Я дал Тину два доллара.
– Отправьте немедленно.
– Извините, сэр, факсимильный аппарат...
– Послушай, приятель, сейчас шесть утра. Факсимильный аппарат свободен. – Я подтолкнул его к комнате, где стоял факс, помог набрать номер, и через несколько секунд сообщение было отправлено. У того же самого Тина я позаимствовал спички, вытряхнул из пепельницы пепел и сжег в ней текст. Портье мои действия определенно не обрадовали. – Мистер Тин, – сказал я ему, – через какое-то время я вам позвоню. Мне необходимо знать, прислали на мое имя книгу или нет. Бьет?
Он кивнул.
Я с размаху хлопнул его по плечу, и он отшатнулся в сторону.
– Не исчезайте.
Я вышел из служебки, обогнул конторку и направился к Сьюзан. Она сидела на диване. Перед ней на кофейном столике и на коленях лежали фотографии. Я сел рядом.
– Ну вот, факс отправлен. И я предупредил Тина, что позднее позвоню ему по поводу... – Я взял один из снимков – побережье с высокой точки – и тут же узнал остров Пирамида. Фотографировали с пирамидальных скал, где трудились сборщики птичьих яиц.
Другой снимок с самого начала приковал мое внимание: зернистое изображение выходящей из воды Сьюзан. Фотограф явно воспользовался сильным телеобъективом. Обнаженное тело анфас, а на заднем плане в воде – я.
Я перебрал другие снимки: мы со Сьюзан обнимаемся в воде, она разговаривает со шведами, я лежу на животе на песке, а Сьюзан сидит на моей заднице. Я положил фотографии и посмотрел на нее. У Сьюзан было какое-то отрешенное выражение лица, словно она смотрела в пустоту.
– Убью этого подонка, – проговорил я.
Она не ответила и не пошевелилась.
– Сьюзан, ты как? Ну-ка взгляни на меня.
Она вздохнула – раз, другой.
– Ничего, ничего, все в порядке.
– Прекрасно. – Я собрал снимки, положил их в конверт и встал. – Готова? Пошли?
Сьюзан кивнула, но осталась сидеть.
– Гаденыш, – прошептала она.
– Мудак, – согласился я. – Подлый, гнусный извращенец, садист, мелкое дерьмо.
Она не ответила.
– Ну давай, потопали. – Я взял ее за руку.
Сьюзан встала, но не двинулась с места.
– Подонок. Зачем он это сделал?
– Какая разница?
Она подняла на меня глаза.
– Он способен послать эти фотографии Биллу.
Я не сомневался, что снимки уже летели по почте. И не только Биллу.
– И в мою контору.
– Пойдем. – Я потянул ее за руку, но она не пошевелилась.
– Моим друзьям... родным... в полиции есть мой адрес в Леноксе. Начальству в Нью-Йорке.
– С этим будем разбираться потом.
– У них на меня полицейское досье. Со всего, что я отправляла по почте, они списывали адреса.
– Но ты же посылала корреспонденцию в Нью-Йорк с деловой почтой?
– А рождественские открытки? Я их отправляла прямо с центральной почты. – Она попыталась улыбнуться. – Хотела, чтобы на них стоял вьетнамский штамп. Знала, что нельзя этого делать. – Она посмотрела на меня и спросила: – Ты думаешь, он пошлет фотографии в Штаты?
– Слушай, Сьюзан, не делай из мухи слона. Ну сходила на нудистский пляж. Ну сфотографировали голой. Великое дело! Ведь не в постели же!
Она сердито стрельнула на меня глазами.
– Пол, я не хочу, чтобы мои родные и сослуживцы смотрели на меня голую.
– Давай обсудим это потом. Надо сначала выбраться из Вьетнама. Живыми. А потом уж будем волноваться по поводу фотографий.
– Хорошо. Пошли, – кивнула она.
Мы взяли багаж и направились к выходу.
– Нам нужно такси, чтобы доехать до аэропорта Фубай, – сказал я швейцару.
Из темноты возник человек:
– Аэропорт нет света. Самолеты не летай. Надо ждать утро. Тогда самолеты летай. Вы завтракать.
– Я не хочу завтракать, малый. Мне требуется такси. Бай гио. Maintenant[84]. Сейчас.
Сьюзан что-то сказала ему по-вьетнамски. Швейцар хихикнул и вышел на улицу.
– Я ему сказала, что ты жопоголовый псих, вечно торопишься и таскаешь меня за собой.
– А как по-вьетнамски "жопоголовый"? – рассмеялся я.
– Головожопый.
Вернулся швейцар и помог нам вынести багаж. По подъездной дорожке подкатило такси. Мы сели в машину, и шофер тронул ее с места.
Дождь теперь не хлестал – только моросил. Но дорога блестела от воды. Водитель свернул на улицу Хунгвуонг, по направлению к шоссе № 1, рядом с которым располагался аэропорт. Сьюзан посмотрела в заднее окно.
– За нами никого.
– Отлично. Куда мы едем?
– Понятия не имею. Я думала, что ты знаешь.
Я обнял ее за плечи и поцеловал в щеку.
– Я тебя люблю.
– Через несколько дней меня будет любить еще сотня мужиков, – улыбнулась она.
– Почта здесь идет очень медленно.
Сьюзан взяла меня за руку.
– Тебе не кажется, что тебя насилуют?
– Именно этого хочет полковник Манг. Но я не собираюсь играть по его правилам.
– Ты мужчина. Это не одно и то же.
Мне не хотелось обсуждать этот предмет, и поэтому я снова спросил:
– Так куда же мы едем?
– Тут недалеко.
Мы продолжали катить по улице Хунгвуонг через Новый город к шоссе № 1. Сьюзан что-то сказала таксисту, тот развернулся на почти пустой мостовой, и мы направились в обратную сторону. Я не заметил, чтобы еще какая-нибудь машина повторила наш маневр. Теперь мы двигались на север и пересекли реку Перфум по мосту Трангтьен неподалеку от плавучего ресторана. На противоположном берегу показался рынок, где мы с Анхом разговаривали и ели орешки.
Машина остановилась на автобусной станции, которая, как и рынок, называлась Донгба. Мы расплатились с таксистом, вышли из машины и взяли свой багаж.
– Решила ехать на автобусе? – спросил я Сьюзан.
– Нет. Но в это время автобусная станция уже открыта. Это запомнится таксисту. А мы с тобой пойдем на рынок, который тоже никогда не закрывается.
Мы надели рюкзаки, я покатил чемодан по дороге, а она понесла мою сумку.
– Я не возражаю, – объявил я, – потому что понимаю, что тебя обучали в Лэнгли, ты знакома со страной и, надеюсь, знаешь, что делаешь.
– Я знаю, что делаю.
Через пять минут мы оказались на рынке. И хотя еще было темно, здесь уже вовсю кипела жизнь. Какие-то люди, вероятно, содержатели забегаловок, торговались по поводу странного вида рыбы и кусков мяса. Из-за прилавка под висящей на проводе голой, без плафона, лампочкой мне крикнули по-английски:
– Подходите, смотрите – самый лучший на свете фрукт!
Я не обратил внимания, но Сьюзан повернула к огромному столу. И мне пришлось тащиться за ней.
Продавец раскрыл хлипкую дверь ларька, и моя спутница скрылась внутри.
– Входите. Быстрее, – сказал мне продавец.
Дверь за мной затворилась Мы оказались в узком длинном помещении, которое освещало несколько лампочек. Здесь пахло фруктами и сырой землей. Сьюзан поговорила с продавцом по-вьетнамски, а потом повернулась ко мне:
– Пол, ты же помнишь мистера Уена – мы с ним вместе обедали в доме Фамов.
Я действительно помнил и в подтверждение этого сказал по-вьетнамски:
– Сат конг.
Уен энергично закивал головой:
– Да. Сат конг.
– Мистер Уен решил нам помочь, – объяснила Сьюзан.
Я пристально посмотрел на него.
– Вы понимаете, что за нами следит министерство общественной безопасности? Не исключено, что нас видели, когда мы разговаривали после службы, и теперь за вашим домом тоже установлена слежка. Вы понимаете, что это значит?
Английский язык Уена не отличался совершенством, но все же он меня понял. И ответил:
– Я не боюсь умереть.
– Зато я боюсь, что вы умрете.
– Мне все равно.
Мне показалось, что он не поверил, что я в самом деле за него беспокоился. И продолжал:
– Если полиция арестует меня с вашим мотоциклом, вас найдут по номерам. Бьет?
– Номера сняли с другого мотоцикла, который разбился во время аварии, – перевела его ответ Сьюзан.
– Отлично, – обрадовался я. – Но все-таки успокой его – скажи: если нас застукают с его мотоциклом, мы заявим, что стащили его. И когда он нам будет не нужен, мы утопим его в озере или где-нибудь еще.
Сьюзан перевела. Уен ответил по-вьетнамски, и ей снова пришлось служить переводчиком:
– Он говорит, что ненавидит коммунистов и хочет пострадать... стать мучеником за свою веру.
Я посмотрел на него и спросил:
– А родные?
– То же самое.
Трудно спорить с человеком, который лезет в мученики. Но я все-таки попробовал напоследок. Мне показалось, что им движет не только вера. Скорее ненависть из-за того, что произошло в 68-м и что творилось потом. Анх, как и он, руководствовался не только понятиями свободы и демократии. Они оба ненавидели режим, потому что потеряли родных. Можно простить гибель близкого человека на поле боя, но только не хладнокровное убийство.
