— И все это — только от смешения крови? — спросил Колин.
— Самое важное, что означает это смешение. Оно означает дружбу, и любовь, и доверие.
Колин не мог оторвать глаз от алой ранки, пересекавшей руку Роя.
— Дай мне руку.
Колин был обрадован возможностью стать кровным братом Роя, но и озадачен одновременно.
— Похоже, этот нож не очень чистый?
— Он чистый.
— Ты можешь получить заражение крови, разрезав руку грязным ножом.
— Если бы была такая возможность, стал бы я резать себе руку первым?
Колин колебался.
— Слушай, Колин, ранка будет не больше булавочного укола. Давай руку.
С неохотой Колин протянул правую руку ладонью вверх. Он весь дрожал.
Рой взял его за руку и приложил острие ножа.
— Это будет как укол, — ободрил его Рой.
Колин не отважился открыть рот, опасаясь выдать себя дрожанием голоса.
Боль была внезапной, резкой, но недолгой. Колин сжал зубы, чтобы не закричать.
Рой сложил нож и убрал его в карман.
Трясущимися пальцами Колин нажал на края ранки, пока на них не показалась кровь.
Рой капнул своей крови на ранку Колина и улыбнулся.
Колин сжал руку Роя со всей силой.
В прохладе ночи воздух пах бензином. Они стояли около пустынной бензоколонки, глаза в глаза, чувствуя себя сильнее, особеннее и отважнее.
— Мой брат, — произнес Рой.
— Мой брат, — повторил Колин.
— Навсегда.
— Навсегда.
Колин сосредоточился на ранке, пытаясь уловить тот момент, когда кровь Роя начнет течь по его венам.
После этой импровизированной церемонии Рой вытер липкую руку о джинсы и взял недопитую «пепси».
— Ну, чем мы займемся теперь?
— Уже больше одиннадцати, — заметил Колин.
— И что?
— Пора домой.
— Брось, еще рано.
— Если меня не будет дома, когда вернется мать, она будет волноваться.
— Судя по тому, что ты мне рассказывал, она не производит впечатление матери, которая слишком печется о своих детях.
— Все равно, я не хочу проблем.
— Ты же сказал, что она ужинает с этим... Торнбергом?
— Ну да. Это было около девяти, — ответил Колин. — Она должна скоро вернуться.
— Ты наивен, малыш.
Колин с опаской посмотрел на него:
— Что ты хочешь сказать?
— Она долго еще не вернется домой.
— Откуда ты знаешь?
— Сейчас они уже закончили свой ужин и выпили по рюмочке бренди и старик Торнберг укладывает ее к себе в постель.
— Ты спятил, что ты несешь, — возмутился Колин, однако вспомнил, как выглядела мать, когда уходила из дома: свежая, ухоженная, красивая в своем облегающем коротком платье.
Рой искоса взглянул на него:
— Ты полагаешь, твоя мать — девушка?
— Нет.
— Или она вдруг стала монашкой?
— Слушай!
— Слушай ты, дружище, твоя мамочка трахается так же, как и все вокруг.
— Я не хочу обсуждать это.
— А я бы, черт возьми, хотел трахнуть ее.
— Заткнись!
— Неженка, неженка.
— Мы кровные братья или нет? — спросил Колин.
Рой допил свою «пепси».
— И что?
— Если ты мой кровный брат, ты должен уважать мою мать, как если бы это была твоя.
Рой выкинул пустую банку в мусорный ящик, прокашлялся и уселся на тротуар:
— Дьявол, а я не уважаю и свою собственную. Дрянь. Настоящая шлюха. И почему я должен относиться к твоей как к богине, когда ты сам не имеешь к ней ни капельки уважения.
— Кто это сказал?
— Я сказал.
— Ты что, считаешь, что читаешь мысли, или как?
— Не ты ли говорил мне, что твоя старушка проводит с подружками больше времени, чем с тобой? Всегда ли она рядом, когда нужна тебе?
— У всех есть друзья.
— У тебя были друзья, пока ты не встретил меня?
Колин пожал плечами:
— У меня были мои увлечения.
— А не ты ли рассказывал мне, что, когда она была замужем за твоим стариком, она раз в месяц исчезала?
— Ну не так уж и часто.
— Просто исчезала на несколько дней или на неделю?
— Это потому, что он бил ее.
— А тебя она брала с собой?
Колин допил свой виноградный напиток.
— Тебя она брала с собой?
— Не всегда.
— Значит, она оставляла тебя с ним?
— Он мой отец, кроме всего.
— А мне он кажется опасным.
— Он никогда не бил меня. Только ее.
— Но он мог тронуть тебя.
— Мог, но не делал.
— Откуда она могла знать, что он делает с тобой, пока ее нет?
— Все кончилось хорошо.
— И сейчас все ее время поглощает картинная галерея? — продолжал Рой. — Она работает целый день и часто по вечерам?
— Она создает будущее для нас: для нее и для меня.
Рой скривился:
— Так она тебе говорит?
— Это правда, я думаю.
— Как трогательно. Создавать будущее. Бедная трудолюбивая Уизи Джекобс. Это разрывает мое сердце, Колин. Правда. Молчи. Большинство ночей она отсутствует с кем-нибудь вроде этого Торнберга...
— Это бизнес...
— И опять у нее нет времени для тебя.
— И что?
— То, что тебе не надо волноваться о возвращении домой. Никто не заметит, дома ты или нет. Это никого не волнует. Поэтому давай еще немного поразвлечемся.
Колин бросил свою пустую бутылку в мусорник:
— А что мы будем делать?
— Посмотрим... Я придумал. Дом Кингмана. Тебе понравится дом Кингмана. Ты был там когда-нибудь?
— Нет. А что это?
— Это один из самых старых домов в городе.
— Меня не очень интересуют местные достопримечательности.
— Это огромный дом в конце Хоук-драйв.
— Дом на верху холма?
— Да. Никто не живет там уже двадцать лет.
— И что интересного в этом заброшенном доме?
Рой придвинулся к Колину, сощурил глаза и драматическим шепотом произнес:
— Это дом с призраками.
— Шутишь?
— Не шучу. Говорят, это дом с призраками.
— Кто сказал?
— Все говорят. — Рой вновь сощурил глаза и заговорил голосом Бориса Карлоффа: — Люди видели очень странные вещи, происходившие в доме Кингмана.
— Например?
— Потом, — он вновь начал говорить нормально. — Потом я расскажу тебе все о нем, когда мы будем на месте.
Рой взялся за руль велосипеда.
— Подожди, — попросил Колин. — Я думал, ты серьезно. Ты хочешь сказать, что этот дом действительно населен призраками?
— Я думаю, что это зависит от того, веришь ты этому или нет.
— А кто-нибудь видел там привидения?
— Люди говорят, что они видели и слышали весьма странные вещи, происходившие в доме Кингмана, после того как вся семья погибла.
— Погибла?
— Да, они были убиты.
— Вся семья?
— Все семеро.
— Когда это случилось?
— Двадцать лет назад.
— А кто это сделал?
— Отец.
— Мистер Кингман?
— Однажды ночью он сошел с ума и зарубил их, когда они спали.
Колин с трудом сглотнул:
— Зарубил?
— Топором.
«Опять топор», — подумал Колин. Его желудок неприятно сжался и стал как бы совершенно ему не принадлежащим.
— Я расскажу тебе, когда мы приедем, — сказал Рой. — Поехали.
— Подожди, — занервничал Колин. Он старался оттянуть время: — У меня запотели очки.
Он снял очки, вытащил из кармана платок и стал тщательно протирать толстые линзы. Он отчетливо видел Роя без очков, но все предметы на расстоянии пяти футов расплывались.
— Быстрее, Колин.
— А может быть, мы поедем завтра?
— Это займет столько же времени, сколько ты чистишь свои чертовы очки.
— Я имею в виду — днем. Тогда мы сможем больше рассмотреть в доме Кингмана.
— А мне кажется, более забавно поехать в дом с привидениями ночью.
— Но ночью ничего не видно.
Несколько секунд Рой молча изучал его:
— Ты боишься?
— Кого?
— Привидений.
— Конечно, нет.
— Предположим.
— Слушай... Это просто довольно глупо ходить там вокруг этого места в темноте, глубокой ночью... Вот что я хотел сказать. Понимаешь?
— Не понимаю.
— Я не говорю о привидениях. Я имею в виду, что мы там свернем себе шею — в темноте, в заброшенном месте.
— Ты просто боишься.
— Черт тебя возьми.
— Докажи, что это не так.
— Почему я должен что-то доказывать?
— Твой кровный брат должен думать, что ты — трус?
Колин промолчал. Он нервничал.
— Поехали! — крикнул Рой.
Он сел на свой велосипед, выехал с пустынной станции и покатил по Бродвею на север. Он даже не оглянулся.
Колин постоял еще около автомата. Один. А он не любил быть один. Особенно ночью.
Рой уже опережал его на квартал и продолжал нестись вперед.
— Черт! — воскликнул Колин. — Подожди! — закричал он и вскочил на свой велосипед.
Они преодолели последний крутой участок на пути к полуразрушенному дому, который затаился наверху. С каждым шагом дрожь в душе Колина увеличивалась все больше.
