– Тоже недурственно…
– А я способен из горла цельный алабастр опростать! – заявил с пола Локисидис, приподнявшись на локте. Вскинув бороду к потолку, он быстро зашевелил серыми губами, то ли считывая одному ему видимую информацию, то ли прикидывая последствия, и с сожалением заключил: – Но до дома тогда не дойду…
Еще с минутку поразмыслив, добавил:
– И доползти не получится. На улице Бутомия воткнули пост с дюже злыми полицаями. Непременно изловят и упекут в трезвяк.
– А откупиться? – осведомился Сычий, деловито принимаясь за сало. Обмуровщик сокрушенно чихнул:
– …чх-хии… Нет, с ползучих они не берут. Зачем ограничиваться мелочью, когда можно в тихом переулке вывернуть карманы и выгрести всё?
– Правильно мыслишь, – кивнул Самсоний, обгладывая жирную, золотистую корочку. – Сам так и делал, когда по молодости состоял в органах.
– И через это сел? – полуутвердительно хмыкнул Гаммий. Сычий поднял на него спокойные голубые глаза:
– Сидит, бугорок, опущенный на «палке», а приличный человек срок мотает. Почти через то. Один бедолага некстати во время шмона очнулся и задергался. Шуметь начал… Вот и пришлось ему шею чуток поприжать. Да перестарался я малость. Как потом объяснили судмедэксперты, жилка какая-то важная у него перекрылась, и кровь перестала поступать к сердцу. Или обратно – разве этих приспешников Аида поймешь? Бывает же такая невезуха!
– Что ж не отбрехался? – полюбопытствовал Арбузий. – Сказал бы: «Несчастный случай…»
– Не вышло и не получилось. Свидетели, как назло, нашлись. Когда нужно, так их днем с огнем не сыщешь, а тут откуда ни возьмись… Да и один гнилой корешок из наряда зуб на меня имел – дал показания, сука. Я, как освободился, дом его спалил.
– Значит, лучшие годы провел на «аленьком цветочке»?
– На «красной», где ж еще. А там нравы покруче, чем на иных «зеленых». От власти, которую имели на воле, ой как трудно отвыкать! Многие по привычке в авторитеты лезли без серьезных на то оснований. Разборки были – Аресу на загляденье!
– А сам на отдельную койку у окошка не зарился?
– Зачем? – удивился Самсоний и пригубил пивка. – Заботы лишние нужны, что ли? Я сразу себя поставил «хоботом», благо силушкой и характером не обижен. Паханов уважал и на рожон не пёр, но и тяжелее кружки редко когда поднимал. «Шестёрками» на третьем году лагерной скуки обзавелся – всё, как у серьезных людей. Только без ежедневного командования другими. Не люблю.
Ветер упруго нажал на скрипнувшую форточку и вдруг толчком распахнул ее настежь, ударив о стену. Хрупкое, в нитях трещин, стекло зазвенело, рассыпаясь на осколки, размером чуть побольше самих снежинок. В комнатке сразу засквозило, запело, завьюжило… Центаврус недовольно поморщился и заткнул отверстие подушкой в мятой наволочке, демонстрировавшей все мыслимые и немыслимые оттенки серого цвета.
– Не было у нас порядка и не будет! – горестно провозгласил он и в сердцах стукнул кулаком по колену Арбузия. – А всё почему? А потому, что в низшую и среднюю структуры пирамиды власти устремились вот такие глоты!
Шлеппий всклокоченным темечком боднул воздух в направлении спеца по соединениям-разъединениям, который с невозмутимым видом лениво попыхивал папируссой.
– Ты считаешь, что я не реализовал свои руководящие возможности в достаточной степени? – вкрадчиво спросил он. – Намекаешь, что мое место на самой вершине?
– Сказал бы я, где твое место, да опасаюсь в пятак схлопотать…
– Верно опасаешься – у меня не задержится. И не посмотрю, что в дружбанах состоишь.
Увольняющийся по собственному желанию, пошатываясь, встал, держа в вальсирующих руках очередные дозы выпивки и запивки. Приковав к себе внимание, Сергий глубокомысленно произнес:
– Я неоднократно убеждался, что у присутствующих тут интеллектуалов с творческим воображением всё в норме и даже сверх того. Так не попробуете ли мысленно представить нашего Сычия в роли императора?
Кажется, Гаммий, Арбузий и я честно попытались это выполнить. После минутного сосредоточения на заданной абстрактной проекции мы переглянулись, поёжились, почесались, кто где, и потянулись за подкрепляющим.
Последний мой глоток совпал с итоговым выводом, неожиданно озвученным напольным Локисидисом:
– Самсоний на троне? Ну, тогда Калигула с Нероном могут отдыхать!
– Тю на тебя, дурилка горизонтальная! – дунул вниз Сычий, однако было заметно, что он польщён. – Мой род крестьянский, ребятишки! И к сановному хулиганству не приучен!
– А велика ли разница в вариантах хулиганства? – грустно вопросил Шлеппий. – Что мужички поначалу проделывали с инспекторами, выявлявшими излишки зерна? А в навозец по самые брови закапывали. Обстоятельно и без сантиментов. Так ведь то, что делается от ненависти, получится и со скуки! Главное – склонности, склонности…
– Спец, тебя обвинили в потенциальном садизме! – (я уже убеждался не раз, что из Гаммия выйдет первостатейный провокатор). – Ответь!
– Запросто! – согласился Сычий и подался чуть вперед. – Начну, как водится, с примера. Попали однажды на мою зону с полдюжины интеллигентишек – то ли из адвокатуры, то ли из профессуры – короче говоря, взяточники. И вот один из них стал передо мной свой нос задирать. Я ударение в слове неправильно поставил, так этот сохатый поправлять полез. Чуть ли не лекцию прочел о правилах да об исключениях! Я лажу выслушал спокойненько и отошел. А через полчасика к грамотею тихо так подваливает некий шкет и закурить предлагает. Умник с восторгом цигарку хватает, смолит… Потом идет в столовку и получает там миску, пробитую заточкой. И с помощью пинка отправляется за позорный стол. А после хавки – в позорный барак. Суть происшедшего ясна?
– Кристально, – подтвердил Филиппий. – Ты ему «хохлатика» подослал.
– Ага! Которого дозволяется только иметь. А брать у него ничего нельзя да и здороваться тоже – иначе сам таким станешь. Так вот, хотелось бы знать, что собутыльники думают о моем поступке?
Возник небольшой тайм-аут: желающий комментировать первым нашелся не сразу. Наконец, Аркадий Арбузий нетвердо сказал:
– Мне он не нравится.
– Не удивлен: настоящего «мужика» видно за версту, – удовлетворенно отметил Самсоний. – Дальше!
– Мелкая месть оскорбленного самолюбца! – с вызовом откликнулся Центаврус. – Пакость, и ничего кроме!
– У тебя есть кое-какие задатки бунтаря, но до хорошей взбучки, – усмехнулся спец. – Обломали бы скоро-оо! Дальше!
– Воспитание подчиненного состава на сильном и доходчивом примере! – (Гаммий поразительно ловко уклонился от какой-либо конкретики). – Я видел нечто похожее.
– Ну, декурион он и есть декурион… И последний? Бревно по кличке «Локис» не в счет!
Я посмотрел на возбужденную рожу Сычия, перевел взор повыше, на литое распятие на стене и холодно сказал:
– Поступок правильный.
Мою ладонь сграбастали и уважительно пожали. Похвалили и словесно:
– По понятиям соображаешь. А остальным фрайеркам придется вновь напомнить кое-какие прописные истины. Как только кум сватает со статьей, так он тебя, считай, заново крестит. И крестит куда круче, чем даже сам Иоанн Иорданский. На этой земле в ранге Иеговы-Саваофа – Опер да Пахан, а основная заповедь у них обоих одинаковая, знаменитая: «Не верь, не бойся, не проси!» Это куда надежнее, чем заезженное талмудистское: «Чего себе не желаешь, не делай и ближнему своему». Фарисей Гиллель умен был, да наивен слишком. Три «не» надежнее двух…
Ветер снаружи навалился на оконную раму, завыл, забился, силясь выпихнуть из разбитой форточки подушку. Ему удалось отогнуть уголок и проникнуть внутрь помещения. Сидящих он освежил, а лежащего, кажется, простудил – Локисидис снова чихнул да так, что пыль взвилась до крышки стола.
– А игде… кхе-кхе… моя доля? – прокашлял обмуровщик и, приподнявшись, выложил на эту крышку свою клиновидную бороду. Поворочав ей и подметя немного скатерку, он принюхался и озабоченно произнес:
– Чуять чую, но почти на самом донышке!
– А ты еще понирванься возле наших ног, так вообще ни с чем останешься, – утешил его бригадир и сосредоточенно поболтал остатками пойла в одном из алабастров. – Завидую тебе: захотел ширануться – лег, нанюхался портянок, и готово! Никаких материальных затрат, достаточно лишь разуться… Так ты сидячее положение собираешься принимать или из блюдечка лакать соизволишь? Могу накапать!
Локисидис поспешно уселся на подобранное у стены березовое полено, на что ушло какие-то две-три минуты. Попутно он в очередной раз раскатисто чихнул и обильно обрызгал всех своих коллег. Инфекции в каплеобразной форме не досталось лишь мне да и то потому, что пришлось быстро наклониться и поправить деревянную чурочку. Чем уберег чурку с глазами от падения.
