— Возможно, раньше она не паниковала и умирала себе потихоньку, но сейчас она позвала на помощь меня! Думаешь, я могу смотреть, как гибнет любимая подруга? В отличие от тебя не могу!
— А я и не смотрю, — пробасила непробиваемая Фаина. — Мне некогда.
— И все же найди время, — посоветовала я. — Осмотри Алису.
Фаина выругалась, но через час приехала. Она долго пыхтела, осматривая Алису, сердито дула в свои роскошные черные усы и наконец поставила диагноз:
— Абсолютно здорова.
— Что? — вспылила я. — Здорова? С такими кругами под глазами?
Фаина потрогала на своем носу бородавку и отрезала:
— С такими кругами я всю жизнь живу, пускай теперь и она поживет.
Я дар речи потеряла, беспомощно хватала воздух, пока Фаина упаковывала фонендоскоп в свой чемоданчик.
— Ну ладно, девочки, — пробасила она, — мне пора. Психи меня ждут. Я очнулась и закричала:
— Психи? А как же Алиска? Фаина изумилась:
— Она же не псих, вот когда у нее крыша съедет, изволь, тащи ко мне, а в другом я вам не помощник. Здорова, на мой взгляд, но если не верите, обратитесь к терапевту.
— Фаня! — завопила я. — Как же здорова? Только глянь на ее кожу! За несколько дней она стала вся в мелкую морщинку!
Фаина присмотрелась к коже Алисы и радостно нам сообщила:
— Я всю жизнь с такой живу, теперь будет жить и она. Это старость, она пока неизлечима.
На этой «оптимистичной» ноте Фаина выплыла, еще раз нам пояснив, что ее ждут психи.
Уже у лифта я ее отловила и, схватив за руку, отчитала за бездушие.
— Ты громче всех на вернисаже кричала, что любишь Алиску, — напомнила я.
— И не такое кричу, когда нажрусь, — пробасила Фаина.
Я плюнула и хотела вернуться в квартиру, но она сама остановила меня и прошептала:
— Мархалева, не гони волну. Алиска действительно здорова, как корова, а то, что с ней происходит, обычная хандра.
Я растерялась:
— Хандра?
— Хандра-хандра, — заверила меня Фаина. — Как психиатр тебе говорю. Круги под глазами, потому что плохо спит, тоскует без Германа. Если желаешь ей добра, не бросай одну, а развлеки. Ну все, я к психам, — и она скрылась в лифте. Я вернулась к Алисе и постановила:
— Вызываю Германа!
— Ни в коем случае! — запротестовала она. — Если ты скажешь Герману, что я больна, он бросит дела и примчится, а капиталисты мгновенно расторгнут с ним контракт. Мы останемся без денег, а без денег я сразу умру, сразу умру, — пригрозила Алиска. Я сдалась:
— Ладно, поднимайся, пойдем купаться и загорать. Ты ведешь нездоровый образ жизни.
Алиса нехотя встала, оделась, и мы отправились к заливу.
Несмотря на то, что вода в Маркизовой Луже оказалась ледяной, я заставила Алиску туда нырнуть. Сама, подрагивая от холода, мужественно стояла на берегу под порывами ветра, щедро выдавая рекомендации по здоровому образу жизни. Со смаком затягиваясь сигареткой, поведала также и о вреде курения. Здесь мне было что сказать — часами об этом вреде могу говорить, как-никак на себе испытала.
Алиса стойко плавала в ледяной воде. Время от времени она выдыхалась, останавливалась, и я вынуждена была лекцию прерывать, грозно командуя:
— Плыви! Плыви!
Всегда готова помочь друзьям, но еще больше вдохновляюсь, когда помощь ограничивается добрым советом. Здесь мне нет равных. Видимо, и в этот раз речь удалась — к нам подтянулась публика. Когда я закончила, они за малым не разразились аплодисментами, чего нельзя сказать об Алиске.
— Ты замучила меня, замучила меня, — пожаловалась эта неблагодарная, когда я ей разрешила наконец покинуть Маркизову Лужу.
— Зато какой румянец! — порадовалась я. — Не пропал даром мой труд.
Алиса же, глупая, рассердилась:
— Какой румянец? Я синяя! Я синяя! Синева и в самом деле имелась, но румянец все же преобладал.
— Не опошляй моих чаяний, — посоветовала я. — Лучше побегай по берегу, укрепи сердце да заодно и согрейся.
Алиса взбунтовалась:
— Нет, я лучше буду лежать.
Она рухнула на согретые солнцем камни и подставила мягким северным лучам свою красивую бронзовую спину. Мне ничего другого не оставалось, как пристроиться рядом. Там и продолжила лекцию. Рассказывая о здоровом образе жизни, я не спускала глаз с Алисы. Она снова хорошела прямо на глазах, но я отметила, что в этот раз гораздо медленнее.
«Сегодня уже поздно, — подумала я, — а завтра надо бы отвезти ее в Сестрорецк, на мою дачу, да погонять там хорошенько. Пускай Алиска окончательно в себя придет и заодно выполет всю сорную траву — разрослась по всей даче безбожно».
Так я и поступила. На следующий день мы отправились в Сестрорецк. Моя дача — сумасшедшее количество бурьяна, то есть, я хотела сказать, земли, а в центре трехэтажный дом, и все уже много лет без присмотру. Можно представить, сколько у Алиски образовалось дел. Про Германа она намертво забыла. Начали мы с дома. Я с удивлением выяснила, что Алиска великолепно моет окна и еще лучше полы.
— Ты даже можешь этим зарабатывать, — похвалила ее я.
Когда дом засиял чистотой, мы перебрались в сад. Передать не могу, сколько Алиска выполола там сорняка. Я только диву давалась, откуда бедняга силы берет. Потом она подмела дорожки и, пока я трепалась по телефону с тетушкой Ниной Аркадьевной, расписывая ей ужасы дачной жизни, Алиска даже замахнулась на заброшенный бассейн — попыталась его от позапрошлогодней листвы очистить. Тут уж я запротестовала:
— Хватит! Оставь что-нибудь на следующий раз. Пойдем лучше в дом пить кофе.
Но и в доме Алиске покоя не было, так бедняжка разошлась. В столовой она случайно заметила, что в шкафчиках полнейший беспорядок, и, пока я кофе пила, занялась сортировкой посуды. Я ободряла ее восхищенными возгласами.
Поздним вечером мы, усталые, но довольные, вернулись в Питер. Я еще держалась кое-как, Алиса же просто валилась с ног. Но как она была хороша! Хороша снова!
Утром нас истошным криком разбудила Марго.
— Он побежал! Побежал! Видите? Видите? — кричала она.
Мы с Алисой вскочили с кровати да прямо в ночных рубашках и бросились в прихожую. Марго стояла на лестничной площадке и, лихорадочно жестикулируя, разговаривала с Симочкой, к которой я и обратилась, как к человеку трезвому, даже разумному.
— Кто и куда побежал? — пытливо спросила я.
Симочка пожала плечами и выразительно посмотрела на Марго, мол, какой с нее спрос?
Марго, заметив взгляд, надулась и, грохоча ведрами, прошествовала в оранжерею. Оттуда тотчас донеслось ее заунывное бормотание:
— Да возвратится зола к источнику живых вод, и да сделается земля плодородной, и пусть жизнь производит дерево посредством трех имен, которые суть Нетзах, Ход и Иезод, вначале и в конце, через Альфу и Омегу, которые заключаются в духе Азота. Аминь.
На лице Алисы появилось благоговение, а мы с Симочкой переглянулись.
— Что это она там заговаривает? — подозрительно спросила я.
— Растения, наверное, — с важным видом пояснила Алиса. — Слышала же, речь идет о золе, о дереве.
Симочка покачала головой и спросила:
— Здесь кофе еще угощают?
— Угощают, — заверила я.
И мы отправились пить кофе. Симочка с удивлением отметила:
— Алиса, ты сегодня великолепно выглядишь.
— А все потому, что пропала хандра, — с гордостью сообщила я. — Алька погибает от безделья.
— Сама же запретила мне работать, — буркнула Алиса.
Я рассмеялась:
— Ха! Работать! Картины малевать! Это она называет работой!
Симочка хотела что-то сказать, судя по выражению лица, вступиться за Алису, но, слава богу, ей помешала Марго. Она снова истошно завопила:
— Он побежал! Побежал!
Мы дружно бросились в оранжерею. Марго забилась в угол, прикрылась ведром и, тыча пальцем в пол, неистово орала:
— Он побежал! Побежал!
Алиса испуганно таращила глаза, Симочка с трудом прятала улыбку, я же спросила:
— Кто побежал? Человечек в черных чулках?
Марго отрицательно помотала головой и заговорщицки прошептала:
— Нет, в платьице с кружевами и рюшами.
— Что? — удивились мы хором.
— В платьице в горошек, — повторила Марго. — С кружевами и рюшами. Симочка удивилась:
— В платьице? В горошек? Почему же тогда — он?
— Потому что гомик, — пояснила Марго. И над нами нависла тишина.
— Тварь это воздушная, — стекленея глазами, поведала Марго.
Признаться, мне стало жутко. «Как Алиса не боится с ней в доме оставаться?» — удивилась я.
А Марго осенила крестным знамением углы оранжереи и забормотала:
— Пусть будет Михаэль предводителем и Сабтабиель моим рабом в свете и светом. Пусть сделается слово моей внешностью, и я повелю духам этого воздуха и обуздаю коней солнца…
— Марго! — крикнула я ей в ухо, — это тебя уже пора обуздывать! Пора Фаину вызывать!
Она абсолютно никак не отреагировала, продолжая свое:
— Пентаграмматоном и именем Иеве, в которых сосредоточено сильное желание и чистая вера.
