«Нужно уезжать отсюда. Спокойно, трогаться не резко». Он пристегивается, поворачивает ключ зажигания, включает левый поворотник, смотрит в зеркало заднего обзора — теперь можно отъехать от тротуара. И в этот момент появляется полицейский автомобиль. Паника. Но патруль следует дальше: проезжая в двадцати метрах от убийцы. Лекюийе трогается, сердце его стучит так, словно вот-вот разорвется. Мучительно переживая свой провал, он корчится на сиденье, закрывая рот рукой, сдерживая рыдания. У него есть четверть часа на то, чтобы успокоиться и доехать до места, указанного в третьем вызове. Не добившиеся своего демоны больше не осмеливаются с ним заговаривать.
Людовик Мистраль наконец-то завершил обустройство своего кабинета. Мысленно он сравнивает свое рабочее место с тем, что повидал у своих американских коллег, и улыбается. Сотрудники полиции в Нью-Йорке и Вашингтоне работают в помещениях в стиле хай-тэк, в их распоряжении имеются передовые информационные и телекоммуникационные системы. Кабинет, ныне занимаемый им, несомненно, перекрашивали год или два назад, но оборудование явно отстает от американского. Хорошенько поразмыслив, он понимает, что ему больше нравится работать в центре Парижа, в легендарном здании под номером тридцать шесть по набережной Орфевр, увековеченном Сименоном, нежели чем в здании из стекла и стали, без имени и прошлого. В этом он убеждался всякий раз, глядя на черно-белую фотографию Жоржа Сименона, курящего трубку, на фоне таблички с номером тридцать шесть, висящую на видном месте в кабинете директора Центрального управления полиции.
Хотя она и женщина, но не любит, когда ее называют директрисой, предпочитает обращение «мадам директор». Это обращение было установлено в служебной записке за номером один, сразу после ее назначения за подписью префекта. Он же первым и схлопотал внушение от госпожи Геран.
— Значит, теперь мы будем говорить «мадам директриса»? — предположил он слащаво, с хитрецой в глазах.
В ответ она широко улыбнулась и сказала:
— Я настаиваю на том, чтобы меня называли «мадам директор» — полагаю это не даст повода усомниться в моей гендерной принадлежности.
Мистраль развесил на стенах несколько фотографий, заказал комнатные растения и расставил на рабочем столе кое-какие дорогие ему личные вещи: в частности, совершенно замечательные часы, подаренные директором ФБР. Его раздумья прерывает телефонный звонок — сигнальная лампочка указывает на то, что с ним хочет поговорить начальник оперативного отдела.
— Людовик, ребята из первого патрульного дивизиона сейчас находятся на бульваре Мюра, в шестнадцатом округе, в связи с убийством клошара. Оно произошло на велосипедной парковке. Самое противное в том, что в соседнем подвальном помещении обнаружили мальчика в бессознательном. Пока больше ничего выяснить не удалось. Инспектор, побывавший на месте, составил отчет и передал его по телефону заместителю генерального прокурора, но тот считает, что криминалисты должны высказать свое мнение по этому поводу.
— Да, конечно, — соглашается Мистраль. — Я даже съезжу туда с дежурной группой, а то уже засиделся в кабинете. Кто у нас заместитель прокурора?
— Брюно Делатр. Довольно симпатичный молодой человек. Не забывай держать нас в курсе. Привет.
Мистраль заглядывает в лист дежурств и видит, что сегодня очередь Кальдрона. Короткий разговор по внутреннему телефону.
— Венсан, берите свою группу. Едем в шестнадцатый округ: убийство клошара, — но так как в этой истории замешан и ребенок, заместитель прокурора хочет, чтобы мы высказали свою точку зрения по поводу того, кому следует заняться этим делом: окружному отделению полиции или нам.
Кальдрон ведет машину, Мистраль сидит рядом, еще два автомобиля следуют за ними.
Никто не нарушает молчания. Наконец Кальдрон решает высказаться:
— Не люблю я, когда в такие дела замешаны дети. Нет ничего хуже.
— Да, но пока что жертва не ребенок, а некий бродяга, — замечает Мистраль. — Разберемся. Впрочем, я с вами согласен: преступления в отношении детей всегда задевают за живое.
— У вас есть дети? — интересуется Кальдрон.
— Два мальчика. Шести и девяти лет. А у вас?
— Нет. Мы прошли все возможные обследования. Судя по всему, дело во мне. Я консультировался со многими специалистами, но результата нет. Ничего не поделаешь. Моя жена стойко это перенесла. Поначалу я был очень подавлен, боялся, что наш союз не выдержит подобного испытания. В женщинах материнская жилка весьма сильна, нередко пары распадаются из-за невозможности иметь детей.
— Не пробовали усыновить ребенка?
Кальдрон печально улыбается:
— Конечно, пробовали. Проблема в том, что во Франции очень мало детей, подпадающих под категорию усыновляемых. Когда появляется такой малыш — на него уже тут же претендуют пятьдесят семей. Так что тут у нас тоже ничего не вышло.
— Я знаю людей, усыновивших детей из других стран, и они вроде довольны.
Кальдрон горько усмехнулся:
— Это мы тоже пробовали… Мы ездили в Бразилию, в Гватемалу, в Непал и во Вьетнам. Реальность такова, что там нужно заплатить целому ряду посредников, продажным адвокатам, специализирующимся в этом бизнесе. Ведь это бизнес. Они дорого берут с граждан стран Запада. В какой-то момент у нас возникло ощущение, что мы покупаем себе ребенка. В общем, мы отказались от этих планов и забросили свои попытки. Будем считать, что нам не суждено иметь детей.
Мистраль, понимая, что Кальдрон никак не может смириться с таким положением дел, решает не развивать эту тему и не рассказывать о своих двух ребятах и о том, как они вместе проводят время.
Кальдрон, помолчав несколько минут, поворачивается к Мистралю и добавляет с деланной иронией в голосе:
— И животных у нас тоже нет. Ни собаки, ни кошки, ни птички, ни даже золотых рыбок. Никого. С трудом представляю, как бы я возвращался домой вечером и говорил собачонке, как некоторые: «А вот и папа пришел!»
Мистраль, улыбнувшись, переводит разговор на другую тему.
— Обожаю Париж. Я в самом деле испытываю большую радость после возвращения из Америки.
— Да, но только сейчас в городе переполох в связи с прокладкой трамвайных линий и выделением полос для общественного транспорта. В сущности, какое счастье, что полицейские машины с мигалками имеют право по ней ездить.
Кальдрон время от времени смотрит в зеркало заднего обзора, чтобы удостовериться в том, что сопровождающие машины по-прежнему следуют за ними. И вот они прибывают на бульвар Мюра. Без проблем отыскивают нужный адрес. Указателем служат припаркованные в два ряда фургон «скорой помощи», машины окружной и муниципальной полиции, весьма заметно было здесь и присутствие патрульного дивизиона.
Было видно, что все они явно заждались Мистраля и Кальдрона. Их приветствует один из полицейских.
— Я провожу вас туда, где находится тело.
Мистраль уходит вместе с полицейским, а Кальдрон тем временем делает знак восьми приехавшим вместе с ним оперативникам оставаться в машинах. Мистраль, а за ним Кальдрон и их молодой коллега, лейтенант, проходят на велосипедную стоянку. Видя, что повсюду люди, а зона обнаружения трупа никак не обозначена, Мистраль понимает: шансов что-либо найти на месте преступления крайне мало. Полицейские в штатском осматривают тело клошара, лежащее навзничь на опрокинутых велосипедах, и что-то помечают у себя. Старший по наряду, два агента и человек в синем рабочем халате стоят на некотором отдалении. Присутствующих коротко представляют друг другу. Мистраль просит, чтоб его ввели в курс дела. Лейтенант поспешно достает блокнот, готовясь вести протокол.
— Кто обнаружил тело?
Человек в синем халате выходит вперед. Он нервно вертит в руках связку ключей. Мистраль машинально замечает, что карманы, видимо, служат ему для хранения инструментов. Прежде чем ответить, парень сует ключи в карман брюк, достает платок сомнительной чистоты и протирает им очки.
— Кто вы, месье? — спрашивает Мистраль.
— Жоао Фернандес. Я работаю вахтером при этих домах, — отвечает человек в халате со множеством карманов для хранения инструментов.
Мистраль взглядом просит его продолжать. Полицейский, стоящий на некотором отдалении, держит в руке лист бумаги.
— Я все записал, если хотите, я…
Мистраль не дает ему закончить фразу, жестом обрывая на полуслове.
— Не надо, месье Фернандес нам все расскажет.
Фернандес, явно ободряемый Мистралем, продолжает:
— Как я уже рассказал двум фликам… э-э… то есть полицейским, не хочу, чтобы вы сочли, что ответственность за это убийство лежит на мне. Это ведь убийство, да?
— А почему на вас?
— Потому что я позволял этому человеку здесь ночевать. Зимой холодно, он никому не мешал, даже не пил, а днем уходил просить милостыню — или я не знаю, что он там делал. По вечерам после обеда в какой-то благотворительной организации он ночевал тут, в углу. В эту суровую зиму он предпочитал оставаться здесь, а не отправляться в ночлежку.
