– Спасибо, я тут с Персиком погуляю. Баба Маня сейчас подойдет. У тебя кот где?
– Тут вот спит. В четыре утра явился.
– А то смотри, как бы чего не вышло.
Персик был известен в деревне как лютый ненавистник кошек. Вреда большого он им по причине своей бестолковости не причинял, но гонял страшно, с топотом и лаем на всю деревню. Надежда оглянулась на своего рыжего кота Бейсика. Тот шипел, пушил хвост, вздыбливал шерсть на спине, но не делал никаких попыток выскочить в окно и показать этому негодяю эрделю, где раки зимуют.
– То-то же, сиди уж дома и не связывайся.
Надежда выпила стакан молока с булкой. Надела мужнины старые тренировочные штаны, клетчатую рубашку с длинными рукавами, сапоги, голову повязала платком, велела Бейсику быть за хозяина и вышла. Соседки махали ей из-за забора – скорее, мол.
Еще с вечера неугомонная Нина Михайловна сговорила всех идти за малиной. Собирались человек пять, но кто-то проспал или передумал, и в результате их оказалось трое, не считая собаки. Местная деревенская бабушка Маня была приглашена как проводник, чтобы показала дорогу в дальний хороший малинник.
– Долго идти, баба Маня?
– Да не очень, с часок всего быстрым шагом.
И действительно, после этих слов баба Маня так припустила, что Надежда с Ниной Михайловной отбросили посторонние разговоры и сосредоточились на ходьбе.
Чтобы прогнать остатки сна, Надежда думала о своей жизни в деревне. В это лето выдался особенно жаркий и засушливый август. А Надеждиной матери, которая жила себе спокойно каждое лето на даче, неожиданно, как пенсионерке и блокаднице, предложили бесплатную путевку в санаторий. Мать ехать наотрез отказалась, потому что огурцы засохнут. Огурцы в этом году припозднились и теперь в августе поперли как бешеные, только поливай. Однако матери давно надо было подлечиться и отдохнуть от огорода, поэтому Надежда скрепя сердце согласилась посидеть две недели на даче, чтобы собирать огурцы и закатывать их в банки. Кроме этого, оставались еще кабачки, тыквы и картошка, все ягоды мать успела собрать и сварить варенье.
Хуже всего было то, что Надеждин муж, Сан Саныч, не только не выразил неудовольствия по поводу ее двухнедельного отсутствия, но даже вроде бы обрадовался. Надежда немного забеспокоилась по этому поводу, потому что, хоть и поженились они с Сан Санычем всего шесть лет назад, и был это у обоих второй брак, и лет Сан Санычу было ни много ни мало, а пятьдесят три, но чем черт не шутит? Работал ее муж в последнее время в вузе, а там студентки, аспирантки – кругом соблазн. Надежда сначала расспрашивала мужа дипломатично, а потом, потеряв терпение, просто прижала его к стенке. Муж очень обиделся и признался, что они с приятелем нашли кое-какую халтуру, как раз на две недели, и что если все будет хорошо и там заплатят, как обещали, то они с Надеждой осенью смогли бы куда-нибудь поехать на недельку-другую. Он хотел сделать жене сюрприз, а она выспросила все раньше времени, и теперь сюрприза никакого не получится.
Надежда умилилась, расцеловала своего заботливого мужа и сказала, что никуда не поедет. Пусть эти огурцы горят синим огнем, а она должна жить в городе и создавать мужу условия для работы. А то как же получается? Он будет работать по двенадцать часов в сутки, а дома и обедом накормить некому, в то время как она, Надежда, будет дармоедствовать на даче и поливать огурцы, да провались они совсем.
Сан Саныч тяжело вздохнул, потом подумал и позвонил по телефону. Вечером к ним явился старинный мужнин приятель Паша Соколов и принес Надежде маленький компьютер, ноутбук и толстенный франко-русский словарь.
– Вот, Надежда, тебе работа на две недели. Пока на даче будешь жить. Берешь словарь и вводишь в компьютер.
– Да зачем это, Паша?
– За деньги. Правда, небольшие, но все же. И чтоб тебе на даче жизнь раем не казалась.
– Да кому это нужно? Ведь есть же словари компьютерные.
– Ох, Надежда, ну и настырная ты! Это какой словарь? Специальный, геолого-почвенный, таких давно не издавали. А работа нужна для одного француза. Он кучу всяких словарей в компьютер заведет, не сам, конечно, а с нашей помощью. И потом будет из них один общий составлять, у него на такой словарь заказ.
– А что же он там не может для такого дела людей найти? – начала было Надежда, но муж с приятелем посмотрели на нее с такой укоризной, что она прикусила язык.
– Вот, сообразила наконец. Да с ним там за такие деньги, что он за работу предлагает, и разговаривать-то не станут, да еще в суд могут подать за оскорбление личности. А у нас народ любым деньгам рад. Так что бери словарь и дуй на дачу. Твое все с буквы «р» начинается и дальше. С ноутбуком-то умеешь обращаться?
– Уж как-нибудь, – обиделась Надежда, – ничем он от обычного компьютера не отличается. Только вот во французском-то я ни бельмеса не соображаю.
– Ох! Горе мне с тобой! – вздохнул Паша. – Вот, смотри. Переключаешь на латинский регистр и аккуратненько, по буквам, набираешь французское слово, а уж потом все по-русски. В конверте инструкции по шрифтам и остальное. Иди, Надежда, ты женщина толковая, сама разберешься.
В институте, где работала Надежда, дела шли ни шатко ни валко, там не стали возражать, когда она оформила две недели за свой счет. И теперь вечерами она работает на компьютере, а днем переживает, как бы его не сперли. Деревня есть деревня – залезут в дом и уведут чужой компьютер, а он тысячу долларов стоит. Правда, Надежда, уходя, прячет компьютер в такое место, где никто не догадается искать, но все равно беспокойно.
За мыслями Надежда не заметила, как они прошли деревней, потом полем и уже приближались к лесу. На краю леса было небольшое болотце, Надеждины бабули пошли в обход по тропиночке, а она рискнула срезать напрямик по проложенным бревнышкам, потому что жара стояла давно и болотце порядочно подсохло. Посреди болотца и находилось то, из-за чего Надежда полезла в грязь, а не пошла, как все, по тропинке. Тут жила колония замечательных ярко-зеленых лягушек. Когда Надежда увидела их впервые, она не поверила своим глазам, так они были хороши. Тихонько ступая, Надежда пошла по мосточкам. Одно бревно было чуть в стороне – и вот они сидят, зеленые с черными полосками на спинках, и греются на утреннем мягком солнышке.
«У них тут пляж!» – сообразила Надежда.
Она стала считать лягушек, получилось девятнадцать штук. Топот и треск сучьев возвестили о приближении Персика. Он вырвался откуда-то сбоку, подняв тучи брызг. Лягушки мгновенно попрыгали в воду.
– Теперь у них массово-оздоровительный заплыв. Вечно ты, Персик, все испортишь. Пойдем уж скорей отсюда.
Надежда в который раз дала себе слово вернуться сюда с фотоаппаратом, запечатлеть самую большую и красивую лягушку, а потом повесить цветную фотографию у себя на рабочем месте, чтобы любоваться унылыми зимними днями, затем подхватила Персика за ошейник и вытащила на сушу. Старушки уже ждали их на том берегу.
– Теперь немного лесом. Потом Седьмое поле пройдем, тут и малинник будет.
Дорожка была ровная и сухая, они бодро поспешили дальше. Эрдель носился вокруг по лесу большими кругами. Дошли до большой поляны, которую местные называли Седьмое поле, и обогнули ее с левого края. Персик куда-то пропал, но вдруг раздался его громкий лай с жуткими взвизгиваниями и подвываниями. Нина Михайловна, безошибочно определив по интонации собственной собаки, что случилось нечто из ряда вон выходящее, рванулась на зов, Надежда – за ней.
Персик стоял на маленькой солнечной полянке и оглушительно лаял на что-то, лежащее в густой траве. Подбежав ближе, Надежда заметила ногу в резиновом сапоге.
– Там человек! Персиваль, ко мне! – крикнула Нина Михайловна, но Персик ее зов проигнорировал, а потом отбежал в сторону, все так же лая.
– Мертвый! Страшно-то как! Уходим скорее.
– Посмотреть надо, может, просто плохо стало, – Надежде почудился с той стороны стон, но жуткий лай не умолкал.
– Чур ты, скотина! – Подоспевшая баба Маня замахнулась на Персика палкой.
От неожиданности он сел на задние лапы и замолчал. В наступившей тишине Надежда медленно подошла к лежащему в траве человеку. Взглянув на его лицо, она поняла, что помочь ему уже ничем нельзя. Человек, мужчина, был явно и безнадежно мертв. Он лежал на зеленой траве, раскинув в сторону руки и ноги, остекленевшие, вылезшие из орбит глаза его смотрели в небо. Было невозможно определить, сколько мертвецу лет и как он выглядел при жизни, потому что лицо его было ужасно. Оно все было сине-багровым, глаза, налитые кровью, вылезли из орбит, рот был открыт, и оттуда торчал черный язык. Подошли старушки. Увидев лицо трупа, баба Маня начала часто креститься, а Нина Михайловна с визгом принялась ловить своего эрделя. Надежде один раз приходилось видеть удавленного человека, и теперь она не сомневалась, что этот мужчина умер от удушения. Она сорвала листок подорожника и осторожно отогнула воротничок джинсовой рубашки. Так и есть: в шею мертвеца врезался туго натянутый кожаный ремешок.
