Глава 32
Исповедник на доверии
Мэтт сидел, глядя на телефон. Дело отца Фернандеса было закрыто, но оставалось еще одно. Ему предстоял завершающий, самый неприятный звонок в жизни, половину которой он в последнее время проводил на телефоне.
Номер выглядел так невинно, записанный его красивым, выработанным еще в школе, почерком на маленьком листке для заметок. Синяя шариковая ручка на бледно-желтом. Этот унылый желтый цвет вполне соответствовал его настроению.
Он взял трубку и решительно набрал номер. Приятный женский компьютерный голос автоматического секретаря попросил его нажать еще несколько цифр, чтобы перенаправить звонок… Обычно Мэтт использовал телефон для общения с живыми людьми, а не с компьютером. Ему автосекретарь казался чересчур отстраненным и жизнерадостным, если учесть, что по этому телефону обычно звонили люди, гораздо более расстроенные, чем он в настоящий момент, и это еще мягко сказано.
Когда он, наконец, услышал человеческий голос, то спросил лейтенанта Молину, и не запрыгал от счастья, когда ее немедленно позвали к телефону.
Мэтт назвал себя, что вызвало непонятное замешательство на той стороне.
— Чем я могу быть вам полезна? — спросила она, наконец.
— Мне нужно с вами встретиться. Есть кое-что, что вам необходимо знать.
— Мне многое необходимо знать, мистер Девайн. Так что давайте встретимся прямо сейчас.
— Отлично, — теперь он почувствовал облегчение: скоро все это закончится. — Вы… то есть, полицейский участок находится в даунтауне?
— Прямо на верхнем конце Минт-стрит. Но вы звоните из дома?
— Да.
— Я сейчас подъеду. Пятнадцать минут.
— Я встречу вас у задней двери.
— Почему у задней?
— У парадного входа после обеда всегда толпа возле свадебной часовни.
— А, да, частный бизнес Электры Ларк, часовня Нерушимых Уз. Я забыла. Хорошо, у задней двери через пятнадцать минут.
Она повесила трубку, и Мэтт уныло усмехнулся ее оперативности. С ней будет непросто, но, с другой стороны, никто и не обещал, что будет просто. В конце концов, это ее работа.
Мэтт спустился к бассейну и стал ждать. Тихое местечко у бассейна, окруженное зеленью, было одной из причин, по которым ему нравился «Серкл Ритц». Возможно, оно чем-то напоминало монастырь.
Через несколько минут, услышав, как автомобиль Молины въезжает на парковку, Мэтт встал и пошел открыть для нее калитку.
Она была одета в своем обычном деловом стиле: однотонный костюм — юбка-четырехклинка и блейзер, сегодня бледно-персикового цвета, а под ним — кремовая рубашка. Мэтт подумал, догадывается ли она, что ее личный дресс-код напоминает форму учениц католической школы, с понятной скидкой на жаркий климат, допускающий пастельные цвета.
Роскошные брови Молины приподнялись, когда она увидела уютный уголок у бассейна.
— Просто Шангри-Ла на Стрипе.
— Давайте посидим здесь, — Мэтт кивнул на пластиковые шезлонги в тени.
Молина не двинулась с места.
— Я предпочитаю говорить в доме. Почему вы не хотите пригласить меня к себе? С вашей квартирой что-то не так?
— Просто… мой дом — моя крепость. — Ее брови снова приподнялись, и он улыбнулся улыбкой, которая была призвана разоружить собеседника: — В моей прошлой профессии личная комната была единственным местом, где я мог остаться наедине с собой. Так получилось, что я не смог пока избавиться от этого чувства.
— Очень жаль, — Молина неохотно двинулась к шезлонгам. — Я предпочитаю видеть окружение людей, с которыми имею дело.
— Я провожу здесь больше времени, чем в своей квартире. И, честно, там смотреть-то особенно не на что.
Она пристыженно отвела глаза и повернулась к бассейну:
— Вы плаваете?
— Тридцать кругов ежедневно. Отличная форма медитации.
Молина кивнула, откинулась в кресле и слегка расслабила прямую спину. Мэтт мысленно благословил свой инстинкт психолога: эта женщина-коп использовала деловую манеру общения, чтобы контролировать ситуацию, а блаженная атмосфера вечеринки на свежем воздухе могла помочь сгладить острые углы и облегчить признание, которое он меньше всего на свете хотел делать представителю власти. К тому же, как он теперь видел, его личность по какой-то причине вызывала в ней жгучее любопытство.
Она оглядела черный мрамор фасада «Серкл Ритц», напоминающего бункер:
— Это место — просто квинтэссенция Лас-Вегаса. Неон, пафос и моментальное венчание с фасада, а с обратной стороны — кошмар жилищного департамента: наполовину доходный дом, наполовину кондоминимум.
— Мне нравится этот дом. В пятидесятые еще умели строить качественно. И мне повезло, что Электра пускает жильцов.
— Не говоря уж о том, что вам повезло с интересными соседями, — добавила Молина.
— Темпл тут ни при чем, — быстро сказал он.
— А что вы так разволновались?
— Ну… похоже, что у вас с Темпл имеются трудности в общении.
– «Трудности в общении». Это в вас говорит сотрудник телефона доверия. У нее трудности с тем, чтобы поведать мне все, что я хочу знать, о Фокуснике Максе, а мне трудно с этим примириться.
— По-моему, она сказала вам все, что считает относящимся к делу.
— Полиция, в основном, работает с тем, что большинство людей считает не относящимся к делу, мистер Девайн. Так что предоставьте мне судить, что относится к делу, а что нет.
— Люди могут судить о том, что они считают очень личным.
— Вроде своих квартир? Вы же понимаете, что вызвали мое любопытство.
— Может быть, вы просто не можете понять, насколько болезненно Темпл переживает исчезновение Кинселлы.
— А вы можете? — спросила она с вызовом.
Мэтт понял, что эта беседа начинает ее развлекать.
— Темпл не слишком любит о нем говорить, — признал он.
— Если женщина хранит молчание про своего бывшего, значит, она имеет интерес к тому, с кем общается в настоящий момент. Берегитесь, отец Мэтт.
Его задел ее игривый тон, упоминание его особого статуса и прошлой жизни, и она это поняла:
— Простите. Это было… бестактно. — Ее тон снова сделался деловым, она выпрямилась и сняла красную пушинку с подола. — Но я вижу, что вы вступили на опасную дорожку. Трудно было не заметить, что вам и мисс Барр было очень уютно вдвоем тогда, в «Голубом георгине». Но по ее реакции в те моменты, когда я упоминаю о Максе Кинселле, я заключила, что он из тех, с кем очень трудно соперничать. Хотя я не знаю, конечно, собираетесь ли вы это делать.
— Я вообще не знал, что я с кем-то соревнуюсь.
— О, вы ей нравитесь.
— Она мне тоже нравится, но я не думаю, что намерен с кем-то соперничать в том смысле, который вы имеете в виду.
Молина пожала плечами. Было видно, что она ему не поверила.
— Между прочим, вы потрясающая певица, — сказал он.
— Немного пою.
— То, что вы делаете, это не просто пение — это искусство.
— Спасибо, конечно, но у меня не слишком много времени для репетиций и еще меньше — для выступлений. Большинство людей понятия не имеет, что я этим занимаюсь.
— И даже никто из ваших коллег?
Смех Молины оказался таким же звучным, как ее контральто, когда она пела блюзы:
— Большинству копов наплевать на музыку и весь этот джаз. «Голубой георгин» — одно из мест, где они никогда не смогут меня найти. Но вы очень ловко сменили предмет разговора. Учтите, раз вы выбрали место для дуэли, я имею право на выбор оружия… в смысле, темы.
— Какую тему я сменил?
— Каково быть бывшим священником.
— Это не имеет отношения к нашей сегодняшней встрече.
— Возможно, и нет. Но это мне судить, помните? Я же коп. И я желаю знать подробности.
— При этом не выдавая собственных секретов.
— Это преимущество следователя.
— Вы воспитаны, как католичка, так что вы должны догадываться, каково это.
— Догадки в моей профессии не имеют веса.
— К чему бы такое любопытство? Это личное.
Молина опустила глаза, машинально вертя кольцо на пальце. Мэтт заметил, что это единственное украшение, которое она носит. Выпускное кольцо, большое, безвкусное, хотя и золотое. Кольцо университета, призванное сообщать всем и каждому об окончании высшего учебного заведения.
— Я развелась, — сказала она сухо. — Вы знаете, что это означает. Падение. Католическая церковь для падших не предназначена.
— А я падший священник? Простите, но я себя падшим не считаю. Бог призвал меня к служению, и Бог велел мне уйти. Покидая службу, я прошел секуляризацию, если вам известно, что это такое.
— Нет. В школе нам не слишком много рассказывали об оставлении религиозного служения, только о призвании.
Мэтт улыбнулся:
— Нам тоже. Секуляризация означает, что я был официально освобожден от данных обетов. Я не просто взял и ушел. Мне пришлось пройти через бумажную волокиту и церковный суд. Большинству бывших священников не позволяют это сделать. Они просто уходят и чувствуют себя выброшенными за борт. Я — нет.
