- Далеко?
- Нэа. Десять мынут. Ты же ныкуда нэ спэшишь?
- Да вроде, нет.
- Поэхали. - Айзер поднялся из-за стола, захватил свой полиэтиленовый сверток и не спеша зашагал к двери.
Вадим оставил на столе триста рублей и как привязанный отправился следом.
- Слышь! - Он догнал дружищу на улице. - Я не спросил, как тебя зовут.
- Ахмэд, - представился айзер. - Мэня зовут Ахмэд.
Подал медленный крупный снег. Ветра совсем не было. Такси добросило их до метро «Площадь Александра Невского», дальше Ахмед повел Вадима какими-то пустынными дворами. Сугробы намело чуть ли не по колено. Люди вокруг словно вымерли, никто даже собак не выгуливал. Наконец, они добрались до парадной, поднялись к лифту и остановились.
- Послэдний этаж, - объявил Ахмед, нажав на кнопку лифта, и вновь похвалил кожанку: - Кароший куртк. А подкладк? Ынтэрэсно, какой подкладк?
Хотя об этом его никто не просил, Вадик зачем-то снял куртку. Соображал он хило - выпито было предостаточно.
- Очэнь ынтэрэсно. - Айзер со вкусом пощупал материал.
Двери лифта отворились. Перекинув "куртк" через руку, Вадим вошел первым. Ну, на правах гостя. Вошел, встал у стенки, глядит, а у айзера душевности как не бывало: шары в глазницах крутятся-вертятся, рот открылся, - а тот полиэтиленовый пакетик, с которым он не расставался, так и запрыгал в руках! Так и запрыгал! И тащит он ведь что-то, тащит из своего пакетика!!!
"Только не дуло!!!" - вмолился Вадик, вцепившись обеими пятернями в пакет.
Он почувствовал в ладонях широкое, острое полотно – пронесло! - и заорал нецензурщину так громко, что, наверняка, поставил на уши весь подъезд. После подобных арий только глухонемой не запрет жилище на все замки и не постарается держаться подальше от двери, ведущей на лестницу.
Ахмед почему-то начал сдавать. Он позволил вытолкать себя из лифта, и оба переместились на площадку, держась за один и тот же нож. Айзеру удобнее: у него рукоятка. Вадим же висел на мокром, скользком лезвие. Мокром, потому что в крови.
Двери лифта заклинило: куртка этаким камнем преткновения легла как раз на пороге, между створками. Двери ходили туда-сюда-туда-сюда... Оставлять любимую шкуру, с которой сросся, в качестве подарка пучеглазому мудаку в планы Вадика не входило. Оставлять душу – тем паче. Он трезвел не по минутам, а по секундам. Орать он перестал и думал лишь о том, как добраться до Кобры, торчавшей на спине под свитером, за брючным ремнем, - Кобры, о которой не знал Ахмед.
Чтобы освободить правую руку для пушки, следовало, естественно, отпустить длинный, широкий тесак айзера. Ho последствия этого были непредсказуемы.
- ... Уходы! - вздрогнул вдруг Ахмед.
- Не понял?
- Уходы! - айзер кивнул на парадную дверь.
- Отпусти нож! - попросил Вадим.
- Уходы, я бля, я мама своя ыбал - ны трону! – пообещал пучеглазый, не расставаясь с оружием.
- Бздишь!
- Нэа. - Для равновесия айзер пошире расставил ноги.
Не долго думая, Вадим как запрограммированный трахнул подъемом ноги по открывшейся промежности и в следующую же секунду отлетел к противоположной стене.
Странно, но Ахмед не издал ни звука, лишь безумно выпятил огромные фары, согнулся пополам и сел на холодный пол.
- Больно, да?! - Вадим выхватил револьвер, взвел затвор и подошел к Ахмеду: - Больно, козел?!
Рядом с айзером валялся пустой полиэтиленовый пакет, в руке лупоглазого повис окровавленный тесак, длинною сантиметров сорок и толщиною не менее пяти - нечто для разделки крупного рогатого скота.
"Зрачкы" Ахмеда смотрели лишь на дуло пузатого бульдога, про нож он уже забыл.
- Может, тебе полбашки снести?! - предложил Вадим.
- Ны надо.
- А теперь я решаю, че надо, а че «ны надо». Такие дела.
- Уходы, - попросил айзер.
- Мне ж терять нечего, мудило, ты на кого наехал?! Два часа меня слушал, ни хрена не врубался?! Я уже двоих козлов угандошил, ясно?! И тебя утандошу, если захочу. Я че хочу, то делаю, ясно?!
Ахмед не ответил. Вадим подобрал в дверях лифта черную немецкую шкуру за полторы тонны марок, сунул ее под мышку и спустил затвор револьвера. Кобра была вся в крови. Правая ладонь подавно. С нее аж капало.
- Смотри, чучело, что ты наделал! - Вадик показал айзеру пятерню. – Скотина…
Дуло «Кобры» уперлось в лоб Ахмеда. Тот закрыл глаза.
- ¬Хрен с тобой, живи, - разрешил напоследок Вадим.
9
За ним тянулся шлейф красных отметок, на свежем снегу кровавые пятна смотрелись мрачно и разом выдавали все его проблемы. Он выбежал со двора на освещенную улицу, и натолкнулся на влюбленную пару: парень с девочкой неторопливо гуляли перед сном. Он спросил, не найдется ли у них какой тряпки. Девушка моментально среагировала и дрожащей рукой отдала ему свой платок. Вадим даже не успел поблагодарить благодетельницу, как парень обхватил подругу за талию и со словами: "Все, все, мы тебя не знаем", - ускорив шаг, увел ее, не оглядываясь.
Вадик быстро завязал на руке носовой платок - с ладони течь перестало.
Отмыв Кобру снегом, он влез в куртку и вышел на проезжую часть ловить машину.
Остановился серый «жигуленок».
- Композиторов, двадцать три, - сказал Вадим.
- Поехали, - кивнул водитель.
На улицу Композиторов Вадик прибыл в первом часу ночи. Расплатившись с шофером, он бросил взгляд на первый этаж двадцать третьего дома. Всю дорогу его не покидала тревожная мысль, что родную хату, при столь чудесном раскладе событий, вполне могло сдуть с лица земли, как и все остальное. Если же нет, то он абсолютно не представлял, что делать с находившимися в прихожей покойниками. Кроме того, его могли поджидать бандиты Полицая, органы правопорядка и мало ли кто еще... Поэтому он не спешил.
В его доме горел бледный, какой-то неземной свет.
- О, ля-ля! - пробубнил он.
Переложив револьвер в карман куртки, он взвел затвор и, озираясь по сторонам, направился к своим окнам:
- Кто вы? Что вам от меня надо?
С улицы обстановка выглядела безопасной.
Подобравшись вплотную к стене дома, он заглянул в квартиру. Осторожно, сбоку, одним глазом, чтобы сходу не получить пулю в лоб.
Занавесок не было.
Там вообще ни хрена не было!!
Забыв об осторожности, он как загипнотизированный прилип к стеклу.
В его комнате падали... настоящие снежные хлопья. Словно на улице. Они падали не с потолка - потолок отсутствовал напрочь - вместо него зияла черная, бесконечная бездна. Слабый, безжизненный желтый свет разливался повсюду так равномерно и мягко, что было непонятно, откуда он берет начало. А во всю стену - там где стояла мебель и висели обои - кто-то поместил огромную сказочную фреску: святой Георгий побеждает дракона. Копье Победоносца жутко и натурально пронзало горло чудовища, из раны хлестала кровь, ведро крови. Дракон извивался в последней агонии, и все же норовил оттяпать ногу Георгия. Однако лицо святого ничуть не теряло божественного спокойствия.
Далее Вадим присмотрелся и разглядел, что творилось на полу: в снежной перине, похожей на облако, сидели две девчонки, две нимфы поразительной красоты в голубых спортивных костюмах. Их волосы ниспадали до плеч: одна рыженькая, вторая черненькая, - их руки лежали сомкнутыми на груди, лица были одинаковы как две капли воды, ноги - скрещены по-турецки, глаза неподвижно смотрели вниз...
По части чудес это превзошло все, с чем сегодня пришлось столкнуться: если не бывает, чтобы родные тебе люди одновременно исчезли, то подавно не бывает на земле такого великолепия…
Парящий снег, облако на полу, нимфы, матовый свет, - и все это в доме, которого нет.
Да, его квартиру сперли. Ее кто-то расстворил в воздухе, как и прочие принадлежности бытия. Но этот кто-то имел уже нечеловеческое происхождение.
- Фантастика, - прошептал Вадик.
Он понял, что ему еще никогда не было так хорошо. Никогда.
Два безмятежных неземных существа в спортивных костюмах одним своим появлением до нелепости обесценили жилплощадь, которую он потерял, друзей которых не было, ледяной город, который пытался раздавить гранитным равнодушием, отморозков, которых он утром шлепнул, пучеглазого Ахмеда, - все вдруг разом растворилось в безжизненном матовом свете и превратилось в мираж на фоне этой - или иной? - реальности. Реальности, в которой поселилось безымянное божество. Божество, с которым не вяжется даже земное слово красота.
В конце концов, его руки поднялись, легли на стекло, словно пытаясь обхватить его целиком и унести с собой, кривой нос прилип к экрану, губы жадно вдохнули воздух, а по щекам потекла вода, много воды. Он совсем не чувствовал, что ревет, и не понимал, от чего именно.
Он простоял целую вечность.
От дома, которого не было, его отделяли несколько сантиметров, от двери - десять шагов. Но он не мог их преодолеть, позвонить в звонок или открыть дверь ключом. Так зэк, вцепившись руками в решетку, смотрит через нее на деревья, звезды и детей, столь близкие и столь недоступные: всего десять шагов... Разница заключалась лишь в том, что Вадик Романов был заложником свободы. Свободы, которой хватило бы на десять заключенных.
