Между мостами Гренель и Мирабо расстилается широкая скатерть воды, над которой возвышается бронзовая копия великолепной статуи Свободы – уменьшенный вариант гигантского монумента, возведенного знаменитым Августом Бартольди в Америке.
В этот день мост Гренель казался более оживленным в связи с ведущимися по соседству работами и разносящимся шумом забастовки.
Разномастные группы рабочих озабоченно сновали туда-сюда, на них искоса поглядывали обеспокоенные буржуа с непроницаемыми минами. Однако кругом царило спокойствие. В этих людских толпах, впрочем, и не видевших необходимости задерживаться на мосту Гренель, не звучало ни неуместных угроз, ни провокационных выпадов.
Но своим разумным поведением эти люди, казалось, очень досаждали двум или трем типам, с нерешительным и озабоченным видом стоявшим у подножия статуи Свободы. Очевидно, эти личности что-то замышляли, желая обойтись без свидетелей.
Может, это были газетчики? Игроки? Еще более сомнительные субъекты?
Трудно сказать. Их повадки были загадочными и таинственными, внешностью они напоминали рабочих, но, как известно, это еще ничего не доказывает.
Тем временем один из субъектов, который упрямо подпирал парапет моста, внимательно обозрев окрестности, чуть слышно прошептал:
– Давай, старина! Сейчас самый момент…
Его собеседник тихо спросил:
– Все на местах? Знаешь, в такую холодрыгу я не отказался бы выпить для согрева!
Первый тип пожал плечами, затем обратился к третьей личности, до сей поры хранившей молчание.
– Постарайся ничего не забыть, – приказал он, – как только он прыгнет, сразу же созывай народ, кричи, что с приятелем приключился несчастный случай! Самым въедливым скажешь, что приятель не в полном порядке – эпилептик! Словом, придумаешь что-нибудь…
Тип, которого расплывчато именовали «приятелем», был налегке: в голубой полотняной блузе и холщовых туфлях. Во время разговора он понемногу пододвигался к субъекту, подпирающему балюстраду моста.
Тот, в свою очередь, внимательно обозревал Сену, казалось, беря на заметку расположение двух или трех шлюпок, круживших неподалеку, с речником и несколькими субъектами на борту, якобы предававшимися рыбацким утехам.
Раздетый тип задал последний вопрос:
– Кораблей, случайно, не видно? Не хватает еще, чтобы я свалился им на голову!
Получив отрицательный ответ, тип перемахнул через парапет и с пронзительным криком бросился в воду. Крик сопровождали тревожные возгласы – душераздирающие, ужасные, которые издавали напарники самоубийцы; движение на мосту в тот же миг прекратилось, за несколько мгновений на нем собралась внушительная толпа.
– Ах! Боже мой! Бедняга! – восклицал один из участников этого странного трио. – Сколько же надо перестрадать, чтобы вот так покончить с собой!
– Жалость какая! – со стоном завывал второй, пряча лицо в носовой платок. – Прыгать в воду – вот до чего доводит нищета!
Тип пустил слезу. К нему подошла доброжелательная пожилая дама, которая поинтересовалась:
– Что случилось? Это ваш знакомый?
Ее немедленно ввели в курс дела. Бедняк, окончательно разоренный забастовкой, только что бросился в реку.
Достойная особа тут же дала серебряную монету, которую попросила вручить несчастному, когда того, надо надеяться, вытащат из воды…
Ее примеру последовали и другие прохожие; и пока их приятель бултыхался в Сене, малые собрали на мосту богатый урожай… Затем они живо смотали удочки, под предлогом, что идут выручать незадачливого товарища.
Меж тем как на мосту Гренель успешно разыгрывалась эта комедия, ныряльщика заметили сновавшие поблизости ялики.
Они подошли к нему тогда, когда так называемый самоубийца, исчезнув в речном потоке, снова вынырнул на поверхность и, словно начинающий пловец, заколошматил по воде руками… Субъект ухватился за борт ближайшей шлюпки и, не преминув пару-тройку раз соскользнуть в воду, вскарабкался в нее.
Шлюпка с драгоценным грузом направилась к правому берегу, причалила к набережной Отей; затем спасатели под радостные восклицания собравшейся у причала толпы, раздвигая зевак локтями, прошествовали со своей незадачливой добычей, с которой струйками стекала вода, к соседнему пункту первой помощи.
Эта сцена вроде бы не произвела особого впечатления на папашу Керрека из «Французского пароходства», также стоявшего в толпе.
Обогнав небольшую процессию, направляющуюся к пункту первой помощи, он первым прибыл туда и объявил воднику, дежурившему на своем посту:
– Еще один клиент про вашу душу!
Начальник поста, некто Жан-Пьер, земляк папаши Керрека, настежь распахнул дверь просторной палаты, предназначенной для утопленников, достал из шкафа картонку, на которой был наклеен лист с крупно отпечатанной инструкцией для пострадавших, затем, бросив взгляд на доставленного, многозначительно улыбнулся.
– Черт побери! – прошептал он. – Просто поразительно! Давненько папаша Бузотер не шваркался в воду, по меньшей мере, уже месяцев пять!
Тем временем хозяин ялика, спасшего Бузотера, ибо под видом утопленника скрывался пресловутый бродяга, назвал свое имя и данные, чтобы их занесли в журнал происшествий на воде, а, главное, в будущем выплатили вознаграждение!
Впрочем, Жан-Пьер прекрасно его знал, это был держатель расположенного поблизости кабака «Чудесный улов», компаньон мамаши Тринкет, гигант Леонс.
– Как! – глядя на мужчину, воскликнул начальник поста. – И ты туда же! Ты! Торговец! Благополучный человек!
Леонс сделал вид, что не понял упрека.
– Что уж там, – с оскорбленным видом откликнулся он. – Любой поступил бы так же. Надо и впрямь иметь черствое сердце, чтобы бросить беднягу погибать…
– Ладно! Хватит! Знаем мы ваши штучки! – подхватил Жан-Пьер и, понимающе переглянувшись с папашей Керреком, стал приводить утопленника в чувство.
Впрочем, здоровье Бузотера, хотя и несколько утомленного плаванием, серьезных опасений не внушало. Однако бродяга дрожал всем телом; очевидно, он был прав, боясь замерзнуть. Температура воды в реке и правда была довольно низкой для купания.
Пациент несколько раз с превеликим неудовольствием высунул язык, напротив, с явной готовностью осушил гигантский бокал рома, затем, полностью вернувшись к жизни, покинул пункт первой помощи.
На набережной по-прежнему стояла толпа зевак, встретившая воскресшего – уже в чистой одежде, одолженной у Леонса, – аплодисментами, но тот, скромно уйдя от оваций, в сопровождении нескольких друзей, среди которых были и два приятеля с моста Гренель, стремительным шагом направился в комиссариат полиции.
Ему надо было выполнить необходимые формальности, чтобы его спасатели могли получить вознаграждение, причитающееся за отважное вмешательство.
Часа через два после происшествия кабак «Чудесный улов» заполнился гомонящей публикой. Вернувшийся к своим прямым обязанностям Леонс суетился за стойкой, помогая мамаше Тринкет, которая с поразительными для своих лет быстротой и проворством шныряла взад и вперед по прокуренному, набитому до отказа залу.
Окруженный пьянчугами, бродяга Бузотер яростно и злобно возмущался, не слишком заботясь о выборе как выражений, так и аудитории.
– Ну и свинство! Все накрылось! Раз так трудно вытянуть из них денежки, чего туда ходить понапрасну!
Ближайшее окружение бродяги поддержало это заявление – все дружно с озадаченными минами закивали головами; очевидно, случилось что-то очень неприятное.
А дело было вот в чем. Когда Бузотер со своими спасателями явился в Отейский комиссариат, им оказали весьма дурной прием. Вместо того, чтобы поздравить Леонса с тем, что он избавил беднягу от долгой и мучительной агонии, комиссар грубо заявил:
– Можете быть спокойны! Я прикрываю вашу лавочку!
Бузотеру же он строго пригрозил:
– Если вас еще когда-нибудь выудят из воды, вы будете арестованы и пойдете как симулянт под суд!
Бузотер очень старался оказать сопротивление чиновнику, самоуверенно объявил, что пытается время от времени покончить с собой исключительно по причине неврастении, но комиссар, смерив его суровым взглядом, сказал, что не верит ни единому слову и что с этим пора кончать!
В итоге вместо двадцати пяти франков премии их взяли под надзор полиции, так что с шуткой с потоплением получился явный прокол.
По всей видимости, придется придумывать что-нибудь новенькое.
Оплакивая этот печальный финал, Бузотер не забывал себе наливать и вскоре был вдрызг пьян.
Внезапно бродяга, покачиваясь, направился к посетителю, сидевшему вдвоем с девушкой углу. Этого посетителя, казалось, не слишком интересовали дела Бузотера, вокруг которых велся общий разговор.
Два или три раза Бузотер его окликнул:
– Эй, Морис! Послушай, Морис!
