В то же время, глядя на спящего Микаэля и прислушиваясь к его храпу, она осознавала, что никогда прежде так безоговорочно никому не доверяла. Она была совершенно убеждена в том, что Микаэль Блумквист никогда не использует своих знаний о ней ей же во вред. Это было не в его характере.
Единственное, чего они никогда не обсуждали, так это своих отношений. Она не решалась, а Микаэль просто не затрагивал эту тему.
Как-то утром на второй день Рождества Лисбет сделала для себя ужасное открытие. Она совершенно не понимала, как это произошло и как ей теперь с этим быть. Впервые за свою двадцатипятилетнюю жизнь она влюбилась.
То, что он был почти вдвое старше, ее не волновало. Равно как и то, что в данный момент о нем столько писали, как мало о ком в Швеции, и его портрет красовался даже на обложке журнала «Ньюсуик» – это все лишь мыльная опера. Но Микаэль Блумквист не какая-нибудь эротическая фантазия или мечта. Этому неизбежно придет конец, иначе просто и быть не может. Зачем она ему? Возможно, он просто проводит с ней время в ожидании кого-нибудь получше, живущего не такой собачьей жизнью.
Она сразу же поняла, что любовь – это миг, когда сердце прямо готово разорваться.
Когда ближе к полудню Микаэль проснулся, она уже сварила кофе и накрыла на стол. Он присоединился к ней и сразу заметил: что-то в ее отношении изменилось – она держалась чуть более скованно. Когда он спросил, не случилось ли чего-нибудь, она посмотрела на него отстраненным непонимающим взглядом.
Сразу после рождественских праздников Микаэль Блумквист отправился на поезде в Хедестад. Когда он вышел к встречавшему его Дирку Фруде, на нем была теплая одежда и настоящие зимние ботинки. Поверенный тихо поздравил его с успехами. Микаэль впервые приехал в Хедестад с августа и оказался там почти в тот же срок, что и год назад, во время своего первого визита. Они пожали друг другу руки и завели вежливую беседу, но между ними оставалось много невысказанного, и Микаэль испытывал известную неловкость.
Все уже было подготовлено, и деловая часть, проходившая дома у Дирка Фруде, заняла всего несколько минут. Адвокат предложил перевести деньги на удобный Микаэлю счет за границей, но тот настоял на том, чтобы гонорар был выплачен «белыми» деньгами на счет его предприятия.
– Я не могу себе позволить никакой другой формы оплаты, – коротко объяснил он.
Визит носил, однако, не только финансово-деловой характер. Когда Микаэль с Лисбет поспешно покидали Хедебю, он оставил в гостевом домике одежду, книги и кое-что из личных вещей.
Хенрик Вангер так еще до конца и не оправился после инфаркта, однако перебрался из больницы обратно домой. При нем по-прежнему оставалась нанятая персональная сиделка, которая запрещала ему совершать длительные прогулки, ходить по лестницам и обсуждать вопросы, которые могли бы его разволновать. Как раз в эти дни он немного простудился, и ему тут же был предписан постельный режим.
– Она к тому же дорого обходится, – пожаловался Хенрик Вангер.
Микаэля Блумквиста это сообщение не слишком встревожило – он считал, что старик вполне может себе позволить такой расход, учитывая то, сколько он за свою жизнь сэкономил денег на неуплате налогов. Хенрик Вангер мрачно оглядел его, а потом засмеялся:
– Черт побери, ты стоил своих денег до последней кроны. Так я и знал.
– Честно говоря, я не верил, что смогу разгадать эту загадку.
– Благодарить тебя я не собираюсь, – сказал Хенрик Вангер.
– Я этого и не ждал, – ответил Микаэль.
– Тебе хорошо заплатили.
– Я не жалуюсь.
– Ты выполнял для меня работу, и ее оплата является уже вполне достаточной благодарностью.
– Я здесь только для того, чтобы сказать, что считаю работу законченной.
Хенрик Вангер скривил губы.
– Ты еще не завершил работу, – сказал он.
– Я знаю.
– Ты еще не написал хронику семьи Вангер, как мы договаривались.
– Я знаю. Но писать ее не буду.
Они немного помолчали, обдумывая нарушение контракта. Потом Микаэль продолжил:
– Я не могу написать эту историю. Я не могу рассказать о семье Вангер, намеренно опустив главный сюжет последних десятилетий: о Харриет, ее отце и брате и об убийствах. Как бы я мог написать главу о том времени, когда Мартин занимал пост генерального директора, делая при этом вид, что не знаю о содержимом его подвала? К тому же я не могу написать историю, еще раз не испортив жизнь Харриет.
– Я понимаю твою дилемму и благодарен за тот выбор, который ты сделал.
– Значит, я освобождаюсь от обязанности писать эту хронику?
Хенрик Вангер кивнул.
– Поздравляю. Вам удалось меня подкупить. Я уничтожу все заметки и магнитофонные записи наших бесед.
– Вообще-то я не считаю, что ты продался, – сказал Хенрик Вангер.
– Я воспринимаю это именно так. А значит, вероятно, оно так и есть.
– Тебе пришлось выбирать между долгом журналиста и долгом близкого человека. Я практически уверен в том, что не смог бы купить твое молчание и ты предпочел бы исполнить долг журналиста и выставил нас напоказ, если бы не хотел поберечь Харриет или считал меня мерзавцем.
Микаэль промолчал. Хенрик посмотрел на него:
– Мы все рассказали Сесилии. Нас с Дирком Фруде скоро не станет, и Харриет потребуется поддержка кого-нибудь из членов семьи. Сесилия подключится и будет активно участвовать в работе правления. В перспективе они с Харриет возьмут на себя руководство концерном.
– Как она это восприняла?
– Для нее это, естественно, стало шоком. Она сразу уехала за границу. Одно время я боялся, что она не вернется.
– Но она вернулась.
– Мартин был одним из немногих членов семьи, с кем Сесилия всегда ладила. Ей было очень тяжело узнать о нем правду. Теперь Сесилии также известно о том, что сделал для семьи ты.
Микаэль пожал плечами.
– Спасибо, Микаэль, – сказал Хенрик Вангер.
Микаэль снова пожал плечами.
– Помимо всего прочего, я был бы не в силах написать эту историю, – сказал он. – Семейство Вангер стоит у меня поперек горла.
Они немного помолчали, а потом Микаэль сменил тему:
– Как вы чувствуете себя, через двадцать пять лет вновь оказавшись генеральным директором?
– Это лишь временно, но... я бы предпочел быть помоложе. Сейчас я работаю только по три часа в день. Все заседания проходят в этой комнате, и Дирк Фруде опять стал моей ударной силой, если кто-нибудь начинает артачиться.
– Да трепещут юниоры. Я далеко не сразу понял, что Фруде не просто скромный экономический советник, но еще и человек, который решает за вас проблемы.
– Именно. Правда, все решения принимаются совместно с Харриет, и в офисе крутится она.
– Как у нее дела? – спросил Микаэль.
– Она унаследовала доли брата и матери. Вместе мы контролируем около тридцати трех процентов концерна.
– Этого достаточно?
– Не знаю. Биргер сопротивляется и пробует ставить ей подножки. Александр вдруг осознал, что у него появилась возможность обрести вес, и объединился с Биргером. У моего брата Харальда рак, и он долго не проживет. У него у единственного остался крупный пакет акций – семь процентов, – который унаследуют его дети. Сесилия и Анита объединятся с Харриет.
– Тогда у вас под контролем окажется более сорока процентов.
– Такого блока голосов в семье еще никогда не было. На нашей стороне окажется достаточное количество держателей одного-двух процентов. В феврале Харриет сменит меня на посту генерального директора.
– Счастья это ей не принесет.
– Нет, но такова необходимость. Нам нужны новые партнеры и свежая кровь. Мы также вполне можем сотрудничать с ее собственным концерном в Австралии. Существуют разные возможности.
– Где Харриет сейчас?
– Тебе не повезло. Она в Лондоне. Но она очень хочет с тобой повидаться.
– Я встречусь с ней на заседании правления в январе, если она приедет вместо вас.
– Я знаю.
– Передайте ей, что я никогда не буду обсуждать события шестидесятых годов ни с кем, кроме Эрики Бергер.
– Я это знаю, и Харриет тоже. Ты человек с правилами.
– Однако передайте ей, что вся ее деятельность начиная с этого момента уже сможет попасть в журнал, если она не будет вести себя достойно. Щадить концерн «Вангер» никто не собирается.
– Я ее предупрежу.
Микаэль покинул Хенрика Вангера, когда старика постепенно начало клонить в сон. Он упаковал свои вещи в две сумки. Закрывая в последний раз дверь гостевого домика, он немного поколебался, а потом все-таки пошел к Сесилии Вангер.
Ее не оказалось дома. Он достал фонарик, вырвал страничку из блокнота и написал несколько слов:
Прости меня. Я желаю тебе всего хорошего.
Записку он вместе со своей визитной карточкой опустил в почтовый ящик.
