Красный Бог - Лев Рожков

Всё шёл нескончаемый дождь. Наверное, уже третий день. Многие жители того района начинали ненавидеть свою жизнь, вспоминая прошлую неделю и то летнее солнце, кто-то наоборот любил такую погоду и больше выходил погулять, пока полностью не промок. Вокруг двухэтажного красного дома, сделанного из кирпича, образовывались многочисленные лужи, которые так хотел увидеть Инанч, но проблемы со здоровьем мешали даже головой повернуть.

В его пустой комнате горел желтый, неприятный свет. Окна не были закрыты шторами, наоборот, они стояли открытыми, и за ними была только тьма и шум дождя. Поэтому весь пол возле окон был затоплен водой. Когда я сказал, что его комната была пуста, я имел в виду полную пустоту, за исключением одной вещи: кровати возле двери, деревянного пола, бело-чёрных обоев, лампочки на потолке. Единственное, что выделялось из этой пустоты — огромный крест над кроватью. И он сильно отличался от обычных крестов, которые вам так сильно запали в голову: сделанный из меди, тридцать сантиметров в высоту и шестьдесят в длину, толщиной пять сантиметров. Ещё была дуга на самом верху с заострёнными концами. Хоть он и выглядел странно и пугающе, Инанчу он придавал силы и веры, по крайней мере, он так думал.

Мальчику было восемь лет, его почти прозрачное детское тело исхудало сильнее, чем волк неделю без еды. Ростом он был всего сто тринадцать сантиметров. Чёрные мягкие волосы запутались на лице, закрывая глаза, которые и так не могли открыться. Мальчик тяжело дышал ртом, ведь нос был полностью забит соплями. Каждые несколько минут он заходился сильнейшим кашлем, выплёвывая кровь на одеяло и подушку. На лице у него были нарисованы странные узоры. Для кого-то они значили нечто важное, но я счёл бы это бредом сумасшедших и попросил бы отправить их на лечение. Желательно пожизненное. На всём лице оранжевыми красками нарисованы точки на лбу, щеках, носу и подбородке, зелёными линиями обведены глаза и рот, а красными закрашены пустые места. На руках нарисованы мерзкие животные без некоторых конечностей или истекающие кровью. На животе нарисовали что-то красное с рогами и маленькими глазами. Ноги они не тронули.

Инанч сходил с ума. Если бы его попросили рассказать о последних снах или о том, что он любит делать, мальчик лишь начал бы бессвязно говорить всё, что было в голове, потом расплакался бы и убежал. Внутри он и сам понимал, что с ним происходит, но запрещал себе думать об этом. Например, сейчас Инанч видел сон, где он бежит по узкому коридору, который вдруг начинает светлеть, под ногами пропадает земля, а впереди вырисовываются золотые ворота, затем он оступается и падает вниз, теряя ощущение пространства и времени. Рядом пролетали остальные бедолаги: гитара, пушистый хомяк, телевизор, комиксы про супергероев, другие дети, самолёт, где пилоты помахали руками и превратились в монстров, а потом он остался один в полной темноте. На лицо капала капля дождя, затем удар молнии совсем близко, из-за чего даже закладывало уши. У Инанча начала кружиться голова. По всему телу пробил горячий пот, и мальчик посильнее завернулся в одеяло, где было и тепло и холодно. В животе он почувствовал резкую боль, будто его туда ударили, и проснулся.

— Мама… Мама! — жалобно закричал он, но никто не отвечал. И тут он захныкал, иногда кашляя и вытирая уже полное кровью лицо. Крупные, как град, слёзы катились по щекам. Сопли текли по лицу, и он каждый раз либо высмаркивал их в ту же тряпку, либо вытирал краешком одеяла. На удивление, рисунки никак не менялись и тем более не смывались от многочисленной влаги и протирания лица. Его тело каждый раз тряслось, потом успокаивалось и вновь тряслось. В ногах он почувствовал адский холод, будто стоял в снегу, а не лежал под толстым тёплым одеялом.

В такие моменты он вспоминал своих родителей, представлял, как его бросили, и начинал плакать с новой силой. Ему это даже нравилось, как наркоману употреблять новую дозу. Он постоянно думал, что в случае его смерти каждый, кто с ним был знаком, в первую очередь родители, станут оплакивать смерть их дорогого сына, будут вечно его за что-то благодарить и жалеть, что плохо с ним обращались. А он будет стоять над ними, слышать всё это и улыбаться от счастья.

Спустя пару минут он успокоился и попытался сосредоточить свои мысли на самочувствии. Инанч помнил, что его мама каждый раз, когда заходила, спрашивала, как он себя чувствует, что нового случилось с его телом за это время и видел ли он кого-то с рогами. Последний вопрос никак не настораживал мальчика, ведь его задавала мама, а значит всё в порядке. И под конец она всегда говорила, чтобы он следил за своим самочувствием. Ему становилось очень приятно в груди, когда это слышал: мама о нём заботится. В эти минуты он вспомнил об этом и внимательно стал анализировать каждую часть своего тела.

Перед тем, как начать говорить это вслух, ведь так Инанч лучше запоминал, он перевёл взгляд на дверь и испугался. Его сердце застучало быстрее, тело по нервам пробила сильнейшая волна страха за всю его жизнь, ноги похолодели до пояса и задрожали. Дверь была приоткрыта на несколько сантиметров, и в тёмном проёме виднелся силуэт, стоящий совсем рядом и смотревший одним глазом на мальчика. Когда их взгляды встретились, существо за дверью с шумом и топотом рвануло куда-то назад в тьму, а Инанч закричал. Его голос с каждой секундой становился всё громче, а мальчик вспоминал маму и надеялся на её появление. Наверное, он стал кричать, чтобы привлечь внимание. Услышав голос в далеке и стремительные шаги, Инанч замолк, но всё ещё тяжело дышал, вспоминая тот страшный взгляд существа. А сколько оно стояло за дверью? Может оно было здесь всё это время, пока мальчик спал? И что оно хотело?

Дверь распахнулась, и перед кроватью стояла мама.

— Что ты кричал?! — нервно проговорила она.

— Там… Т-там было что-то!

— Это был твой папа! — показывая на молчащего мужчину, стоявшего в том же месте, что и пару минут назад, проговорила она.

— А-а… — чуть успокоившись, ответил Инанч.

Его отец был немой и с явными проблемами. Возможно, в детстве он был другим и уже за время работы превратился в нечто бегающее и всего боящееся. Рост остановился на ста шестидесяти пяти сантиметрах, из-за чего