— Ы! Ы! Ы! Ма-ма — ы!
Отступив шажок назад, девочка случайно наступила на выпавшую, видимо от избытка восторга, игрушку гадко-зеленого цвета. Египетский зал вновь огласился пищанием, и Марию Даниловну вновь передернуло.
«Ротагила… — вспомнила она, и какой-то неприятный холодок наполнил ее изнутри. — Ротагила…» Она машинально обернулась и увидела, что мать уже уносит хныкающую малышку, крепко держащую игрушечного зеленого крокодильчика, затем так же машинально подошла поближе к мумии и вгляделась в пояснительную надпись.
«Мумия жреца Па-ди-иста. Десятый век до нашей эры», — задумчиво произнесла она про себя и перевела глаза на лицо несчастного жреца, усопшего три тысячи лет назад. «Па-ди-ист», — вновь повторила она мысленно. «Ро-та-гила!» — отозвалось где-то внутри. «О Боже! — вдруг осенило ее. — Ротагила — аллигатор, только наоборот! Ротагила — то же крокодил!» Посетившая догадка показалась бы ей смешной, но внутренний холодок все еще не отпускал ее. «Мумия жреца Па-ди-иста… Па-ди-ист… Господи, да я уже сто раз это читала! Па-ди-ист! Аллигатор! Ну и рожа у него!» — с раздражением еще раз взглянула пенсионерка на коричневое лицо с закрытыми глазами и страшным оскалом неплохо для столь почтенного возраста сохранившихся зубов и решительно собралась отправиться на поиски Калерии.
Та как раз входила в зал с противоположной стороны. Быстро сбежав по ступенькам, она, запыхавшись, произнесла:
— Маруся, да вот ты где! А я тебя ищу! Как же мы разминулись? Я тебя не заметила! Уже до греков дошла — ну где, думаю, ты? В туалет, что ли, ходила?
— Да нет, — сердито пробурчала Мария Даниловна, — я все время тут была…
— Ну ладно, на первом побывали, пойдем на второй? — потянула ее к выходу гостья. — Если захочешь, сама потом, уже без меня, античность осмотришь.
— Непременно, — кивнула та. — А что, там что-то интересное было? Все запомнила? Будет что внукам рассказать?
— Чего ж тут рассказывать? — возразила Калерия. — Статуи как статуи, Зевсы-Юпитеры… Даже видела — это… ну как его… Срам один… «Спящий Гермафродит»! Безобразие! Здесь ведь и дети ходят! — Разговаривая, женщины вновь подошли к Главной лестнице и принялись подниматься.
— Я слышала, экскурсанты говорили, что часы с павлином будут бить. Бежим! — устремилась неутомимая Калерия к консультанту, желая уточнить место ожидаемого действия…
Неторопливо прихлебывая чай, Мария Даниловна вытянула усталые ноги.
— Разве ты без сахара пьешь? — удивилась Калерия.
— Да? А я не положила? — рассеянно переспросила хозяйка и придвинула сахарницу. Бросив взгляд на часы, она удовлетворенно кивнула: «Пора и спать… А с утра… Ту-ту! Прощай, Калерушка! И буду… отдыхать, отдыхать и отдыхать!»
— Старею, знаешь ли, — протянула Мария Даниловна. — Уж как я сегодня умоталась — не передать!
— Да, загоняла я тебя! — весело подтвердила гостья. — А нечего! В столице, считай, живешь, а часто ли к культуре приобщаешься? То-то! Следующим летом с тобой в Пушкин, Павловск и Петродворец съездим! В Кронштадт, не знаешь, легко можно попасть?
Мария Даниловна тяжело вздохнула, но, решив заранее, за год, не расстраиваться, выдавила улыбку и, окинув взглядом уже упакованные вещи, спросила:
— Ладно, поздно… Все подготовила? Не проспим?
— Не должны… Да, вот растяпа! Чуть не забыла! Я ведь, хотя и на пять лет тебя моложе, тоже, представь, в маразм впадаю…
«В каком это смысле — тоже?» — обиделась Сухова. Калерия, не обратив внимания на собственную бестактность, радостно продолжала:
— Специально, с самого верху положила… А потом автоматически вглубь засунула… Вот, держи! Это тебе!
— Спасибо… — Хозяйка вертела в руках коробку дорогих шоколадных конфет. — Не стоило беспокоиться…
— Да что ты, какое беспокойство! Светка же на кондитерской работает, им вместо зарплаты конфеты дают — денег, как всегда, на предприятии нет… — разъяснила Калерия.
«Ага, вот двух зайцев и убили — и подарок вроде приличный, и деньги сэкономили», — ехидно подумала пожилая женщина, но вежливо поблагодарила:
— Спасибо… Я очень люблю шоколад… Жаль, сейчас не могу — зубы лечить надо…
— Ничего, вылечишь! Не запускай! А то будешь как эта мумия — краше в гроб кладут…
Мария Даниловна как-то неприятно поразилась не столько самому по себе неэтичному сравнению, сколько совпадению с ее собственными в этот момент мыслями, воспоминаниями о торчащих желто-коричневых зубах некогда могущественного жреца…
— Пора спать, — поднялась она и, плотно задергивая занавески, оставила открытой форточку, после чего, захватив сигареты и пепельницу, отправилась отдать должное любимой привычке за пределами комнаты, решив внять совету Алексеева спать на свежем воздухе в целях профилактики ночных кошмаров…
Будущая теща оперуполномоченного Алексеева, закрывшись в своей комнате, нет-нет да и подходила к двери и внимательно прислушивалась к происходящему, стараясь контролировать ситуацию. В соседней, отделенной крохотным пространством коридора комнате ссорились Петруха и ее дочь Олеся.
«Только бы посуду не стали бить, — грустно подумала Нелли Владимировна. — Надо было давно еще сервиз перенести… и сервант заодно… Переедет он к нам наконец или нет? Двоим-то больше места будет нужно… Ох… Кричат… Не разобрать ничего… Вот дура девка, говорила я ей — скажи сразу… Дотянула до последнего… Как он-то отнесся? Мужик есть мужик… Всем им одно подавай… А остальное, мол, не их забота… Ого, как голос повысил! Мент… Привык на зэков своих орать… Нет, пойду вмешаюсь! Тоже мне — начальник! Раз уж собирается породниться с интеллигентной семьей — пусть будет любезен эти свои милицейские приемы на работе оставить… И что она в нем нашла? Как это всегда хвалят — „не пьет, не курит“?.. Этот же — и пьет, и курит… Не так уж много, правда, другие и больше закладывают… Взять хоть Николая из сто двадцатой… На глазах спился… Такой был труженик, отец семейства, жена — умница, красавица, хозяйка хорошая… А потерял работу — и началось… Петька-то хоть пока работает… Хотя скажи мне кто пару лет назад, что Олеська себе мента найдет! Ни за что бы не поверила… Ан вот оно как… Однако стихло… Нет, опять, теперь уже она голос повысила… Надо выйти… Как бы до худого не дошло… Нет, не будет же он ее бить! Такой был тихий, положительный… А кто его знает! Все-таки работа должна оставить неизгладимый след… Выползу-ка тихонько, на разведку… Будто чайник поставить… — Женщина осторожно повернула ручку двери, но снова отпрянула: — Нет, страшно… Попадусь еще под горячую руку… Вмешаться-то несложно, да ведь могу им все испортить… Милые бранятся — только тешатся… Вряд ли она готова вот так запросто такого мужика упустить… Непьющий, работящий… Баньку вот на даче срубил… Красавец, наконец… Отпугнуть-то легко… Пусть сама разбирается, авось еще помирятся! Вон мы с Митенькой покойным… Характерец-то у него был… А Олеська — вся в него… Чуть что не по ней — за дверь и была такова, погуляет, погуляет, успокоится — и все в порядке… Митя-то дольше отходил: бывало, уйдет, хлопнет дверью так, что стекла звенят, посуда падает…» — Размышления Нелли Владимировны прервал громкий хлопок, в коридоре что-то упало… Женщина, ожидая самого неприятного, с трепетом выглянула за дверь. Смущенный Алексеев, наспех всунув ноги в ботинки, выскочил на улицу, успев напоследок крикнуть:
— Я ее сейчас догоню!
Снова стукнула дверь. «Куда там!» — покачала головой будущая теща, заранее расстроившись. С тоской оглядевшись вокруг, она принялась за уборку в коридоре…
…Полчища людей двигались вдоль берега… Темнело, и Мария Даниловна, наблюдая за ними откуда-то сверху, с трудом различила, что это люди — пешие и на колесницах. Пытаясь рассмотреть внимательнее, она напряглась и, похоже, несколько приблизилась к ним, уже остановившимся для отдыха. Повозки были украшены причудливыми изображениями, люди одеты в какие-то необычные, смутно знакомые одеяния… Присмотревшись, пенсионерка Сухова безошибочно узнала в них египтян… Недавно опустившееся за море солнце вновь поднялось над горизонтом, осветив какие-то холмы… При свете дня египтяне продолжали свой поход, переправившись через реку, и Мария Даниловна заметила, что все они вооружены… Войско решительно направлялось вперед, ничего особенного на пути его не происходило, но пожилая женщина с интересом наблюдала за ним, ловя каждую мелочь… Она то взирала с высоты полета птиц, и тогда люди казались крохотными, не больше муравьев, ряды — стройными, уверенно двигающимися к известной только им цели; то неведомым образом приближалась, оказываясь совсем рядом, и тогда она замечала детали одежды, смуглые, необычные лица, слышала чужую, непонятную ей речь… Каждая большая группа воинов, как догадалась Мария Даниловна, — а всего она насчитала их четыре, — была посвящена своему богу, а многие колесницы увенчивались штандартом с изображением идола — покровителя армии. «Какие чудовища… — содрогнулась пенсионерка Сухова, внимательно вглядевшись в одно из изображений. — Длинные волосы… Звериная морда… Огромные злобные глаза, будто налитые кровью… Кто это?» — «Сет!» — тут же прозвучал ответ в ее голове.
