руку свою, чёрную, за спиной прячет… Кого она той рукой ухватит — тому уже не вырваться… Уведёт за собой под воду и с концами… Зовут её тут по разному, кто то — Хозяйкой, потому как все болота в округе её владения, а кто то по старинке — Ушмой, потому как в речке Ушме она утопилась, аккурат у последнего моста на старой дороге…
Такая вот история. Речушка эта, к слову, и правда есть, хотя и не на каждой карте отыщешь. Но я нашёл. Километрах в трёх от дач петляет. Тонкая, как нитка, но длиннющая. Настюков говорит, что когда тут болота при советской власти осушать в очередной раз удумали, — дорогу узкоколейную прокладывать, — Ушме новое русло сделали, а старица её до сих пор аккурат рядом с дачами идёт…
Только ничего у них тогда не вышло. С дорогой в смысле. Речку то они вроде подвинули, но болота ещё пуще разливаться начали. Ошиблись они где то. Бились они бились — да и плюнули. Особенно после того, как тут целая бригада померла. Решили дорогу восточнее делать, у Шатуры, там дела у них лучше пошли. А бригада вся умерла, в один день. Все 9 человек. Приехала смена, а никого нет — техника стоит, вагончик заперт, ничего не сделано… Они туда, сюда, а потом вагончик то открыли, а они внутри… Больше дело было, из Москвы даже следователи приезжали, всё местных расспрашивали, но ничего особо не узнали. А чего узнавать то и так всё ясно — потревожили они Хозяйку, та их и сгубила всех разом.
Отец про тот случай тоже слышал. Говорит, дело там простое было — спиртом они все неправильным отравились. Но тут, редкое дело, Настюков со Степанычем солидарны, не переубедить — ведьма их сгубила и точка. Отец не спорит — ведьма так ведьма. С Настюковым вообще спорить себе дороже. Ещё обидится. Мужик то он хороший, всегда поможет, два раза просить не придётся, а приврать так это каждый любит, только не у всех так складно получается. К тому же, как говорит Кузьмич, спирт ведьме не помеха…
Брожу погружённый в свои мысли взад вперёд по анютиному переулку. Солнце ещё высоко, но в низине уже сгущаются первые тени — предвестники ночи. Как только закат зальёт небо кровью, тьма выползет с болот, затопит лес и устремится к дачам. Крепостной ров фонарей задержит её, но лишь на полчаса. Затем она поглотит улицы, навалится на дома, прильнёт бездонными глазами к помертвевшим окнам, и призраки будут восседать на её безбрежной спине…
— Эй, ты чего встал, заходи! Свифт на привязи.
Я вздрагиваю. Анюта машет мне с крыльца. Наконец то! Быстро надеваю рубашку. Анюта ждёт. Она снова девочка-припевочка — причесанная, умытая, в новом платье и даже царапины на щеке не видно. В своей нелепой клетчатой рубашке я кажусь рядом с ней деревенским увальнем, но мне и дела нет. Чай, рубашка, этикет — пустые слова. Меня манит одно — бильярд. Все знают, что на втором этаже у них есть немыслимая роскошь — настоящий бильярдный стол и деревянное кресло-качалка. Олег сам все смастерил. Только вот гостей он туда почти не водит, тем более мальчишек. Я и чай то у них всего два раза пил. И то, в первый раз с отцом приходил, после той аварии, так что это не в счёт. Неужели и правда сыграем? Или опять обманет? А вдруг Олег не разрешил на самом деле, а она соврала мне?..
Мама Анюты встречает меня у стола. У неё уставший вид. От жары наверное.
— Добрый вечер, Алексей!
— Добрый вечер, Галина Владимировна!
— Ты как раз вовремя. Садись. Чай готов.
В крошечной гостиной душно. Вкусно пахнет деревом, кухней и сухими травами. Анюта чинно разливает чай. Мама рассеянно улыбается. Я пытаюсь ничего не уронить. Беседа не клеится, но никто и не настаивает. Всё разморены и погружены в свои мысли.
От чая и волнения меня бросает в жар. Рубашка начинает прилипать к телу. Хочется все сбросить и выскочить на улицу голышом. В слепой надежде проверяю верхнюю пуговицу рубашки, но и она, и последующая уже расстёгнуты, а дальше нельзя — этикет… Решаю, что если после всех этих мучения мы не сыграем в бильярд, я точно Анюту задушу.
Зло макаю печень в чашку и грызу его забыв про все приличия. Чёрт бы вас всех побрал с вашими дурацкими правилами! Слушаю, киваю головой, что-то говорю. Спина насквозь мокрая, аж передёргивает всего, но я заложник чайных условностей. Господи, когда же всё это кончится?! Анюта тоже не находит себе место и поминутно глядит на часы на стене. Иногда мы обмениваемся заговорщицкими взглядами и это придаёт мне сил.
К счастью, через 20 минут наше чаепитие неожиданно заканчивается. Мама вдруг внимательно смотрит в пространство за моей спиной, потом жалуется на головную боль, быстро встаёт и уходит на кухню. Это выглядит странно, но размышлять об этом мне некогда: Анюта уже тянет меня на второй этаж. Её глаза снова черны, но мне все равно. Я не верю своему счастью. Быстро поднимаемся по узкой лестнице и открываем люк. Он легче чем кажется. Ступаю на деревянный пол как на поверхность Луны. Я в святая святых! Как долго я об этом мечтал! Будет что завтра рассказать Кольке. Уж он обзавидуется…
Наверху тоже душно, но теперь я готов терпеть. Жадно оглядываюсь по сторонам. Интерьер подчёркнуто спартанский, как и везде в доме. Стены обшиты вагонкой, в центре большой бильярдный стол на толстых ножках, слева узкий диван, справа — журнальный столик с проигрывателем и кучей пластинок. По другую сторону высится громоздкое кресло-качалка покрытое толстым пледом, рядом с ним высокий торшер с большим ярко-красным абажуром. За каминной трубой кипа старых журналов и какие-то рыболовные снасти. Над ними, на толстой бельевой верёвке висят пучки мяты и зверобоя. Идеально!
Пока я таращусь по сторонам, Анюта закрывает люк, распахивает окно и без лишних слов протягивает мне кий.
— Разбивай!
— А правила?
Она сухо объясняет. Я сдержано киваю. На зелёном сукне уже все готово. Матово поблескивает треугольник шаров, в углу ютится кусочек мела. Беру его и неловко натираю кончик кия. Мне немного досадно, что Анюта сама уже всё расставила, но ничего, лиха беда начало. Неспешно примериваюсь, делая вид, что знаю, как бить. Рука предательски дрожит и Анюта нетерпеливо шипит мне через стол:
— Бей уже! Сильно бей!
Она опять сама не своя. Лицо перекошено, глаза
