На стук и грохот явилась вездесущая тетя Валя и находчиво предложила вызвать полицию. При этом слове озверевший Паша мгновенно присмирел и дал Раисе себя увести. Попадать в полицию ему было никак нельзя – запросто упекли бы снова на зону.
Когда все ушли, Лена без сил повалилась на стул – кровать, после того как в ней спал Паша, вызывала у нее отвращение. До вечера она потихоньку приводила квартиру в порядок. Звонила Раиса – Лена ее не впустила. Она просидела до утра в папиной комнате, тупо глядя в одну точку.
На следующий день Раиса все же прорвалась. Она успокоила Лену, заболтала ее бесконечными разговорами. Паша приходил извиняться. Лена глядела на его наколки и представляла, как он хватал ее этими липкими пальцами. Тем не менее они все трое помирились. И все пошло по-прежнему – работа есть работа. Ночами Лена как-то отстраненно думала, что очередное появление Паши в ее постели только вопрос времени.
И однажды пришло письмо из далекого Санкт-Петербурга от сестры. Так и было подписано «Твоя сестра Ольга». Лена все время перечитывала эти слова.
Ольга писала, что очень рада была получить от нее письмо, что мать их жива, но не совсем здорова, а она, Ольга, замужем, детей нет. Она расспрашивала Лену о семье и о занятиях, очень просила поскорее ответить. «В конце концов, – писала Ольга, – какое нам дело до того, как они расстались, мы с тобой родные сестры и ни в чем друг перед другом не виноваты».
И Лена написала сестре обо всем. О балете и о сломанной ноге, о страшном одиночестве после смерти отца и о тоске. Не написала только о том, что нет денег, и про мысли о самоубийстве. Ответ на это письмо пришел очень быстро. «Приезжай, – писала Ольга, – приезжай хоть ненадолго погостить. А если понравится, можешь пожить подольше. Мать живет одна в трехкомнатной квартире. Человек она, конечно, со сложным характером, но будет рада тебя видеть. А я со своей стороны сделаю все, чтобы скрасить твою жизнь, ведь мы родные сестры».
Лена перечитала письмо раз, другой. Неужели это правда? Она поедет в большой город, и кончится тоскливое одиночество… Нет, так не бывает. Зачем сестре брать на себя такую обузу? Ведь Лена ни на что не годится. Мать живет одна, Ольга писала, что она не совсем здорова. Возможно, сестра хочет разделить с ней заботы о матери.
Но что ждет ее здесь? Тоска, Раисина торговля, Пашины наколки. Даже не надо травиться или выбрасываться из окна – Паша и так ее доконает. Поедет, решила Лена, терять ей здесь нечего.
Денег хватило только на билет в одну сторону, и вот теперь она стояла у окна движущегося поезда, умирая от волнения. Ольга почему-то не смогла или не захотела встретить ее на вокзале, зато подробно описала, как доехать до квартиры их матери. Лена взяла достаточно легкую дорожную сумку, попрощалась с проводницей и зашагала по перрону – высокая, стройная, очень просто одетая женщина, выглядевшая со спины значительно моложе своих лет. Человек, заглянувший ей в лицо, заметил бы две новые морщинки около рта – след недавнего горя, усталое выражение в глазах и даже несколько преждевременных седых волосков.
Ольга с недоумением разглядывала стоящую в дверях девчонку в джинсах и такой же куртке.
– Здравствуйте, – робко молвила та, и Ольга поняла, что видит перед собой сестру.
Лена улыбнулась и вошла в прихожую. И хотя вид у нее был какой-то неприкаянный, во всем облике было что-то неуловимо знакомое.
«Неужели и правда – голос крови?» – удивленно подумала Ольга.
Лена поставила сумку, сняла куртку и осталась в бледно-голубых джинсах и черной рубашке с короткими рукавами. Талия, затянутая поясом, была тоненькая – ладонью обхватить. И сама сестра была худая, вся какая-то воздушная.
«Ах да, балерина», – с неудовольствием вспомнила Ольга.
Сама она в свои тридцать шесть была достаточно стройна, но бюст имела, и вообще фигура у нее была хорошая. В юности она занималась гимнастикой, но на диете никогда не сидела – могла есть что угодно, хоть полторта на ночь, хоть макароны – никогда нигде не откладывалось ничего лишнего. Ольга взяла Лену за руку, улыбнулась как можно приветливее, шепнула: «Ни на что не обращай внимания» – и ввела в комнату.
Нестарая женщина в черном шелковом платье и бледно-голубом платке, повязанном чалмой, при виде Лены сделала было движение подняться с дивана, но вскрикнула, прижала руки к груди и обессиленно упала обратно на диван.
– Девочка, девочка моя любимая! – сквозь слезы проговорила она.
– Здравствуйте, мама, – тихо ответила Лена.
– Но почему, почему такой холодный тон! – Голос у Лениной матери был звучный и приятный, если бы не было в нем этакой театральной фальши.
Лена отвела глаза и случайно посмотрела в зеркало, висевшее напротив. Она успела заметить, как старшая сестра нахмурилась в привычном раздражении. Встретившись с Леной взглядом в зеркале, Ольга усмехнулась и подняла глаза к потолку. Лена сделала шаг ближе и засмеялась:
– Смотри!
В зеркале отражались две молодые женщины, совершенно по-разному одетые и причесанные. У Лены на лице почти не было косметики – она привыкла в театре пользоваться гримом, и в жизни давала лицу отдохнуть. Ольга же, напротив, косметикой если и не злоупотребляла, то пользовалась ею достаточно умело. Несмотря на это, скромно, почти бедно одетая девушка из провинции и крутая жена крупного чиновника были похожи. Ольга наклонила голову, внимательно присматриваясь, потом они одновременно подняли руки к волосам – Лена с намерением распустить длинные волосы, забранные в гладкую прическу, а Ольга, напротив, чтобы забрать пышные волосы гладко. Жесты были настолько одинаковы, что обе замерли, всматриваясь в зеркало.
– Чудеса! – Ольга вертела головой. – Прямо как близнецы в «Королевстве кривых зеркал».
– Ничего удивительного, – раздался спокойный голос с дивана, – вы обе – мои дочери и похожи на меня.
Лене всегда говорили, что она похожа на отца. Ольга же поняла, что все рассказы матери о другом человеке, которого она любила и который якобы мог быть отцом Ольги, – сплошное вранье, или, если выразиться помягче, фантазии.
«Какого черта им не жилось вместе, – в первый раз в жизни подумала Ольга, – были бы мы нормальной семьей, с сестрой дружили».
Теперь же она не испытывала к сестре родственных чувств, вообще никаких: как можно питать чувства к химере? Не было никакой сестры тридцать лет, так откуда взяться теплому чувству к посторонней женщине, которую видишь, считай, впервые?
Она вызвала Лену в Петербург с совершенно определенной целью – повесить на нее полусумасшедшую мать. Правда, психиатр, которого Ольга с большой секретностью приглашала к матери, после трехчасовой беседы дал обтекаемый ответ, что никаких таких особенных отклонений он в психике Аллы Борисовны не заметил, но Ольга твердо была убеждена, что мать понемногу съезжает с катушек. Начать с того, что год назад мать категорически отказалась выходить из дома.
«Не хочу – и все!» – заявила она.
Немногочисленных приятельниц она отвадила еще раньше, зато звонила бесконечно Ольге в любое время дня и ночи. Муж предлагал сиделку, самый лучший санаторий, закрытую частную клинику – все было напрасно. Матери нужно было только третировать Ольгу. Она воспитывала дочь одна, твердила она зятю, и теперь, в старости, имеет право на маленькую частичку тепла и дочерней благодарности.
Поэтому Ленино письмо Ольга восприняла как дар свыше. За то, чтобы вырваться из провинции, за тряпки и жизнь в большом городе нищая сестричка будет безропотно терпеть все материны выкрутасы, думала Ольга. И мать пусть только попробует возразить против ее присутствия – та тоже родная ее дочь, приехала позаботиться о больной матери – крыть нечем!
Но сейчас, глядя в зеркало на них с сестрой, Ольга поняла, что ей подвалила удача. Сестра сделает все, что она захочет, и жизнь Ольги может существенно измениться к лучшему, если попробовать выдать ее за себя. А что – грим, прическа. Откормить немного, чтобы кости не выпирали. Проклятый Аскольд будет охранять Лену, считая, что она – Ольга, а она тем временем сможет себе позволить немного расслабиться в обществе Игоря, потому что добропорядочная жизнь с вице-губернатором Шуваловым сводила ее с ума.
Надежда проснулась от стука в окно.
– Надежда, так ты еще спишь, что ли? – бодро взывала соседка по даче Нина Михайловна, а ее эрдель Персик басовито лаял, заглушая слова.
Надежда отворила окно.
– А сколько времени? Уже пора?
– Давно пора, восьмой час уже. Пока дойдем, туда-сюда, потом от жары спаримся.
– Сейчас соберусь, – сказала Надежда, подавляя зевок, – заходите, Нина Михайловна.
– Спасибо, я тут с Персиком погуляю. Баба Маня сейчас подойдет. У тебя кот где?
– Тут вот спит. В четыре утра явился.
– А то смотри, как бы чего не вышло.
Персик был известен в деревне как лютый ненавистник кошек. Вреда большого он им по причине своей бестолковости не причинял, но гонял страшно, с топотом и лаем на всю деревню. Надежда оглянулась на своего рыжего кота Бейсика. Тот шипел, пушил хвост, вздыбливал шерсть на спине, но не делал никаких попыток выскочить в окно и показать этому негодяю эрделю, где раки зимуют.
