Тишина в зале превратилась из мертвой в гробовую.
– Ты спрашиваешь, зачем? Ведь нас видит в телекамерах весь этот несчастный мир! Ведь есть Скотленд – Ярд, есть полиция и армия? Глупого дядю Князя схватят, верно? А если нет, Леонид?
Рукой, даже не кулаком, а ладонью, Князь без усилия выдавил оконное стекло, и тут же в комнату вползли завитки тумана. Едва – едва заметно за окном вращалась нижняя часть огромного колеса обозрения. Из‑за тумана желающих покататься было гораздо меньше обычного.
– А если нет, Леонид, тогда может быть так. Сейчас на город снова заходят беспилотники. Они распылят то, чем травили пираты в Аденском заливе честных моряков. И тогда англичанам придется отвыкать называть друг друга джентльменами. Мир изменился. Мир принадлежит тому, кто его захочет взять. А когда мир не может сопротивляться тому, кто его берет, то начинает его любить. Вынужден! Верно, Тамара?
Девушка как раз подошла. Сладковатый липкий туман потихоньку вползал в огромный зал. Передние ряды зашевелились, полезли назад через спинки кресел. Будто сейчас из этого тумана, как в фильме по Стивену Кингу, попрут монстры.
– А потом беспилотные самолеты пролетят над Лондоном в третий раз! – крикнул Князь в микрофон. – И не станет Лондона. И славная британская армия прекратит ловить ночные кошмары на забитых туманом улицах и ляжет мертвая вдоль них! Потому что под крыльями они понесут то, что вколол себе в Таврическом саду капраз Российского Флота Поляков!
Теперь Валерка был страшен! Он стоял, окутанный туманом, и казалось, что Князя пожирает гигантский, но едва видимый осьминог. А может, злодей сам в такого превращается.
– Кня – азь! – проорал он в пространство, и было в крике что‑то от волчьего воя. – Эй, готовьте зонтики, чопорные англичане! Вы трясетесь над этим никчемным, старым, погрязшем в пороках городишком! Вы пытаетесь залить его светом, делаете прозрачные стены. Вы поставили над ним Большой Глаз, как будто скучаете по Большому Брату. Оруэлл был прав! Во всем прав! Но сегодня Лондону наконец‑то придет конец! Джен – тель – ме – ны!
И вдруг серая мгла за окном исчезла. Нет, не солнце. Но как будто откуда‑то сверху на город опустилось северное сияние. Сначала отдельные зеленоватые сполохи. Затем сполохи повсюду. Они словно распластались по туману и стали вместе с ним оседать. Как акварельная краска стекает с кисточки в банку с водой.
Потом сияние начало разгораться, заливать все кругом. Оно было зеленое, не изумрудно – зеленое, не цвета травы, а такое еловое – еловое, как синие ели, те, что растут в городе Москва у кремлевской стены и в Петербурге возле Аничкова дворца.
Тьма уходила. Она пробежала, отступая по Риджент – парку, в два счета перемахнула лес святого Джона и скрылась в направлении к аэропорту Латон. Город становился видим. Но совсем не так, как обычным днем.
Лондон превратился в собственный контур. Каждый дом, каждый излом черепицы на крыше светился не обычным светом, а радужным, призрачным, как прогоревшая неоновая реклама.
Можно было зажмуриться, а потом открыть глаза и любоваться. Квадратными башнями Тауэра и четкой паутиной улиц, и каждым деревом, каждым листом, еще подрагивающим от капель, которые, словно волшебные бабочки, оставляли светящийся мокрый след.
Все, кто был в зале, будто зачарованные, смотрели на происходящее за окнами. И парни с красным шнуром на рукаве. И высокий араб в очках. И даже Князь.
– Работаем, сэр!
Вихорь прыгнул, оттолкнувшись от барьера ложи для титулованных особ:
– Работаем, Принц! – заорал подполковник ГРУ в отставке, раскинув руки насколько мог.
Одного автоматчика он достал по шее, другого зацепил только по стволу автомата. Не выбил, но ткнул в пол. Шумит не сильно, но греется при стрельбе здорово. Будет ожог.
Глухая очередь беспламенного пулемета прозвучала с балкона для журналистов. Капитан Грин успел перехватить руку охранника в малиновом, и теперь пули шли в идеально черный потолок.
Капитан Чагин поправил очки и только потом врезался плечом в живот парню, уже развернувшемуся, чтобы длинной очередью пройтись по залу. Две пули прошили ковер, третья – ногу стреляющего. Чагин коленом выбил оружие и увидел, как поднимает маленький, почти дамский браунниг, тот, кто не был учтен в скурпулезнейшем плане Сережи Вихоря по нейтрализации захвата Британской академии наук.
Представитель то ли Колумбии, то ли Боливии, по неизвестной причине целился прямо в капитана Чагина, то ли считая капитана олицетворением мирового заговора разведок против собственной разумной, дальновидной и во всех отношениях человечной политики; то ли желая посчитаться с кем‑нибудь за бесславную гибель своего хорошего друга – небритого лидера.
И тут же, раскинув руки в пончо, южноамериканец рухнул вперед, плашмя, как подстреленный олень. За его спиной капитан Чагин увидел профессора Курамова, с недоумением глядящего то на оставшийся в руке медитативный шар, то на осколки второго. Со снайперской точностью только что запущенного в чужую голову.
– Буддизм? – коротко спросил Чагин, поправив очки, – непротивление злу? Понимаю.
Глава 14
Большой Глаз Большого Брата. Не подлежащие классификации погодные явления
Оно крутилось медленно и было огромно. Так огромно, что, казалось, движется совершенно бесшумно. Движение не привлекало внимания, как привычный грохот прибоя, или вой ветра в вершинах лесных деревьев, за которым слышишь хруст сучка под ботинком, или треск разгорающегося костра.
Большой Глаз работал.
Принц смотрел вверх, и дождь падал на его лицо.
Никаких билетов никто уже не проверял. Электронный турникет был высажен с корнем. Так высажен, будто закрывал пригородную электричку до Зеленограда от фанатов «ЦСКА». На самом деле в турникет просто въехало одно из бесчисленных лондонских такси. Водитель его, на вид пакистанец, лежал на животе у открытой настежь машины, полоскал ладонь в радужно сияющей луже и плакал, то ли от счастья, то ли от непомерного горя.
Что‑то невообразимое – брань, божба, проклятья и смех – многоголосый, мужской и женский, истерический и сатанинский – слышались сверху. Когда очередная кабина колеса обозрения приземлялась на месте посадки, оттуда горохом сыпались какие‑то полуголые люди, большей частью молодые.
Онемев, Принц наблюдал, как из уютной кабинки кремового цвета лихо выпрыгнул викарий в белом воротничке, рука об руку с двумя маленькими, еще недавно аккуратно одетыми девочками. Викарий поглядел на россиянина, будто взбешенный гусь, и вдруг бросился вприпрыжку по мокрым, светящимся кустам, с каждым взбрыком своих худосочных ног, обрушивая на несчастных, а точнее сказать, до неприличия счастливых школьниц фонтаны ультрафиолета, апельсиново – оранжевого, почти солнечного света, и туманную, тающую в воздухе фосфорическую зелень.
– Мы чего‑то не учли… – сказал Принц, когда Сергей Вихорь схватил его обеими руками за плечи и как следует встряхнул.
– Он наверху, Принц! Они с Тамаркой наверху. Колесо медленно идет, но они уже метрах на двадцати.
В руке Серега сжимал бинокль. Но Принц не стал пытаться разглядеть что‑то в этом бесшумном пожаре.
– Через сколько оно обернется?
– Принц! – заорал Вихорь, как будто разговаривал с умственно отсталым ребенком, заснувшим на пожаре. – Надо наверх. Надо сейчас наверх! Не надо ждать, когда он вернется. Он может не вернуться!
– Я высоты боюсь…
– Скалолаз фигов! – спокойно и зло отчеканил Вихорь, добавив выражение, непонятное большинству веселых английских девушек, которые с игривым щебетом выгружались из кабины, с веселым смехом швыряя в нее допитые бутылки из под кока – колы.
«Когда‑то они носили корсеты» – некстати подумалось Принцу, пока лучший друг волок его к этой кабине. И вдруг, Вихорь понял, что все это довольно забавно.
– Потому и скалолаз, – уточнил Принц.
Главное – освоить алгоритм. Конструкции колеса не предназначены для лазанья под скользким светящимся дождем, но зато стандартны. Трудно принимать решения только в первый раз. Если добрался до следующей кабины невредимым, вспоминаешь последовательность действий.
Прыжок, нога упирается в толстенную железную трубу, руки цепляют высверленное в ней отверстие. Перенос тяжести тела, ладони скользят по жирному от лондонского тумана металлу.
Немного соскальзываешь, сердце обрывается, но ненадолго, сила инерции несет тебя к цепи, надежной цепи, которую можно хватать так, а можно эдак, не промахнешься. Цепь лязгает, ты вползаешь на крышу кабины. Прыжок, нога упирается в толстенную трубу…
Вихорь идет впереди, дышит как мамонт, работает, как машина. Мне за ним, конечно, не успеть. Куда мне до него, он – герой России, славный парень, умница и умелец. А я – блатной от рождения мажор, первый жених и, соответственно, парень на деревне Москве, увлекаюсь экстремальными видами спорта, поскольку деньги больше девать некуда.
