам дня; патрон желал дать указания по поводу репортажа, особенно его интересовавшего.
