Ирина попыталась вмешаться, но в это время из подъезда выкатилась генеральша Недужная, на какое-то время утратившая контроль над интереснейшими событиями, чтобы убавить огонь под кипящим на плите борщом. Увидев Катерину, она радостно закричала:
– Вот, вот она только утром с покойницей ссорилась! Я свидетель! Я как раз в магазин шла, а она и говорит: «Топором тебя непременно зарублю! Уже и топор в магазине подходящий приобрела!» Так что это, наверняка, она и зарубила несчастную Ирину Сергеевну! – Генеральша громко высморкалась в клетчатый мужской платок, тем самым выразив сочувствие жертве преступления.
– Постойте, свидетельница! – произнес один из полицейских, неодобрительно наморщив лоб. – Ведь вы не так давно заявляли, что застали на месте преступления вот этого гражданина…
– Застала, – подтвердила Недужная.
– А теперь говорите, что это она, гражданка Ташьян…
– Она не Ташьян! – возразила генеральша.
– Я не Ташьян! – вскрикнула Катя. – Я же вам сказала – Дронова я! Из восемнадцатой квартиры!
– Ой! – Генеральша Недужная всплеснула руками, уставившись на загорелого преступника. – Да ведь это же Кряквин, муж ее! Тоже из восемнадцатой квартиры! Здрассьте, Валентин Петрович! Как же я вас сразу-то не признала! Больно уж вы на лицо переменились!
Тут же она повернулась к служителям закона и заявила:
– Тогда все сходится! Катерина с покойницей поссорилась, а Валентин Петрович ее зарубил! Вот что Африка-то с людьми делает! А ведь был когда-то приличный человек, профессор!
– Одну минуточку, свидетельница! – строго оборвал Недужную полицейский Лампасов. – Вы, это, не спешите выводы делать! Выводы делать – это пре… при… рогатива следственных органов. А ваш гражданский долг, как свидетеля, в точности сообщить то, что вы своими глазами видели. Вы этого загорелого гражданина видели на месте преступления?
– Видела, – генеральша часто закивала.
– И орудие убийства видели в его руках?
– Так точно, – ответила генеральша по уставу.
– И происходило это в четырнадцать часов?
– В четырнадцать часов ноль шесть минут! – четко рапортовала генеральша, которую покойный муж приучил к армейской точности.
Сотрудники полиции переглянулись, и Лампасов кивнул:
– Приблизительно в это время и наступила смерть. Следователь вас на днях вызовет, чтобы запротоколировать ваши показания. И еще одно: вы можете подтвердить личность подозреваемого и этой гражданки?
– Могу, – генеральша почему-то понизила голос. – Это мой сосед Кряквин Валентин Петрович из восемнадцатой квартиры, хотя его внешность за последнее время сильно изменилась, а это жена его Катерина, с позволения сказать, Михайловна… Вот как Валентин Петрович на ней женился, так его словно подменили! Совсем другой человек стал! Потому что она – богема! На нормальное место работы не ходит, каждый день у нее гости, по ночам свет не знаю до которого часа горит… Никакого, в общем, порядка и дисциплины!
– Опять вы, свидетельница, это, выводы делаете! – огорчился Лампасов. – Но это ничего, следователь вас от этого отучит.
Полицейские развернули грустного профессора и повели его к своему транспортному средству. Профессор горестно повесил голову и прекратил активное сопротивление.
Катерина, осознав, что у нее окончательно и бесповоротно уводят только что возвращенного мужа, неожиданно бросилась наперерез полицейским и громко закричала:
– Он ни в чем не виноват! Отпустите его! Это не он, это я виновна, меня и арестовывайте!
– Как это – не он? – Лампасов несколько замедлил шаги и недоверчиво уставился на упорную женщину.
– Говорят же – это я ее убила! На почве сильной личной неприязни!
– Как же не он, когда у нас свидетель имеется? – Лампасов возобновил движение в сторону «уазика». – Попрошу вас, гражданочка, посторонитесь и не чините препятствий при исполнении! И имейте в виду, что за дачу ложных показаний полагается значительный срок!
Катя собралась было еще что-то сказать, но к ней подбежала Ирина и оттащила ее в сторону.
– Тоже мне, жена декабриста нашлась! – зашипела она на подругу. – Что это тебе в голову взбрело?
– Но они же уводят Ва-алека! – завыла Катерина, и из ее глаз брызнули крупные слезы.
– Так ты хочешь, чтобы они и тебя заодно прихватили?
– Какая ты черствая! Может быть, я хочу в этот трудный момент быть рядом с любимым человеком!
– Во-первых, рядом с ним тебя не посадят, у нас пока мужчин и женщин содержат в тюрьмах раздельно, – остудила ее пыл Ирина. – А во-вторых, на свободе ты сможешь принести своему Валеку гораздо больше пользы. Хотя бы передачи ему носить, адвоката нанять, а, может быть, мы с тобой и сами сможем доказать его невиновность… Ведь ты же не убивала Ирину Сергеевну?
– Как ты могла такое подумать! – От возмущения слезы на глазах Катерины высохли.
– Ну так и нечего брать на себя чужую вину! Лучше возьми себя в руки и попробуй думать логично.
– Я попро-обую, – без энтузиазма протянула Катя. – Только что мы с тобой на улице разговариваем? Поднимемся ко мне, хоть чайку выпьем!
Ирина подумала, что, если уж ее подруга заговорила о еде, значит, она понемногу приходит в себя. Взглянув на часы, она прикинула, что час свободного времени еще может выкроить, и пошла с Катей вверх по лестнице.
В прихожей стоял огромный, видавший виды чемодан профессора. Увидев его, Катя снова собралась зарыдать. Ирина, чтобы не допустить этого, подхватила подругу под локоть и потащила ее на кухню. Наполнив чайник и нажав кнопку, она села напротив Катерины и строго проговорила:
– Не раскисай! Помни, от тебя сейчас зависит свобода твоего мужа!
– Он в ка-амере… – затянула Катя. – Среди уголо-овников! Они ему даже переоде-еться не дали, прямо в том, в чем он прилетел, повели!
– Сказано – не раскисай! – прикрикнула на нее подруга. – Лучше думай! Ты ведь видела соседку мертвой еще до того, как отправилась в аэропорт?
Катя глядела на нее совершенно стеклянными глазами и даже не пыталась взять себя в руки. Ирина вздохнула и открыла холодильник.
– Ну-ка, что тут у тебя есть?
Она достала упаковку сыра, намазала маслом кусок булки и протянула подруге бутерброд.
– Ветчинки сверху положи, – жалобно попросила Катя. Взгляд ее стал осмысленным, на что Ирина и рассчитывала.
– Но твои показания они скорее всего не примут в расчет, – задумчиво проговорила она, торопливо намазывая Кате второй бутерброд. – Скажут, что ты выгораживаешь мужа… Тем более что у них есть такой основательный свидетель, как генеральша…
– Послушай, – проговорила Катя с набитым ртом. – А что это Недужная говорила про время? Что она видела Валека в четырнадцать часов?
– В четырнадцать часов шесть минут, – машинально уточнила Ирина, и вдруг подскочила. – Катька, ты стала соображать!
– Я всегда говорила, что еда обостряет мои умственные способности! – скромно произнесла Катерина, проглатывая остатки первого бутерброда и незамедлительно приступая ко второму.
– Действительно, как она могла видеть его в шесть минут третьего, если самолет приземлился только без десяти три? Значит, их главный свидетель врет!
– Я всегда не любила генеральшу! – горячо воскликнула Катерина. – Вечно пристает со своими нравоучениями!
– Ну, может быть, не врет, а просто путает, – слегка отступила Ирина, – например, часы у нее встали или еще что-нибудь в этом роде… Во всяком случае, ее свидетельство дает трещину!
– Точно! – Катерина вскочила из-за стола. – Едем сейчас же к следователю и все это ему расскажем!
Однако, когда подруги добрались до отделения полиции, строгая женщина в круглых очках сказала им, что рабочий день уже окончен, и никого, кроме оперативных дежурных, на месте нет, и вообще, гражданам не полагается проявлять инициативу в вопросах следствия, а нужно сидеть у себя дома, неукоснительно соблюдать законы и ждать, когда следователь сам вызовет их повесткой и задаст все необходимые вопросы.
Катя снова впала в истерику, и Ирине пришлось, махнув рукой на собственные дела, остаться у нее ночевать, чтобы помочь подруге справиться со свалившимися на нее несчастьями. Единственное, что она сделала прежде – позвонила домой и попросила дочь погулять с кокером Яшей и накормить его.
Ночью ей приснился профессор Кряквин. Валентин Петрович переплывал Неву верхом на небольшом розовом слоне. Выбравшись на берег неподалеку от Эрмитажа, профессор развел на набережной костер и принялся танцевать вокруг него ритуальные африканские танцы. Мокрый слон стоял рядом, поворачиваясь к костру то одним боком, то другим. В это время к профессору подошла высокая худая старуха, похожая на хозяйственную бабушку с упаковки молока «Хуторок в степи». Старуха была облачена в парадный мундир маршала бронетанковых войск. Она строго взглянула на танцующего профессора и сурово заявила:
