— Здорово, дед, — приветствовал его часовой. — Николай у себя?
— Ночью на охоту ушли с Калабуховым. Днем обещали вернуться. Лейтенант Елсуков есть. Позвать?
— Да пропусти ты меня, не придуривайся.
— Устав — дело серьезное, дед. Проживем еще лет по двадцать на объекте, все равно не пущу.
— Ну зови.
Лейтенант Елсуков, огромный, толстый, вышел в кедах, галифе и майке.
— Дедуля, привет. Что, не пускают? Каково? У нас объект всем объектам объект, — построил тот чудовищную фразу и развеселился: — Открывай ворота, Короткое. — Сейчас деда надраим в испанской партии.
— Да я еще подумаю, играть с тобой или нет.
— А не играть так не играть. Водку или самогон?
— А откуда водка?
— Темный ты. Еще и коньяк был. Транспорт при ходил. Винтокрылый повелитель небес. Газеты привез ли. И многое другое.
— Я бы вермуту выпил. Белого. Холодного.
— Вот этого, как говорится, не обещаю. Но могу настойку на траве бугай.
— Ладно. Расставляй. Обедать у вас буду.
— А мы и не отказываемся.
В части служило человек сто. Коттеджи и два пятиэтажных дома, магазинчик, кафе, школа, даже фонтан бился и шипел у комендатуры. Кругом на сотни верст тайга. Сам объект под землей. Не ракетная шахта, не чума в пробирках. Оружие будущего. В чем тут суть, Старик так и не понял, хотя, если пьешь с людьми спирт лет двадцать и слушаешь их байки, понять, наверное, можно все. Но дело в том, что и офицеры не знали толком, что там, в двадцати метрах под землей. Знало только несколько человек. Старик усвоил лишь, что, когда понадобится, над поселком поднимется оранжевый шар, плазмоид какой-то, другие такие же возникнут над Азией, Америкой, Европой… Как будто на безумца накидывают оранжевую сетку. А дальше рассказывать было не принято.
Играли в красном уголке, в присутствии офицеров и младших чинов. Люди здесь менялись только в случае крайней необходимости. Так что было и свое кладбище, недалеко, километрах в пяти, и к нему вела асфальтированная дорога. Власть Николая, генерал-майора, была здесь абсолютной. За внешней безалаберностью и за простецким бытом скрывалась величайшая иерархия, стройная конструкция служебной машины, психологически точно расставленные по своим местам люди. Николай знал все и всех. Знал он и все о Старике.
Играли долго, на трех досках. Расчертили табличку, принесли спирт, бруснику, холодное мясо, соленый хариус. Старик выиграл четыре партии, сделал две ничьих, выиграл бутылку «Сибирской», унес ее непочатой с собой, хотя и пытался сорвать крышечку, угостить. Офицеры не позволили.
— Жди, Валентин, к ночи. Готовь фазенду для танцев.
Вечером вернулся Николай с охоты. Завалили лося. Автоматная очередь буквально снесла здоровенную голову. Пули были разрывными.
Я хожу сюда уже четыре дня. Во-первых, здесь хорошо и недорого кормят. На бандитские деньги я мог бы себе подобрать место поприличнее, но рано или поздно они закончатся, а других пока не предвидится. Во-вторых, Птица должен наконец воспользоваться нашим почтовым ящиком. Если он этого не сделал до сих пор, значит, сделать этого было нельзя. Ему там виднее.
Я живу в полуподвальчике на Ординарном. Эту комнату я снял у пивного ларька, за пятнадцать тысяч в день. Там матрас, одеяло, стол и два табурета. Я купил телевизор-крошку и смотрю его сутки напролет. Фильмы, футбол из Италии, все новости сразу. Когда я не сплю и не взращиваю в себе идиота, читаю Джека Лондона, семитомник которого приобрел по случаю.
Каждый день ровно к четырем я прихожу за свой столик в кафе на Гороховой. Официантка, покачивая головой, делает мне «Кровавую Мэри», приносит все салаты, которые есть сегодня, а затем, по настроению, курицу, пельмени или сосиски. Или котлетку куриную. В шесть я пью кофе и ухожу. Но сегодня наконец что-то происходит. Вместе со стаканом я получаю конверт. Внутри то ли монетки, то ли брелок. Я разрываю его. Это ключи от квартиры Птицы. Он как-то и с кем-то умудрился послать их сюда, на Гороховую. Хорошее дело. А то я стал жить как-то однообразно. Монотонность некоторая одолела. Быт затянул.
Я расплачиваюсь, выхожу на улицу, долго носившую имя лучшего чекиста всех времен и народов, и иду по направлению к Сенной. Там, миновав оптовый ларечный рай, спускаюсь в метро. Пора забрать из камеры хранения сумку. Она понадобится мне завтра.
В конверте с ключами записка: «Папа позвонил нам. Дома бандиты. Ждут вас день и ночь. Помогите папе. Ключ от верхнего замка. Оксана».
Проходной двор обнаруживается через дом от того, где сейчас текут окаянные дни Птицы. В подвальное помещение ведут две двери. Одну мне никак не открыть. Акционерное общество «Свияга» установило стальную дверь и, возможно, сигнализацию. Там, за дверью, спят, на диванчике секьюрити. Почему-то в последнее время обломы эти носят робы с крупной желтой надписью на спине. Спят они, а на столе кофе в банке, сервелат на булке. За второй дверью чрево подвала, с трубами холодными, трубами горячими, дерьмом бомжей. Спит бомж, рядом баллон с водой из-под крана, «фруктовая композиция» в шкалике и четвертушка хлеба в газете.
Замок врезной, внутренний, со следами нескольких взломов и починок. Он закрыт на два оборота, и приходится ломать его еще раз. Выдернуть из гнезда. Тихо и податливо посыпались клинышки, поплыли заплатки. Я вхожу в подвал и закрываю дверь за собой. Подвал на удивление чист, прибран, на стояках бирки с номерами квартир, прикрученные медными проволочками.
«Свияга» построила стену в два кирпича, отгородилась от подвальной жизни умело и прочно. Мне нужно наверх, в подъезд. Дверь, ведущая туда, и не нужна по большому счету, так как за ней решетка, прочная и основательная. И здесь уже замок висячий, с калеными дужками. Но слабина есть и тут. Петли на решетке простые, оконные, хотя и добросовестно приваренные. Без прожогов и раковин. Но толщина металла всего миллиметра два. Я пилю аккуратно, с перерывами. В четыре часа утра звук съедаемого полотном металла поднимается наверх по колодцу подъезда, возможно, его слышат за какой-нибудь дверью, но кто же пойдет ночью, с фонариком — лампа в парадном вывернута — вникать в таинственную жизнь подвала?
Я поднимаюсь на пятый этаж. Здесь лампочка горит и позволяет мне рассмотреть следующее препятствие. Замок на чердачной решетке навесной, хлипкий. Такой же был на чердаке, с которого я вел наблюдение за входом во двор Птицы. Очевидно, закупали замки по товарному чеку, чтоб недорогие и покрепче, чтобы побольше количеством, но не совсем дрянь. Я сдергиваю его и поднимаюсь на чердак, потом — через слуховое окно на крышу. Надо мной звездное небо, и лучезарный Сириус вершит свое колдовство. Как долго я не видел звездного неба. Все поплавки да лунки, телевизор да вино, амортизаторы да подвески.
По крышам старых зданий можно путешествовать долго. Переходить с улицы на улицу, глядеть на звезды и солнце, жить возле труб парового отопления, а если аккуратно подкрутить пробку на горячем стояке, то и помыться в тазике. Так живут сейчас многие, и тот, кто запирает и чистит чердаки и подвалы, может сам ненароком оказаться на дне или в поднебесье. Иду я тихо, согнувшись, а крыша обледенелая пытается все же уйти из-под ног. Наконец я у цели. Есть соблазн влезть в то слуховое окно, которое ближе, и я некоторое время борюсь с этим желанием, но влезаю все же в другое, посветив фонариком и повиснув на руках, спрыгиваю на шлак, под которым уже потолок квартиры. Там и ждет меня Птица. И засада ждет. То ли милицейская, то ли воровская. Ждут меня с улицы, через арку, снизу вверх, а я пришел несколько другим путем.
Теперь Птица не ходит, должно быть, за батоном, пивом и колбасой по утрам. Ему все принесут на дом. Я сдергиваю последний из замков сегодняшней ночи. У меня отличный небольшой и увесистый гвоздодер. Не хочется называть его фомкой. Я навешиваю свой надежный замок, затем ставлю будильник на семь утра, достаю из сумки спальный мешок, снимаю обувь, носки, куртку, все это укладываю рядом, на газету, влезаю в нейлоновую оболочку и мгновенно засыпаю.
Смена личного состава в засаде происходит в восемь ноль-ноль. Я слышу шаги внизу, на лестнице, потом шум лифта, аккуратно смотрю сквозь решетку. Выходит неопределенной наружности молодой человек в коже и кепарике. Открывается дверь, закрывается. Минут через пятнадцать открывается снова и выходит точно такой же, как брат схожий с вошедшим, и уезжает вниз, позвякивая пустыми бутылками. И не возвращается. Я жду еще с полчаса, и наконец происходит то, что должно было произойти. Теперь кепарик отправляется за покупками. В руках у него полиэтиленовый пакет. Он насвистывает. Когда смолкают его уверенные шаги внизу, я тихо-тихо снимаю замок, поворачивается с легким скрипом решетка, я спускаюсь совершенно невесомо вниз и прикладываю ухо к дверям. Там вещает телевизор, и более ничего не слышно. В руках у меня ключ и фомка. Я аккуратно утапливаю ключ в гнезде и толкаю дверь. Я вхожу не встреченный никем. Телевизор у Птицы стоит на кухне, и сменщик, чьи кепарик и куртка на вешалке в коридоре, смотрит новости. Он начинает поворачиваться на звук моих шагов, и тогда я делаю еще один шаг, широкий и быстрый, и бью его фомкой по голове. Потом врываюсь в комнату… Там только Птица.
