— Драматично, Анни, но не особенно полезно.
Гарри надел колпачок на ручку.
— Прислушайтесь к ее словам, — сказал Ричард и положил руки ей на плечи — взрослый поступок для такого молодого человека. — Это не истерика. Она это все не воображает. Она рассказывает о том, что происходило. Нужно записать ее рассказ.
Но Гарри не был склонен обращать внимание на мальчишку Джеперсона.
— Не могу, — возразил он. — Это помехи. Они испортят общую картину. Нам нужны поддающиеся наблюдению феномены. То, что можно измерить. Через что можно выйти на их источник. Схожу за инструментами.
— У нас и так есть инструменты, — твердо сказал Ричард. — Поточнее настроенные, чем твои штуковины, старик. У нас есть Анетт и Волшебные Пальчики.
Себя он не включил, хотя следовало бы.
Негодование охватило Гарри, когда Ричард назвал его «стариком». Анетт вздрогнула от мощного напора хлынувших из него чувств. И, наверное, содрогнулась бы еще сильнее, если бы не знала заранее, что это произойдет.
Парень продолжал спорить с Гарри.
Майлз положил ладонь ей на лоб и кивнул.
— Да, что-то нападало на нее, — сказал он. Ей совсем не понравилось, как это прозвучало. — Оставило следы когтей.
— Может, хватит говорить так, будто вы вскрытие проводите? — воскликнула она. — Да, на меня напали, но я не хрупкий цветочек, который нужно защищать. Я сама могу о себе позаботиться.
Что она доказала во время войны.
Ей вспомнилась эсэсовская фуражка. Если бы ее подвергли допросу, она заговорила бы. Все рано или поздно начинали говорить. Но до этого так и не дошло благодаря ее особенностям, умению правильно выбирать шаги, не попадать в опасные ситуации. Остальным — это их имена ей вспомнились — повезло меньше. Насколько было известно ей, все они либо погибли, либо превратились в калек. Большинство из них схватили, и то, что они говорили, в конечном итоге не имело значения, потому что их все равно убили.
С тех пор она всегда правильно выбирала шаги. Подходила к краю опасности, но не заступала за него. Сейчас же она находилась в поезде, в цепочке соединенных коробок на колесах. Возможно, здесь нет правильных шагов. Возможно, здесь есть только опасность. Ее дар всегда подсказывал ей, где находиться не следует. На поезде знание того, где находиться не следует, не означало, что она могла избежать этого места.
Она привыкла доверять внутреннему голосу. Теперь он кричал ей: рви стоп-кран! Штраф за необоснованное использование стоп-крана ее не разорит. Один быстрый рывок — и сработают тормоза. «Шотландская стрела» со скрипом остановится, она сможет выпрыгнуть из вагона и убежать куда глаза глядят через поля.
Гарри, Ричард и Майлз попятились. Как ей и представлялось. Она поставила про себя галочку, радуясь тому, что за этим не последует ничего более серьезного.
Она срывает стоп-кран.
Анетт заглушила внутренний голос. Красный стоп-кран (на самом деле это была цепочка) висел над окном как ни в чем не бывало. Она не станет обращать на него внимания и вообще будет держаться подальше.
Она действительно сорвет его, или она просто представляла, каково это будет? Это невозможно определить. Она видела себя на скамье подсудимых, слышала, как ее распекают, потом она заплатила пять фунтов однофунтовыми купюрами секретарю, но у секретаря не было лица. Обычно подобное означало, что это — порождение воображения. Если бы все это должно было случиться на самом деле, она увидела бы лицо и узнала бы его позже.
Потом в голове у нее все перемешалось. Она не могла спутать это с разыгравшимся воображением. До войны детский психиатр назвал загадочный недуг Анетт «острым déjà vu».[72] Катриона Кайе исправила диагноз на «jamais vu».[73] У Анетт не возникало ощущения, что она в прошлом уже была в том или ином месте. У нее возникало ощущение, что она будет находиться в том или ином месте в будущем.
Открытая дверь вагона. Проносящиеся мимо ночные поля. Кто-то падает из поезда, разбивается о край гравийной насыпи. И кто-то приближается к ней сзади.
Если это то, что произойдет через несколько страниц, она предпочла бы загнуть уголок страницы в конце главы, положить книгу на тумбочку у кровати и никогда больше ее не открывать. Но мир устроен не так.
Арнольд принес вторую порцию «буравчика». На этот раз она не стала опрокидывать в себя содержимое бокала, а сделала один глоток.
— Превосходно, — сказала она проводнику, борясь с дрожью.
II
То, как быстро Анетт пришла в себя, произвело на Ричарда сильное впечатление. Два «буравчика», минута в купе на то, чтобы поправить макияж, и она снова встала в строй. Нервы у нее были чересчур натянуты, но это можно было сказать о каждом из них. Она флиртовала, вероятно, инстинктивно, порхала между коллегами, чтобы каждому уделить равное количество времени. Только Ричард замечал, что получает чуть больше внимания, чем Гарри Катли или Дэнни Майлз. Их она уже знала, а вот нового парня еще нужно было раскусить, внести в память, как Гарри вносил имена, покатать с боку на бок, пощупать, помять, проверить реакцию. А реакция, как всегда, была теплой и, подумал он, невыносимо очевидной.
Гарри с кислой миной внес какие-то записи в папку.
Жуткий священник вежливо осведомился о самочувствии леди. Анетт ответила, что она в порядке, и он, удовлетворенный, вернулся на свое место. Ричарда все еще не покидало подозрение, что священник подделывает свою ауру. Его руки убийцы, казалось, были созданы для того, чтобы обагряться чужой кровью.
Стоявшая рядом Анетт старательно отводила взгляд от стоп-крана. Конечно, в каждом, кто путешествует на поезде, при виде надписи «Штраф за ненадлежащее использование — 5 фунтов» просыпается бес противоречия, который начинает нашептывать: «Дерни, посмотри, что случится, давай, ты же знаешь, что хочешь этого». На «Шотландской стреле» бес был наглым, злым и примитивным.
Анетт пощупала двумя пальцами лацкан Ричарда.
— Настоящий, — сказала она. — Иногда я уже не могу отличить.
Он не знал, куда деть руки.
— Оставь парня в покое, Анни, — бросил Гарри. — Иди-ка, заполни бланк о происшествии. Раз уж ты думаешь, что на тебя напали, нужно все зафиксировать, пока события свежи в памяти.
Вздрогнув, она подошла к Гарри и, получив от него лист бумаги и карандаш, начала, как прилежная студентка на экзамене, заполнять бланк аккуратным почерком.
Дэнни Майлз сидел у пианино, барабаня пальцами по закрытой крышке. Синяки на руках уже потемнели. Он улыбнулся и двумя пальцами отстучал по полированной поверхности энергичное соло в стиле Джина Крупы.
— Думаешь, я следующий? — спросил Ричард.
Майлз пожал плечами.
— Осторожность никогда не помешает.
Окна вагона уже превратились в эбонитовые зеркала. Но если подойти и напрячь зрение, можно было различить природу снаружи. Вскоре в вагоне-ресторане должны были подать ужин. Единственную остановку поезд делал в Эдинбурге, в полвторого ночи, и затем, после двадцатиминутной стоянки, ехал дальше до Портнакрейрана, куда прибывал с рассветом.
Ночной экспресс был больше похож на океанский лайнер, чем на поезд. Безопасная гавань осталась позади, и они были одни посреди бескрайнего бездонного океана.
Хоть в их распоряжении имелись купе, никто не собирался спать.
Ричард достал из кармана отцовские часы и сверил их с часами над дверью в торце вагона. На его часах было десять минут десятого, часы поезда показывали без десяти девять. Последний раз свой хронометр он заводил в Юстоне, установив время по большим вокзальным часам.
Майлз, увидев, что он делает, оттянул рукав и ощупал наручные часы (привычка, оставшаяся после нескольких лет слепоты).
— Остановились, — сказал он. — На семи часах, семи минутах и семи секундах. С ума сойти.
— У меня часов нет, — сказала Анетт, оторвавшись от бланка. — Не люблю этих маленьких тикающих тиранов.
Майлз посмотрел на Гарри.
— Профессор?
Гарри достал дорожные часы из мешковатого кармана и поднес к своим наручным часам.
— Восемь тридцать две. Без десяти шесть.
— Кто рискнет предположить, сколько сейчас на самом деле? — осведомился Майлз Волшебные Пальчики.
Все посмотрели на вагонные часы, отсчитывавшие оставшиеся до ужина минуты.
— Как я и думал, — добавил джазист.
Гарри Катли порылся в папке, достал еще несколько бланков и раздал остальным. Майлз сочинил целый небольшой рассказ, а Ричард написал только два слова: «часы спешат».
— Может, теперь вы забудете о механических вещах и станете доверять живым людям, — ворчливо произнесла Анетт. — Вы же знаете, что часы идут неправильно в местах потусторонних проявлений. Так почему же вы верите термометрам, барометрам, проволочным магнитофонам и фотоаппаратам?
