И она начала медленно и тщательно описывать подробности, словно поучала ребенка, и Берта слушала, как ребенок, не понимая некоторых грубых слов, но словно загипнотизированная соприкосновением со злом. Она не могла сдвинуться с места, уйти за пределы действия яда. Капля за каплей он прожигал ей сердце и вызывал кошмарные видения.
И тут вдруг с улицы донеслась веселая звонкая песня о хорошем настроении: «Бонни мой за океаном… Ах, пусть он вернется ко мне». Песня кончилась и началась снова, а в перерыве Берта услышала стук женских каблуков по бетонному тротуару. Двигаясь механически, точно кукла на пружинах, она прошла в гостиную и отвела в сторону занавеси в эркере.
По улице убегала женщина, ее черные волосы буйно развевались на ветру, полы пальто бились о худые ноги. По-прежнему бегом она завернула за угол по направлению к южной части города.
Берта прошла в детскую. Энджи спала на боку, засунув в рот большой палец.
Берта стояла у кроватки, ошеломленно смотрела на девочку и думала, что же за человек ее отец.
— Берта! Все в порядке, дорогая?
— Конечно.
— Мы добрались сюда так быстро, как только могли. Познакомьтесь: мистер Блэкшир. Моя жена Берта.
— Добрый день, — она подала руку Блэкширу. — Выпьете чего-нибудь?
— Спасибо, не откажусь, — сказал Блэкшир.
— И я тоже. Я собиралась пить чай, но… Я ждала гостью к чаю. Милая дама собиралась полюбоваться ребенком. Я приодела и причесала Энджи. Помнится, заранее испытывала блаженство. Но это было давно.
— Берта, ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?
— Да, — сухо ответила она.
Как странно Харли выглядит: стрижка ежиком, загорелое лицо и очки в роговой оправе. Совсем не похож на художника. Может, поэтому он мало пишет в последнее время… другие дела творятся в его студии, более важные…
Харли смешал для Берты бурбон. Коктейль показался ей слабым и кислым; чуть пригубив, она просто держала бокал у губ и через край его смотрела на Блэкшира. Спокойный, респектабельный, держится с достоинством. Но это ни о чем не говорит. Ни о чем не говорит и внешность Харли, как и любого другого мужчины во всем мире.
Рука ее дрогнула, и немного коктейля пролилось на подол платья. Она знала, что оба мужчины это заметили. Они смотрели на нее изумленно, словно понимали: что-то случилось, но из скромности или вежливости не осмеливались спросить, что именно.
— Она была здесь, — сказала Берта. — Просила впустить ее, а когда я этого не сделала, стала говорить в дверную щель. Я не отвечала и не производила никакого шума, но она как-то узнала, что я здесь и слушаю. — Она метнула на Харли быстрый взгляд и снова отвела глаза. — Не могу повторить при постороннем человеке, что она сказала.
— Почему?
— Она говорила о тебе и твоих отношениях с ней.
— Да никаких отношений у меня с ней не было, кроме того, что на прошлой неделе она пришла ко мне в студию и просила работу, а я ее выставил.
— Она сказала, что она — одна из твоих… натурщиц.
— Продолжай, — мрачно сказал Харли. — Что еще?
— Сказала, что ты с ней… она говорила ужасные слова… я не могу их говорить ни при ком…
Кровь отхлынула от загорелого лица Харли, оно стало серым и безжизненным, словно у высеченного из песчаника истукана.
— Она намекнула, что я находился с ней в половой связи?
— Намекнула! — Берта расхохоталась. — Намекнула. Разве это не смешно? Если бы ты слышал эти слова…
— И ты ее слушала, Берта?
— Да.
— Зачем?
— Сама не знаю. Я не хотела слушать, мне было противно, но я не уходила.
— И ты поверила тому, что она сказала?
— Нет.
Харли удовлетворился слабым и неуверенным отрицанием и не стал больше допытываться. Даже попытался изобразить ободряющую улыбку, но, когда он обернулся к Блэкширу, выглядел изможденным и больным.
— Значит, вот каким озорством занимается эта женщина?
— Боюсь, это больше, чем озорство.
— Да, возможно, она безумна, но, по-видимому, хорошо разбирается в человеческих слабостях.
— Да, несомненно.
Блэкшир подумал о том, что Эвелин Меррик сказала мисс Кларво. Она использовала индивидуальный набор страхов Элен, а также миссис Мур и в меньшей степени — Лидии Хадсон, она не нагнетала новых страхов, а использовала те, которые уже существовали. В каждом случае был разный подход, но результаты одинаковые: неуверенность, беспокойство, ужас. У мисс Хадсон хватило силы духа, чтобы управиться со своими проблемами; Элен Кларво, возможно, никогда не успокоится, но миссис Мур нуждалась в помощи и была способна ее принять. И Блэкшир сказал:
— Эвелин Меррик получает удовлетворение от чужого горя, миссис Мур. Сегодня это были вы. Но до этого были и другие.
— Я… Я этого не знала.
— Это правда. Нет никакого предела тому, что она может сказать, чтобы вызвать страдание, а в вашем случае у нее был дополнительный мотив. Мистер Мур рассказал мне, что был очень занят, когда эта женщина зашла к нему в студию, и он быстро ее спровадил.
Берта слабо улыбнулась:
— О, за этим у Харли дело не станет.
— Возможно, эта Меррик хотела отомстить ему. Подобные мелкие неприятности нормальный человек воспринимает легко и быстро о них забывает, но в мозгу неуравновешенной женщины они принимают чудовищные размеры.
— Конечно, я ни на минуту ей не поверила, — заявила Берта твердым, уверенным голосом. — В конце концов, мы с Харли женаты почти двадцать лет… Полагаю, Харли говорил вам о нашей малышке?
— Да.
— Не хотите ли взглянуть на нее?
— Очень хотелось бы.
— Я схожу за ней, — сказал Харли, но Берта уже встала.
— Сейчас я ее принесу, — улыбаясь, сказала она. — Мне надо кое-что ей сказать.
Энджи еще спала. Но проснулась, как только Берта прикоснулась к ней, протестующе запищала, потом зевнула во весь рот.
Берта прошептала ей на ушко:
— Твой папа хороший человек. Мы с тобой не должны забывать об этом. Он хороший человек.
Она принесла девочку в гостиную, шагая быстро, словно убегала от шепота, проникавшего в ее память: «Вы не знаете, что творится у него в студии… Неужели он водил вас за нос все эти годы?.. О, какие вещи вы увидите в хрустальном шарике…»
Берта слушала.
— Элен? Это ты, дорогая?
— Да.
— Это мама.
— Да.
— Я бы сказала, ты как будто не очень рада меня слышать.
— Стараюсь, как могу. — Элен подумала, что мать, как всегда, говорит плаксивым детским тоном.
— Пожалуйста, говори погромче, дорогая. Терпеть не могу, когда по телефону бормочут что-то невнятное. Ты слушаешь, Элен?
— Я слушаю.
— Вот теперь лучше. Мне захотелось поговорить с тобой, потому что минуту назад был загадочный звонок от мистера Блэкшира. Ну, ты помнишь этого друга и поверенного твоего отца, у которого жена умерла от рака?
— Помню.
— Ни с того ни с сего он вдруг позвонил и попросил разрешения прийти повидаться со мной сегодня вечером. Как ты думаешь, речь пойдет о деньгах?
— В каком смысле?
— Может, он откопал какие-нибудь завалявшиеся акции или облигации, принадлежавшие твоему отцу?
— Едва ли.
— Но это возможно, не так ли?
— Да, наверное.
— Вот был бы милый сюрприз, если бы в каком-нибудь ящике стола он обнаружил акции компании Эй-Ти-энд-Ти! Разве это было бы не забавно?
— Да.
Элен не стала говорить матери, что у отца никогда не было акций этой компании, а если бы они и были, то не завалялись бы в ящике стола. Пусть мать сама разбирается; у нее куча несбывшихся мечтаний, одним больше, одним меньше — какая разница.
Возможность появления денег, хотя и весьма проблематичная, предала живости и молодой звонкости голосу Верны.
— Я сто лет тебя не видела, Элен.
— Я это знаю.
— Как ты живешь?
— Спасибо, хорошо.
— Ты питаешься как надо?
На этот вопрос было невозможно ответить, так как взгляды Верны на собственное питание менялись с недели на неделю в зависимости от того, какая диета ей приглянулась. Она соблюдала диету для того, чтобы то похудеть, то набрать вес, то улучшить содержание сахара в крови, то избавиться от аллергии, то ускорить отток желчи от печени. Цель не имела никакого значения. Главное — сам процесс. Диета — благодатная тема для разговоров, Верна воображала, что она кажется собеседникам интересной и оригинальной. Хотя отток желчи оставался прежним. Верна переходила с одной диеты на другую — пусть остальные женщины, которые могут есть и едят что попало, выглядят набитыми дурами.
— Говори же погромче, Элен.
— А я ничего не сказала.
— Да, вот еще что. Завтра мы с Дуги решили позволить себе ленч в «Дарби» на Вейн-стрит. Это так близко от тебя, что я подумала, не присоединишься ли и ты к нам. Придешь?
— Боюсь, что нет. Спасибо за приглашение.
