— А ее дочь — модель в «Викториас сикрет», да? — вспомнила первая. — Вышла за Гарри Коника-младшего…
Всего пять человек отделяло Андрея от преследуемого.
«Пора! — решил он. — Пока никто не смотрит».
Перед ним вдруг откуда-то вылез бородатый дядька с двумя овчарками. Идущий рядом мальчик потянулся погладить, и пес клацнул зубами. Мама парнишки завизжала, крикнул отец.
Прохожие впереди остановились, пытаясь понять, что происходит. Сзади тоже напирали любопытные. Перед Андреем выросла людская стена.
Матерясь, он протолкался сквозь строй зевак, но по ту сторону все заволокло дымом от костра, за которым плавали неясные силуэты.
«Петр! Куда ты, черт дери, подевался?!»
* * *
Каган такого не планировал.
Младенец под курткой вдруг лягнулся. В крови закипел адреналин. И тут же за спиной возник какой-то шум — зарычала собака, завизжала женщина, крикнул мужчина.
Младенец дернул пяткой еще раз. Сильнее. Чувствуя, как смерть дышит в затылок, Каган поддался порыву и побежал вперед сквозь толпу.
— Эй, смотри, куда несешься! — крикнул задетый прохожий.
Расталкивая народ, Каган пролетел через пелену густого дыма, тянущегося от костра, и метнулся к прогалу справа, пытаясь укрыться в переходе между галереями.
Впереди из открывшейся двери шагнула на мостовую смеющаяся женщина с бокалом в руке. Испуганно расширив глаза при виде несущегося на нее во весь опор Кагана, она от неожиданности выплеснула коктейль и, попятившись, скрылась в глубине арт-салона.
Каган помчался через внутренний двор, напугав парочку, которая, держась за руки, любовалась упряжкой Санта-Клауса в обрамлении мерцающих огоньков.
Он выскочил на них так внезапно, что женщина, отшатнувшись, чуть не свалилась в запряженные оленями сани.
— Эй! — закричал ее кавалер. — Поосторожнее! Глаз, что ли, нет?
Каган углядел проулок, ответвляющийся от задворок галереи, и ринулся туда. Снег сыпал мелкий и колючий. Только удалившись от Каньон-роуд, Каган осознал, какая там царила шумная кутерьма — оживленные разговоры, пение, смех, треск поленьев в кострах. А здесь его окутала тишина. Слабо светились за спиной огни галерей и праздничные гирлянды.
Он крепко прижимал к себе младенца под курткой. В тусклом свете гаражной лампы видно было, что кто-то здесь все-таки ходит — снег утоптан. «Хорошо, — обрадовался Каган. — Одинокая цепочка следов бросалась бы в глаза, да еще таких размашистых, от бегущего человека».
Показался сарай. У Кагана мелькнуло желание укрыться за ним, а потом напасть на преследователей из засады. Нет, нельзя. Слишком велика опасность не рассчитать и промахнуться. В пылу перестрелки и днем-то рискуешь промазать, а уж под слепящим снегом… И потом, какой из него сейчас стрелок? Придерживать младенца раненой левой рукой, а пистолет держать одной, правой? Рука начнет дрожать от холода, прицел собьется. Да и преследователей будет несколько, разве получится застать их всех врасплох?
«В общем, как ни крути, надо двигать дальше», — решил он.
Влево между двумя низкими зданиями уходила дорожка. Младенец в очередной раз лягнулся, когда Каган свернул туда. Свернул — и почти сразу же уперся в деревянный забор.
Лихорадочно ощупав доски, он нашел дыру, достаточно широкую, чтобы протиснуться. Проползая, Каган наткнулся коленом на твердый край засыпанной снегом доски и, уже благополучно перебравшись на ту сторону, вытащил ее и прикрыл дыру.
С той стороны он очутился во внутреннем дворике, озаренном призрачным светом городских огней. Каган обшарил глазами смыкающиеся в колодец низкие глинобитные стены. Кое-где в снежной пелене проглядывали освещенные окна. Проступали зыбкие очертания увитых праздничными гирляндами кустов. Дворик голубел под летящим снегом, в сиянии которого виднелись редкие следы, тянущиеся от одного из домов.
Каган, не останавливаясь, дошел до следующего проулка, где снова пришлось выбирать — налево или направо. Настоящий лабиринт.
Младенцу, видимо, передалось нервное напряжение Кагана, потому что он дернул ногой, как раз когда тот смотрел направо. Каган свернул туда.
По обеим сторонам неярко поблескивали гирлянды за заборами, сделанными из поставленных вертикально толстых веток, привязанных проволокой к поперечным перекладинам. Из местной газеты Каган уже знал, что здесь такие изгороди зовутся койотовыми. В старые времена они действительно ставились для защиты от койотов — впрочем, и сейчас койотов по окраинам города бродит немало.
«Хищники, — подумал Каган. — Охотники».
От тех, кто охотится за ним самим, деревянным забором не отгородишься.
* * *
— Пол, что тебе известно о Брайтон-Бич?
— Это в Бруклине, рядом с Кони-Айлендом, сэр. Гнездо русской мафии.
— Верно. В тысяча девятьсот семнадцатом там селились русские эмигранты, бежавшие от революции. В тысяча девятьсот девяностых, после распада Советов, наплыв русских оказался таким мощным, что район прозвали Маленькой Одессой. Среди вновь прибывших обнаружилось немало бандитов, ранее служивших в КГБ или советских вооруженных силах и представлявших особую опасность вследствие полученных там навыков. Итальянскую мафию несложно окружить романтическим флером — вообразить их этакими Марлонами Брандо и Аль Пачино из «Крестного отца». Но русская мафия — это совсем другое. «Криминальные элементы» — это мягко сказано. У них нет ни стыда, ни совести, ни кодекса чести. За деньги они готовы на все. Не остановятся ни перед чем, отмороженные на всю голову. В итальянском мафиози может проснуться патриот, и он откажется сотрудничать, например, с ближневосточными террористами, заказывающими провезти в Штаты партию гранатометов или «грязную» бомбу. Русские же возьмут деньги, сделают дело, а потом просто вовремя унесут ноги из страны, чтобы не задело взрывами.
* * *
— Коул, последи за окном, — попросила мама. — Если увидишь, что отец возвращается, скажи.
Мальчик послушно принялся вглядываться в полумрак. В отраженном от снежного ковра свете праздничной гирлянды над входом просматривалась пустынная улица. Он слышал, как мама вытаскивает чемоданы из-под кровати в спальне. Потом захлопали ящики и дверцы одежного шкафа.
Коул пристроил поплотнее очки на переносице и постарался не ослаблять пристального наблюдения. От усердия и напряжения его слегка подташнивало. Ну разглядит он возвращающегося отца, хорошо, — а делать-то что? Можно крикнуть, предупредить маму. И что? Дверь на замке, но ведь у папы ключи есть. То есть внутрь отец все равно войдет, они с мамой помешать не смогут. Увидит полусобранные чемоданы — и…
«Нет, больше я маму в обиду не дам!» — подумал Коул.
Хромая, он пересек гостиную и двинулся направо по коридору. В торце сперва заглянул в спальню, где мама стояла, склонившись над кроватью. Она его не заметила, поглощенная сборами. Тогда Коул зашел в противоположную дверь, к себе, и вытащил из угла бейсбольную биту — сентябрьский подарок отца на день рождения. Ну и подумаешь… Все равно в последнее время папе было недосуг с ним поиграть.
Неслышно ступая, он вернулся в гостиную и полез в шкаф у входа за своей курткой. Замок молнии глухо брякнул о деревянную стенку.
— Коул?
Мальчик судорожно стиснул куртку.
— Что, мама?
— Вещи упакованы. Только я что-то устала слишком. Раньше чем через час нам все равно не выйти, движение по Каньон-роуд еще не пустят. Так что я пока прилягу.
— Тебе плохо?
— Просто надо полежать. Подними меня в десять, ладно? Или если увидишь, что он возвращается.
Коул покрепче сжал бейсбольную биту.
— Не бойся, мам. Я с тобой.
* * *
Вне себя от ярости, Андрей рванул сквозь пелену дыма от запорошенного снегом костра. Прохожие, остановившись, глазели на суматоху за его спиной. Теперь рычала вторая овчарка, мальчик плакал, родители громко ругались с хозяином собак.
Зевак, преградивших путь, Андрей прошиб, как тараном. Спектакль с сотовым он больше разыгрывать не стал. Подумают, что он разговаривает сам с собой, — и фиг с ними. Обратят внимание так обратят. Не до жиру.
— Объект пропал! — крикнул он в микрофон, упрятанный под замком молнии.
— Пропал?! — взревел, разрывая барабанную перепонку, голос в наушнике.
— Толпа перекрыла! Он куда-то слинял! — Андрей лихорадочно оглядывался, но нигде не видел, чтобы впереди кто-то расталкивал людей или устраивал забег.
«Куда ж ты девался, Петр?» — сверлила мозг неотвязная мысль.
— Груз! — разорялся голос в наушнике. — Его нужно вернуть любой ценой! Ты во всем виноват! Ты за него ручался. Уговорил меня доверить ему задание. Вот ты, hooyesos, и возвращай похищенное!
Андрей вскинулся. Это оскорбление. А он с самых ранних лет, проведенных на улицах Грозного, усвоил, что оскорбления сносить нельзя. Будь это кто помельче, не Пахан, он бы ему…
