Виктор Пронин - Ошибка в объекте

— Невеселая история,— заметил он сочувствующе.— Но как знать, кое-что может вернуться…

— Да! — Бузыкин с интересом посмотрел Демину в глаза.— Нет, все опять становится мечтой, как и двадцать лет назад. Вот что обидно. Как и двадцать лет назад…

— Скажи, Бузыкин, а как получилось, что ты так наследил в универмаге? Отпечатки твоих пальцев на каждом шагу!

— Оплошал,— сказал Бузыкин.— Оплошал. Он говорит мне: какой смысл надевать перчатки, если весь универмаг захватан покупателями. Я был чуть выпивши… И поверил. Поверил.

— А сам-то он работал в перчатках,— заметил Демин.

— Да, я уж потом увидел. Спрашиваю — чего перчатки не снимаешь, если уж здесь все так захватано… А он говорит, что стекло, дескать, порезаться можно… И опять я ему поверил. Простоват.— Бузыкин виновато развел руками.— Сейчас все понимаю, а когда на деле — волнуюсь. В душе ведь я честный человек, может быть, вам это смешно покажется, но я очень хороший работник… Скажи, Михалыч, хороший я работник?

— Неплохой,— кивнул капитан.

— А ботиночки неплохие,— Демин показал взглядом на ноги Бузыкина.— Сколько отдал?

— Не помню, на руках брал…— Бузыкин спрятал ноги под лежак.

— Похоже, финские? — спросил Демин.

— Кто их знает:… Носились бы хорошо, а там пусть хоть мандриковские.

— В универмаге точно такие пропали,— сказал Шестаков.

— И что это доказывает, опровергает, кого в чем уличает?

— Остановись, Бузыкин,— Демин похлопал парня по массивной коленке.— Эти ботиночки продавцы припрятали. Не пустили в продажу. Нарушили закон. А накладные и прочая документация остались. Понимаешь?

— Что, и здесь влип? — обиженно спросил Бузыкин.

— Похоже на то, парень,— кивнул Демин.— Похоже на то.

— Вот непруха пошла! — искренне воскликнул Бузыкин.— Даже на чужих преступлениях летишь! Надо же, а я гвоздь в стену вбил, хороший гвоздь выбрал, все по каюте ходил, место подыскивал, где бы это, думаю, бинокль повесить? И почему, вы полагаете, я повесил именно здесь? О, расчет правильный… Плывет баржа мимо зеленых берегов, мимо золотых пляжей, на которых девушки загорают и руками машут, а ты, к примеру, у борта стоишь, и возникло в тебе желание с девушкой познакомиться… Протягиваешь руку в иллюминатор, снимаешь бинокль с гвоздя, а он новенький, кожей от футляра пахнет, на солнце синими искрами играет…

— А ведь в самом деле неплохо! — воскликнул Демин.— После твоих рассказов самому захотелось на этой посудине в плаванье пойти!

— Точно? — обрадовался Бузыкин.— Берите бинокль! Не жалко!

— Я бы взял, да вот товарищ не позволит,— Демин кивнул на Шестакова.— Он розыск ведет, понимаешь? Для него этот бинокль — вещдок, важное вещественное доказательство.

— Так осквернить вещь! — горько воскликнул Бузыкин.— Бинокль обозвать таким словом! Вещдок! Ужас!

— Скажи, Бузыкин, а как зовут приятеля, о котором ты рассказывал?

— Какого приятеля?

— Ну, который уговорил тебя без перчаток работать?

— А-а… Мне приятно, конечно, что вы прониклись моей мечтой заветной, но назвать его не могу. Он со мной поступил нехорошо, но это наше дело. А вот так запросто, взять да выложить… Нет. Совесть не позволяет.

— А в универмаг лезть позволяет совесть?! — гневно воскликнул Шестаков, нависнув над Бузыкиным небольшим своим телом.

— Позволяет,— кивнул Бузыкин.— Очень даже позволяет.

— Жаль,— сказал Демин.— Приятель твой человека убил. И не одного. Так что вторая статья появляется… Укрывательство. И мечта твоя голубая отодвигается на неопределенное время. Такие дела, старик.

— Точно ухлопал? — спросил Бузыкин серьезно.

— Потому я и здесь. Из Москвы… Приятель оттуда?

— Да, он нездешний,— осторожно сказал Бузыкин.— Хочется мне ответить на ваш вопрос, честно говорю — хочется, но совесть не позволяет. Чувствую, что нехорошо это будет. Я подумаю, ладно?

— Подумай, конечно,— согласился Демин.— Только недолго. Пока он еще кого-нибудь на тот свет не отправил. Нервный он какой-то, твой приятель, сдержаться не может… Тебя вот продал, видно, знал, что согласишься за него отсидеть.

— Да не надо меня уговаривать! — махнул рукой Бузыкин.— Я должен сам все обдумать, принять решение в спокойной обстановке, чтобы не ссылаться потом на горячность, поспешность… Да и вам важнее, чтобы решение мое было искренним, а не случайным. Правильно?

— А ну-ка встань! — подошел к нему Шестаков и извлек из карманов Бузыкина пачку денег, папиросы, авторучку, замусоленный блокнотик и большой перочинный нож.

Наибольший интерес представляла, конечно, записная книжка, но разобраться в наползающих друг на друга записях, фамилиях, поверх которых были написаны телефоны, было непросто, и Демин решил отложить это до более удобного случая.

— Ну, скажу, кто он, этот мой сообщник,— сев на лавку, снова начал рассуждать вслух Бузыкин. Шестаков хотел было прервать и уже на цыпочки встал, чтобы сказать что-то резкое и значительное, но Демин успел его остановить.— Скажу, заработаю себе пару очков, однако судья все равно даст мне сколько положено, и единственное, что я заработаю, так это ее материнскую улыбку, когда она будет отправлять меня в те самые места. Одобрение общественности тоже на моей стороне, но суть… Суть останется прежней. Ну, заложу я Серегу,— Демин и Шестаков быстро переглянулись,— заложу, расплачусь с ним, и что же — уподоблюсь ему? Не хочется. Совесть не позволяет. Гордость. Достоинство,— Бузыкин вскинул брови, сам удивляясь, куда это его занесло, но тут же, словно убедившись, что все правильно, повторил,— да, и достоинство. Ведь надо же за что-то уважать себя. Раньше мечта меня грела, утешала и какие-то надежды давала… Сейчас нет мечты, злые люди разрушили, бинокль отняли… Ну что эти люди, отпустить меня не отпустят, так только по плечику похлопают, молодец, дескать, старайся и там, за колючей проволокой, тоже будь послушным и усердным, план выполняй, пример подавай… Вот и все, что они могут мне сказать. Назови я его, а они потом очную ставку… И как мне Сереге в глаза смотреть?

— От очной ставки можешь отказаться,— быстро вставил Демин.

— Обещал один мальчик жениться,— протянул Бузыкин.— Да позабыл, кому обещал…

Все дальнейшее произошло в две-три секунды. Усыпив настороженность оперативников неторопливыми словами, расслабленной позой, ленивыми, замедленными движениями, Бузыкин вдруг резко прыгнул к двери, оттолкнув понятых, выскочил на палубу, захлопнул дверь и чем-то подпер ее снаружи. Все оказались запертыми. Было слышно, как он пробежал по гулкой металлической палубе к перекидной доске, как спрыгнул на берег, но тут же шаги снова зачастили по доске.

— Шпак дохлый! Он думал, на дураков напал,— удовлетворенно проговорил Шестаков.— Я же оставил двух ребят на берегу. Куда ему деваться… В мартовскую воду не прыгнешь — без подготовки больше минуты не продержаться.

Капитан подошел к иллюминатору, покрутил какие-то винтики и распахнул его. Но выбраться на палубу никто не успел. В иллюминаторе показалась улыбающаяся физиономия Бузыкина. Он некоторое время молча рассматривал оставшихся в каюте, и улыбка его становилась все шире и радостней.

— Ну что, курепчики? Попались? Бдительность у вас хромает, товарищи следователи, вынужден буду доложить начальству.— Встретившись взглядом с Деминым, он вежливо поманил его пальцем.

— Еще пришибет чем-нибудь! — предупредил Шестаков.

Но Демин все-таки подошел. Бузыкин дал знак, чтобы тот наклонил голову и прошептал на ухо:

— Нефедов. Только я ничего не говорил.— И уже громко добавил: — Пойду выпущу вас. А то еще попытку к бегству пришьете.

У двери послышался грохот отодвигаемого ящика, и дверь открылась. Бузыкин вошел, стараясь держаться на расстоянии от оперативников, от Шестакова, только мимо Демина прошел без опаски, оставив его за спиной. Снова сел на лежак.

— А то смотрю, уже кое-кто засыпать начал… Дай, думаю, распотешу.

Демин присел к столику и начал перелистывать рассыпающуюся записную книжку Бузыкина. Найдя страницу, помеченную буквой «н», он увидел адрес, а ниже два слова «Нефедов Сергей». Посмотрел на Бузыкина Тот еле заметно кивнул, дескать, все правильно, это он и есть.

— Ну что, подъем? — спросил Шестаков.

— Да, ночевать вам здесь тесновато будет,— ответил Бузыкин, поднимаясь.

Почти всю ночь Демин провел в машине. Дневная оттепель сменилась привычным ночным заморозком, дорога покрылась коркой льда, и водитель ехал не быстрее сорока километров в час, часто останавливался, чертыхался вполголоса, стараясь не разбудить подремывающего пассажира.

Перед самой Москвой Демин проснулся. Дорога сверкала льдистым покрытием, в ней отражались фары машин, зарево от огней большого города.