Дэвид Моррелл - Шпион, который явился под Рождество

Славящие Христа пели «Полночью ясной».[1]

Однако до полуночи, тем более ясной, было еще далеко. На землю с мягким шелестом ложились хлопья снега, подсвеченные огоньками гирлянд на глинобитных домиках по ту сторону перекрестка. Даже светофоры перемигивались по-праздничному.

— Идеальное Рождество! — воскликнул восхищенный женский голос в толпе гуляющих по Аламеда-стрит.

Испанское alameda обозначало тополиную аллею, пролегавшую здесь в давние времена. Старые тополя давно сменились новыми, раскидистыми, а улица, так и не расширившаяся, теперь едва вмещала многолюдный поток возвращающихся со службы в соборе Святого Франциска. В него вливался другой поток, с Плазы — главной площади Санта-Фе, построенной четыре столетия назад.

— Думаешь, самая красота здесь, на Плазе? — возразила спутница восхищавшейся. — То ли еще будет на Каньон-роуд! Там просто море огней! Ты не пожалеешь, что приехала. На Рождество в Санта-Фе люди с другого конца света готовы добираться. Кстати, знаешь, что означает название Санта-Фе?

— В гостинице говорили, «непохожий город».

— Это всего лишь прозвище. А город основали испанцы, и по-испански Санта-Фе значит «Святая вера». В канун Рождества — как нельзя кстати.

«На земле мир, в человеках благоволение…»

Плывущий вместе с толпой человек в черной лыжной куртке плевать хотел и на мир, и на благоволение. Выглядел он куда старше сорока пяти — суровая жизнь наложила свой отпечаток. Мощные плечи, морщины… Он смотрел сосредоточенным, «тоннельным» зрением охотника, не отвлекаясь на мелькающие в боковом поле смутные тени. Звуки тоже доходили до его слуха не все. Песнопения, колокольный звон, восхищенные возгласы при виде рождественских витрин — все оставалось далеко на заднем плане, а для преследователя существовала только цель. От которой его отделяло всего пятнадцать человек.

Преследуемый шел в темно-синей парке, однако, несмотря на летящий снег, капюшон не накидывал, и голову ему уже успело запорошить холодным белым пухом. Логично. Когда спасаешься от погони, капюшон только помеха, а боковое зрение перекрывать ни к чему. Беглец, отчаянно озирающийся в поисках спасения, смотрит, в отличие от преследователя, не «тоннельным» зрением, а, наоборот, раскрыв глаза и уши. Преследователь не вынимал рук из карманов лыжной куртки. Через прорези можно было в любой момент выхватить пистолеты из кобуры на поясе. К обоим прилагался глушитель. Первый пистолет, десятимиллиметровый «глок», был выбран за мощность и за то, что следы на его пулях получаются нечеткими благодаря особой системе нарезки. В результате экспертиза практически неспособна привязать стреляную пулю к конкретному стволу.

Однако, если не возникнет накладок, мощный «глок» не понадобится. Вместо него пойдет в ход второй ствол — «беретта» двадцать второго калибра, тихая и незаметная. Даже без глушителя маленький револьвер стреляет почти бесшумно. А уж с глушителем, да еще с дозвуковыми патронами — специально для Санта-Фе, расположенного на двухкилометровой высоте над уровнем моря, — оружия тише не сыщешь. Мало того, меньшая сила выстрела позволит пуле поразить цель, не задев при этом ценный объект, укрытый под паркой, и не провалить задание.

«…слышать ангелов хор».

Светофор на перекрестке загорелся красным. Толпа замерла, образовав плотную стену, не дающую преследователю подобраться ближе к цели.

Внезапно в наушнике, скрытом у охотника под плотно натянутой черной лыжной шапкой, гаркнул сердитый голос:

— Мельхиор! Докладывайте!

Охотника звали Андрей. Псевдоним Мельхиор (на случай, если противник подслушает их радиопереговоры) ему присвоил наниматель, бывший следователь КГБ. Андрей сперва не понял, к чему такое странное прозвище, пока не выяснилось, что, по легенде, Мельхиор был одним из мудрецов, которых путеводная звезда привела в Вифлеем, где они и обнаружили младенца Христа.

Микрофон прятался в билетах на лыжный подъемник, пристегнутых к молнии на куртке, — такие билеты на лыжном курорте обычное явление, сплошь и рядом. Чтобы не привлекать излишнего внимания, Андрей вытащил из кармана штанов сотовый и притворился, что разговаривает. Изо рта шел пар. Несмотря на русское происхождение, американский акцент Андрея подозрений не вызывал.

Он сжал микрофон.

— Привет, дядя Гарри. Только что прогулялся по Аламеде. Сейчас на углу Пасео-де-Перальта. — С испанского название переводилось как «бульвар Перальты», основателя Санта-Фе, губернатора Нью-Мексико начала семнадцатого века. — Каньон-стрит от меня через дорогу. Заберу груз и через двадцать минут буду у тебя.

— Ты знаешь, где груз? — Обладатель грубого голоса не пытался скрыть русский акцент и свое нетерпение.

— Прямо по курсу, — делая вид, что говорит по сотовому, пояснил Андрей. — Красотища тут необыкновенная.

— Клиенты будут с минуты на минуту. Верни груз!

— Как только друзей дождусь.

— Валтасар! Гаспар! Докладывайте! — рявкнул голос.

Мудреные имена достались напарникам от оставшихся двоих мудрецов из рождественского предания.

— Почти на месте! — ответил, прерывисто дыша, другой голос с акцентом. — Хватай груз, а мы отсечем всех лишних.

— Хорошо. А завтра посмотрим футбол, — произнес в микрофон Андрей. — До скорого, дядя Гарри.

Тонкие кожаные стрелковые перчатки почти не спасали от холода. Когда светофор загорелся зеленым, Андрей положил телефон обратно в карман штанов, а руки сунул греться в карманы, надеясь на тепло флисовой подкладки.

Толпа двинулась по переходу, по-прежнему заслоняя идущую впереди цель — человека шести футов роста, не накачанного, однако неожиданно сильного, в чем Андрей сам успел убедиться по совместным заданиям.

И по тому, что случилось пятнадцатью минутами раньше.

Темные, средней длины волосы. Суровые, но приятные черты лица, которые свидетели затруднились бы описать иначе. Лет тридцать с небольшим.

Только сейчас Андрей понял, что больше ничего о преследуемом не знает, и разозлился еще сильнее. До сегодняшнего вечера ему казалось, что они с беглецом в одной команде — более того, друзья.

«А ведь я тебе доверял, Петр, тебе единственному. В чем еще ты мне соврал? Я за тебя поручился. Сказал Пахану, что на тебя можно положиться. Если я не верну то, что ты стащил, мне крышка».

Он перешел улицу и повернул направо, оставляя позади витрину картинной галереи, подсвеченную нанизанными в гирлянду электрическими звездами. Андрей подобрался чуть ближе — тринадцать человек между ним и беглецом, — плавно, не делая резких движений, чтобы не тревожить толпу и не вызвать подозрений у преследуемого. Хотя тот шагал уверенно, Андрей знал, что у него прострелена левая рука. Она висела плетью вдоль тела. Капли крови на снегу скрадывались тенями и затаптывались сотнями ног.

«Скоро ты ослабнешь», — не сомневался Андрей, удивляясь, как беглец еще держится.

Впереди заплясали сине-красные отсветы, и Андрей напрягся. Даже в этой праздничной, переливающейся разноцветными огнями кутерьме их ни с чем не спутаешь. Летящий снег делался красно-синим в свете мигалок на крышах двух полицейских машин, перегородивших въезд на Каньон-роуд. Красным по белому на дверях значилось «Полиция Санта-Фе».

Андрей втянул голову в плечи. «Нас ищут? Обнаружили трупы?»

У машин, притопывая от холода, переминались двое грузных полицейских в толстых бесформенных куртках. Неуклюже вскинув закоченевшие левые руки в свете приближающихся фар, они показывали подъезжающим машинам и грузовикам, чтобы проезжали мимо, не сворачивая на Каньон-роуд.

Впереди в толпе какая-то женщина встревоженно поинтересовалась:

— Почему здесь полиция? Что-то произошло? Может, не ходить туда?

— Все в порядке, — успокоила ее спутница. — Улицу перекрывают каждый год. В сочельник Каньон-роуд становится пешеходной, транспорту проезд запрещен.