– Номера сняли с другого мотоцикла, который разбился во время аварии, – перевела его ответ Сьюзан.
– Отлично, – обрадовался я. – Но все-таки успокой его – скажи: если нас застукают с его мотоциклом, мы заявим, что стащили его. И когда он нам будет не нужен, мы утопим его в озере или где-нибудь еще.
Сьюзан перевела. Уен ответил по-вьетнамски, и ей снова пришлось служить переводчиком:
– Он говорит, что ненавидит коммунистов и хочет пострадать... стать мучеником за свою веру.
Я посмотрел на него и спросил:
– А родные?
– То же самое.
Трудно спорить с человеком, который лезет в мученики. Но я все-таки попробовал напоследок. Мне показалось, что им движет не только вера. Скорее ненависть из-за того, что произошло в 68-м и что творилось потом. Анх, как и он, руководствовался не только понятиями свободы и демократии. Они оба ненавидели режим, потому что потеряли родных. Можно простить гибель близкого человека на поле боя, но только не хладнокровное убийство.
– Ну хорошо, раз все понимают и не боятся последствий, продолжим, – буркнул я.
В тусклом свете в углу темнела закрытая тканью груда – видимо, тот самый мотоцикл. Уен подошел и откинул тент. Под ним оказалась огромная черная машина непонятной мне марки. Я положил ладонь на большое кожаное седло. На литом оргстекле красовалась надпись "БМВ", и ниже: "Париж – Дакар". Я не бывал ни там, ни там. Но "Париж" мне показался перспективнее.
Нгуен что-то объяснил. Сьюзан выслушала и перевела:
– Этот "БМВ" модели "Париж – Дакар", очевидно, назван так в честь знаменитых гонок.
– Насколько я знаю, Дакар – в Западной Африке. Что же, эта штуковина умеет даже плавать?
– Не знаю, Пол, слушай дальше. У него девятисотвосьмидесятикубовый мотор. В баке сорок пять литров топлива плюс двухлитровый резерв. Запас хода – от пятисот до пятисот пятидесяти километров. Уен говорит, что он хорошо идет и по дороге, и по грязи, и по целине. Мотоцикл специально для этого и задуман.
– Еще бы! Если на нем катаются из Парижа в Западную Африку, – хмыкнул я и посмотрел на бак, который во избежание случайных повреждений был высоко приподнят на раме. С запасом хода свыше пятисот километров мы проделаем весь девятисоткилометровый путь до Дьенбьенфу всего с одной заправкой. Я наклонился и потрогал покрышки. Они оказались большими, чуть не восемнадцати дюймов, и с хорошим протектором.
Сьюзан что-то спросила Уена и перевела:
– Он говорит, у него приличная скорость и он... кажется, это слово значит "маневренный"... и мягкий на ходу. Мой байкерский лексикон не очень велик.
Я повернулся к вьетнамцу:
– Сколько?
Он покачал головой:
– Бесплатно.
Я впервые услышал это слово с тех пор, как вышел из самолета в Сайгоне.
– Но мы не сумеем вернуть вам мотоцикл. Билет в один конец. Пока-пока!
Уен снова кивнул, но я не мог решить, правильно ли он меня понял.
– Я ему все это уже сказала, – пришла мне на помощь Сьюзан. – Он знает, что к чему.
– Вот как? Где же и когда ты с ним успела пообщаться?
– За ужином меня пригласили позавтракать в воскресенье утром. Тебя тоже, но ты был занят.
А до этого мне показалось, что Сьюзан говорила, будто спала до полудня.
– Значит, дело решенное?
– На твое усмотрение.
Я повернулся к ней и сказал на таком английском, чтобы нгуен уж точно не понял.
– Подумай хорошенько. Кроме того, нам может не поздоровиться, да и другим тоже, – это целая тысяча километров: успеешь и задницу натереть, и в грязи наваляться. Тебе это надо?
Сьюзан повернулась к Уену, и оба залились смехом.
– Чего веселитесь?
– Я спросила у него, не найдется ли вместо мотоцикла слона.
Я расхохотался.
Вьетнамец похлопал ладонью по седлу.
– Отличный мотоцикл. Купить у француза. Он... – Вьетнамец повернулся к Сьюзан.
– Участвовал в ралли из Ханоя в Хюэ, – перевела она.
– Выиграл?
Сьюзан улыбнулась и повернулась к Уену.
– Пришел вторым.
– Лучше бы найти мотоцикл, который победил.
– Ну так да или нет? – нетерпеливо спросила она. Что ж, цена подходила. Я забрался на седло.
– Вези меня вперед.
Уен дал нам быстрый и сбивчивый урок, как пользоваться данным аппаратом, и у меня сложилось впечатление, что он вообще не умел водить мотоцикл или водил его, как все вьетнамцы, методом проб и ошибок, постоянно давя на сигнал.
Я слез с двухколесной машины и похлопал "БМВ" по баку.
– Полный?
Уен кивнул.
Я посмотрел на Сьюзан.
– Ну что ж... тогда все в порядке?
Она кивнула.
Мы открыли пластиковый пакет и переоделись в горские байкерские костюмы: я в кожаную куртку, Сьюзан в стеганую, меховые шапки и горские шарфики. Мистер Уен вытаращил глаза. Содержимое рюкзаков вывалили в объемные седельные сумки, а опустевшие рюкзаки положили сверху.
– Возьмите чемодан и сумку, – повернулся я к Уену. – Прошу вас, позаботьтесь о моих синих пиджаках.
Он кивнул и достал карту из застегнутого на "молнию" чехла на плексигласовом обтекателе.
– Вьетнам.
– А Парижа нет?
– Куда вы едете?
– Убивать коммунистов.
– Очень хорошо. Где?
– Далат.
– О'кей. Удачи.
– Спасибо. – Я достал бумажник и отдал ему последние две сотни. Не слишком обременительная цена за дорогую "бээмвуху".
Уен опять покачал головой.
– Он в самом деле хочет отдать нам мотоцикл даром, – произнесла Сьюзан.
– Спасибо, – сказал я вьетнамцу.
Он склонил голову, оглядел свое овощехранилище, выбрал гроздь бананов и положил в седельную сумку. А поверх еще две литровые бутылки с водой. И дал мне знак выводить мотоцикл. А сам подошел к двери, немного приоткрыл, повернулся к нам и кивнул.
Я застегнул "молнию" на кожаной куртке, повязал на шею темный шарф, нацепил очки и натянул кожаные перчатки, которые оказались мне малы.
Сьюзан проделала то же самое, и мы посмотрели друг на друга. Смешно, но мы не рассмеялись.
– Так ты кто: мотоциклист или летчик? – спросила она.
– Идея не моя, – парировал я.
Сьюзан и Уен обменялись новогодними поздравлениями и раскланялись. А потом он повернулся ко мне и на прекрасном английском произнес:
– Храни вас Господь. Вас и мисс Сьюзан. Счастливого пути.
– И вы берегите себя, – ответил я.
Он кивнул и распахнул створку. Я вывел тяжелую машину на рыночную площадь. Сьюзан вышла следом за мной. Торговцы покосились на нас. Но в таком виде меня бы не узнала и собственная мать, так что это не имело особого значения. Я обернулся к Уену, но тот уже закрыл дверь.
– Ближайшая дорога налево вдоль реки, – сказала Сьюзан. – Готов?
Я сел в седло и завел мотор. Раздался ужасный рев, и я почувствовал, как мощный двигатель сотрясает раму. Я снизил обороты и посмотрел на циферблаты приборов – все, казалось, было в полной исправности. Я зажег свет. Сьюзан села позади меня, я включил первую передачу, и мы начали спуск по травянистому откосу к дороге, которая шла по берегу реки.
Мы ехали по набережной. Слева текла река Перфум, а справа возвышались стены Цитадели. Мотоциклу вполне хватало мощности даже для двоих. Забавная могла бы получиться поездка. Но я опять нисколько не радовался.
Движение было небольшим, и мне удалось овладеть навыками вождения тяжелой машины, не убив ни себя, ни других.
Мы миновали два моста, флаговую башню, и, когда кончились стены Цитадели, Сьюзан крикнула мне в ухо:
– Сейчас направо.
Я повернул на дорогу, которая шла на север параллельно западной крепостной стене и железной дороге. Наконец двухкилометровое укрепление кончилось, и мы переехали через широкий, окружающий Цитадель ров. Дорога сделалась шире, и я понял, что выехал на шоссе № 1.
Сьюзан шлепнула меня по спине, и я обернулся через плечо. Она вытянула руку, и я посмотрел туда, куда она показывала. Там за горизонтом скрывалась вдали Цитадель, в середине которой лежала императорская столица – жемчужина вьетнамских городов, – погибшая в 68-м году и возрожденная на костях своего народа.
Я вспомнил Анха и его отца, пехотного капитана, Уена и всю семью Фам, шестнадцатигранный ресторан, где мы со Сьюзан обедали под дождем, канун Тета на реке Перфум, католический собор, праздничную иллюминацию и фейерверк. Год Быка.
Сьюзан обхватила меня руками и прошептала в ухо:
– Мне всегда жалко уезжать из мест, где у меня было что-то хорошее.
Я кивнул.
Небо на востоке светлело, и шоссе № 1 – Безрадостная улица, по которой мы ездили в Куангчи и обратно, в ад и назад, – постепенно становилось оживленнее. Предгорья тронули лучи восходящего над Южно-Китайским морем солнца. Я помнил эти места, когда в феврале 68-го года здесь моросил холодный дождь. И еще я помнил ребят, которые слишком повзрослели до того, как кончилось их детство, но умерли слишком молодыми, прежде чем сбылась хотя бы одна их мечта.
