— Ладно, давай начнем сейчас, если хочешь. Если говорить прямо, планов у меня на вечер нет.
— С другой стороны, можно наплевать на работу, поймать такси до центра, заказать столик в «Савой-гриль», насладиться огромным и дорогущим ужином и танцевать до рассвета, — сказал Ньюсон и, не оставляя сержанту Уилки возможности ответить, продолжил: — Ты права. Бред, чушь собачья, «Савой» — просто кошмар, танцевать я не умею, задница слишком близко к земле. Рад, что мы с этим разобрались.
— Я ожидал кого-нибудь постарше, — сказал инспектор Коллинз из полицейского участка Манчестера, когда они встретились на станции Пикадилли. — И покрупнее.
Ньюсон и Наташа порылись в национальном полицейском архиве и обнаружили три нераскрытых дела, которые, по мнению Ньюсона, могли уложиться в схему, начавшую складываться в его голове. Первое из них произошло год назад в пригороде Манчестера, Дидсбери. Это было необычное убийство, в нем так же чувствовалось пристальное внимание к деталям, как и в случае с Адамом Бишопом. Инспектор Коллинз был не в восторге, получив извещение из лондонской полиции с просьбой открыть одно из своих дел заново. Он подумал, что его проверяют.
Жертвой был военный мичман, неженатый мужчина тридцати трех лет, который приехал домой в отпуск навестить родителей. Родители работали и в день убийства уехали из дома все вместе на машине где-то без пятнадцати восемь утра. Мичман Денис Спенсер спал в гостевой комнате. Будильник у него стоял на десять тридцать, так как в час тридцать он собирался встретиться со старым другом в пабе. Офицер Спенсер так и не попал на эту встречу, потому что где-то между семью сорока пятью и одиннадцатью часами утра Спенсер впустил в свой дом убийцу.
— Вряд ли это произошло позже одиннадцати. На это указывает приблизительный момент наступления смерти и времени, которое понадобилось, чтобы его убить, — объяснил Коллинз.
Полиция предположила, что человек, которого Спенсер пустил в дом, был вооружен, потому что он — или она — смог убедить Спенсера, большого, крепкого мужчину, пойти вниз в кухню, где тот позволил привязать себя к стулу и заклеить себе рот скотчем. Полиция не выяснила, существовала ли возможность, что там было больше одного нападавшего, но помимо тела и разлитой вокруг крови практически никаких следов нападавшего не было. Как и в случае с Бишопом, убийца Спенсера очень профессионально замел все следы. И, что более важно, жертву подвергли странной и необычной пытке. Его били по голове много раз мягким плоским предметом, возможно большой резиновой дубинкой. Мичман Спенсер умер не от силы или тяжести ударов, а от их количества и частоты. Его ударили много, много сотен раз в отрезок времени с пяти до шести часов, в результате чего шейный позвонок стерся, а мозг расплющило от постоянных ударов о стенки черепа.
— Мозг получил серьезные повреждения, — объяснил полицейский врач манчестерского отделения полиции, когда они встретились в полицейском участке в Динсгейте. — Я хорошо помню подробности, это такая странная смерть. Я в своей практике встречался с разными повреждениями мозга, но обычно они были результатом одного или двух ударов. Чем сильнее удар, тем сильнее поражение мозга. Беднягу Спенсера били не сильно, не как молотком или кирпичом. Взятые каждый по отдельности, удары были не особенно болезненны. Скорее, это были шлепки, а не удары. Череп был сильно поврежден, волосы и кожа на голове полностью отсутствовали. Представьте себе, сколько раз нужно ударить человека по голове, чтобы не осталось ни волос, ни кожи. Разумеется, кровотечение было очень сильное, кровь запеклась на лице и плечах жертвы, а также на ковре под ним. В конце концов, человек должен был впасть в агонию.
— Жертва была в сознании, когда ее били?
— Да, в полном сознании. Убийца об этом позаботился.
— Нюхательные соли.
— Да. Мерзкий ублюдок. Не давал ему отключиться до последнего удара, хотя одному Богу известно, в каком умственном состоянии он был к тому моменту. Абсолютно не в себе, наверное. У него мозги буквально катались туда-сюда в голове.
— У вас есть предположения, что это было за оружие?
— Ну, если хотите знать, я считаю, это телефонная книга. Вполне подходит по всем параметрам.
— Но это не телефонная книга Спенсеров?
— Нет, их книга цела и невредима. К тому же убийце нужно было гораздо больше одной книги. Я провел эксперимент дома, ударяя словарем Томпсона по перилам лестницы. Уже через двадцать минут книга начала рассыпаться. Думаю, убийце понадобилось бы от пятнадцати до двадцати таких книг.
— Двадцать телефонных книг? Тяжело, наверное, таскать с собой такое оружие.
— Да уж, и можете себе представить, как на меня посмотрели, когда я сдуру предложил свою версию. Пятнадцать или двадцать смертоносных телефонных книг в качестве оружия убийства. Да уж, я хорошо поплатился за это.
— Может быть, он обмотал книгу скотчем, которым связал жертву. Тогда ее бы надолго хватило.
— Тогда на черепе обязательно бы остались микроскопические частицы. А я их не нашел.
— Но там были частицы ткани, так?
Доктор пролистал несколько страниц экспертизы, которую составил тогда, отложив в сторону фотографии раны, отображавшие оторванные куски окровавленной кожи и волосок, лежащий на обнаженной кости черепа.
— Убийца очень хорошо очистил рану, но все не смог вычистить, это бы никому не удалось. Да, было порядка двадцати ниточек.
— Есть какие-нибудь предположения насчет того, что это мог быть за материал?
— Я подумал, что это могли быть нитки от рукава его свитера.
— Что-нибудь еще?
— Боюсь, больше вам помочь не могу.
— Совсем ничего необычного?
— Вот разве что похороны.
— Вы ходили на похороны?
— Да, я всегда стараюсь посещать похороны, если покойный побывал у меня на столе. Просто из вежливости. Если честно, я делаю это для семей. Они ведь знают, где я был.
— И где же это?
— Внутри любимого ими человека. Я знал больше о человеке, которого они любили, чем они сами. Я побывал в каждом укромном уголке и вызнал все секреты до единого. Я незваный гость. Говоря начистоту, еще один мучитель, и я хочу показать им: я всегда помню, что я вторгаюсь в сокровенное. В человека, который любил и был любим.
— Впечатляет.
— Поразительно, как высоко они это ценят. Ни разу не было случая, чтобы семья меня не поблагодарила. В случае со Спенсером было по-другому, очень странно, поэтому я и запомнил. Мне показалось, что его никто не любил, потому что я в жизни своей не видел более унылых похорон. Только я, родители, два его брата, один дедушка и священник.
— Да уж, неловкая ситуация, надо полагать.
— Да. Более того, я даже согласился помянуть его шерри и бутербродами. Что вы на это скажете?
— Мило.
— Но это еще не все. Был еще один интересный момент.
— Какой?
— Это произошло, когда гроб опускали в могилу. Вдруг непонятно откуда появился молодой парнишка в военной форме и сыграл сигнал отбоя. Наверное, он прятался за деревом.
— Да уж, мило, правда? Военные почести и все такое.
— Он сыграл ее на казу. Знаете, это такая свистулька, которая издает почти неприличные звуки. Парнишка явно не хотел почтить память усопшего. Не думаю, что это было знаком уважения.
— И никто ничего не сказал?
— Сигнал отбоя не очень длинный. Думаю, все были немного в шоке. В любом случае, когда мелодия закончилась, молодой человек сразу исчез. Просто кошмар.
Когда Ньюсон собрался уходить, доктор попросил передать привет доктору Кларк.
— Мы вместе учились в медицинском колледже, — сказал он. — Мне она всегда нравилась, но она вечно встречалась с богемными ребятами.
— А, да, — ответил Ньюсон. — В конце концов она вышла замуж за музыканта. Он играет на мандолине.
— Не может быть. Не думаю, что это был брак по расчету.
— Да уж, вряд ли она вышла за него ради денег.
— И вряд ли ради размера его инструмента. Ха-ха. Мандолина, говорите? Не очень шикарный инструмент.
— Я считаю, в жизни вообще мало шикарного.
— Ну, передайте привет от меня, хорошо? Чудесная девушка. Просто чудесная.
Ньюсон отметил тоску в голосе доктора. Юность столь мимолетна, но оставляет неизгладимое впечатление. Словно весь остаток человеческой жизни — это лишь слабое отражение ее обещаний.
Второе дело, которое Ньюсон нашел в базе данных полиции, было ему прекрасно знакомо. Об этом убийстве знали все. Это было не убийство, а просто мечта желтой прессы.
Энджи Тэтум, бывшая звезда третьей страницы, ныне занимавшая малопочетное место в четвертом составе звезд, постепенно скатывавшаяся в пятый, одна из многих несчастных, о ком люди, в общем-то, слышали, но кем почти никто не интересовался. Женщина, которая была гвоздем программы в определенной части города (а именно в ночном клубе «Стрингфеллоуз») в восьмидесятые, когда девушки с третьей страницы газет были очень популярны. Теперь, двадцать лет спустя, Энджи была интересна только из-за былой славы, а недавно ее протащили в прессе за то, что продюсеры забраковали ее сценарий «Я звезда, вытащите меня отсюда», несмотря на ее обещания снова показать некогда знаменитые груди.
