– Если поможешь, получишь двести баксов, а если нет, я проткну тебе барабанные перепонки, – не менее доходчиво объяснил Римо.
– Предложение заманчивое. А где деньги?
Римо извлек из кармана пачку банкнот и отсчитал ровно двести долларов.
– Я скоро вернусь, – сообщил мальчишка. – Просто хочу удостовериться, что деньги нефальшивые. В наши дни держи ухо востро.
Римо распрямил ладонь и, ткнув парня в позвоночник, подбросил его, так что поношенные кроссовки на мгновение зависли у Римо над головой.
– А-а-а! – заорал мальчишка и почувствовал, что, перевернувшись в воздухе, летит вниз головой прямо на булыжную мостовую. Он вот-вот уже готов был столкнуться с землей, как вдруг словно стропы парашюта подхватили его и сильная рука поставила на ноги. – Деньги в порядке, – сказал он тогда. – Чем я могу тебе помочь, друг?
– Видишь ли, – объяснил Римо, – я ищу кое-каких людей, которые просто помешались из-за одной штуки.
– Мне жаль этих идиотов, – искренне признался пацан.
– Они вне себя из-за одного предмета, на котором ты оставил свой автограф. Примерно как толпа возле «стены почтения».
– Да там собралась просто жалкая кучка.
– Тех, о ком говорю я, еще меньше.
– Возьми свои деньги, парень, – сказал пацан.
– Подожди. Если я их не накрою, то рано или поздно они накроют тебя.
– Но ведь ты не собираешься меня им передать?
– Нет.
– А почему? – Мальчишка тряхнул головой.
– Потому что они слишком строго карают за порчу собственности.
– А как?
– Например, вырывают сердце.
Мальчишка присвистнул.
– Так это они пришили политика и богатую даму?
Римо кивнул.
Мальчишка снова присвистнул.
– Я должен знать, что именно ты изрисовал за последнее время.
– Расписал.
– Хорошо, расписал.
– Дай подумать. Школьные туалеты.
Римо покачал головой.
– Два вагона на маршруте "А".
– Тоже вряд ли.
– Может, мост.
– Где?
– Возле Тремонт-авеню. В жилом квартале.
– А там не было церкви или какого-нибудь религиозного памятника?
Мальчишка покачал головой.
– Возможно, это была картина или что-то в этом роде.
– Я никогда не пишу поверх чужих работ. Только на вещах. На камнях и всяком таком.
– И на камнях?
– Конечно. Я всегда пишу на камнях.
– Где именно?
– Один раз в Центральном парке. Несколько раз в Проспект-парке. Собственно что такое камни?
– Где еще?
– В музее. Есть там один недалеко от Центрального парка. Там еще перед входом мужик на коне.
– А как выглядел камень из музея?
– Большой. Квадратный. С какими-то кругами и птицами, и все такое. Старинный. А птички такие, как будто их вырезал какой-то малыш.
– Спасибо, – поблагодарил Римо.
Неподалеку от Центрального парка Римо обнаружил Музей естественной истории, массивное каменное здание с широкими ступенями и конной статуей Тедди Рузвельта, мужественно глядящего на стремительную атаку дикарей, а точнее, на Пятую авеню, что проходит с другой стороны парка. Бронзовый Рузвельт возвышался над двумя стоящими возле него бронзовыми индейцами, столь же бесстрашно взирающими остановившимся взором на парк.
Римо пожертвовал деньги на музей и спросил, где здесь выставка камней. Служитель музея, одуревший от монотонной выдачи билетов, признал в нем человека, который как никто понимает значение природы и важность Музея естественной истории, и сообщил, что в музее очень много камней. Какой именно ему нужен?
– Большой такой, – объяснил Римо. – С надписью.
– Мы не коллекционируем надписи, сэр, – сказал служитель.
– Хорошо, у вас есть камни? Только большие, – Римо вдруг стало жарко, но не потому, что день был душным и влажным, а потому, что, если бы организация действовала, там заранее бы все выяснили и дали ему имя человека, с которым следовало связаться, и все было бы в порядке. А вместо этого он ищет камни в музее. Если он прав, то все дело можно закончить в один день. Дайте ему священный камень, и убийцы обязательно придут к нему.
– Собственно говоря, камни мы тоже не коллекционируем.
– Это особый камень. На нем гравировка.
– А, так вы имеете в виду отдел материальной культуры Южной Америки. Это направо, на первом этаже.
Римо прошел мимо чучела медведя, искусственных джунглей, двух высушенных мускусных быков и чучела яка, поедающего пион, и попал в полутемный зал с коллекцией огромных камней. На всех был затейливый резной узор. Массивные головы с приплюснутыми носами и миндалевидными глазами. Змеи, обвивающие длинноногих птиц. Воспоминания в камне о людях, исчезнувших с лица земли в ходе наступления западной цивилизации. Но, как говаривал Чиун, народ нельзя уничтожить мечом – только лучшей жизнью: меч убивает, но не меняет людей.
Впрочем, Чиун никогда не высказывался по поводу южноамериканской культуры, как полагал Римо, лишь потому, что этот регион был отрезан от остального мира, пока сюда в 1500 году не пришли европейцы. А поскольку предки Чиуна, скорее всего, здесь никогда не служили, он и считал, что эта местность еще не открыта.
– Ты, наверное, имеешь в виду, что никогда не читал книг о культуре этих народов, – уточнил тогда Римо.
– Я имею в виду, что эта местность еще не открыта, – повторил Чиун. – Дикие края, населенные странными людьми, как и в вашей стране, пока я не прибыл сюда. Хотя на твоей родине мне было легче, потому что там много потомков европейцев и африканцев Но уж поскольку я ее открыл, будущие поколений Синанджу будут знать о вашей загадочной, непостижимой нации.
– А как же насчет Южной Америки?
– Она пока не открыта. Но если что-нибудь выяснится, дай мне знать.
И вот Римо находился в музее, пытаясь что-нибудь выяснить, хотя это ему плохо удавалось, Рисунки на камнях очень напоминали египетские, но египтяне использовали более мягкий камень. Эти же камни были очень твердые.
В дальнем конце зала, выходящем на север, была большая дверь без надписи; возле нее дежурили два охранника.
– Я ищу некий камень, – обратился к ним Римо. – На нем еще недавно кто-то оставил автограф.
– Туда входить запрещено, – ответил один из стражей.
– Значит, он там?
– Я этого не сказал. Чтобы войти внутрь, требуется разрешение отдела древностей.
– А где отдел древностей?
– Он сегодня закрыт. Там дежурит только референт.
– А где находится этот отдел?
– Не волнуйтесь, мистер, они все равно не разрешат вам войти. Туда больше не пускают обыкновенных посетителей. Только особых людей. Так что можете не стараться.
– Но я хочу постараться, – сказал Римо.
Ассистентка находилась в крохотной комнатушке, где стоял стол и куда было трудно втиснуться. Референт подняла глаза от какого-то документа, посмотрев на Римо поверх очков в голубой оправе. Рыжеватые волосы обрамляли ее утонченное лицо.
– Его нет, а я занята, – сказала она.
– Я желаю взглянуть на камень в зале, который закрыт.
– Но я же уже сказала: его нет, а я занята.
– Понятия не имею, о ком вы говорите, но я хочу видеть камень.
– Все, кто желает его видеть, проходят через директора, Джеймса Уиллингэма. А его, как я уже сказали, сейчас нет.
– Но я прохожу не через Джеймса Уиллингэма. Я, так сказать, прохожу через вас.
– Он будет завтра.
– А я хочу увидеть камень сегодня.
– Но в нем нет ничего особенного. Правда. Специалисты еще даже не определили, к культуре какого народа он принадлежит.
Тогда Римо наклонился и, глубоко заглянув ей в глаза, едва заметно улыбнулся. Она покраснела.
– Ну же, – прошептал он голосом, который словно окутал ее.
– Ладно, – согласилась она, – но только потому, что вы чертовски привлекательны. С научной точки зрения это сплошная бессмыслица.
Звали ее Валери Гарднер. Она получила степень магистра гуманитарных наук в университете штата Огайо и теперь работала над докторской диссертацией в Колумбийском университете. В ее жизни есть все, кроме настоящего мужчины, объяснила она по дороге в зал, посвященный Южной Америке. «В Нью-Йорке не осталось настоящих мужчин, добавила она».
– Мне всего-то и нужен человек, – говорила исследовательница, – который был бы сильным, но нежным, чувствительным к моим нуждам, который был бы рядом, когда я этого хочу, и исчезал бы, когда хочется побыть одной. Вы понимаете? Или, может, у меня завышенные требования?
– Да, – ответил Римо, начиная подозревать, что Валери Гарднер, даже если и повстречает мужчину, не сможет его заметить, потому что звуковые волны, непрерывно испускаемые ее ртом, затуманят ей зрение.
Валери сделала знак охранникам отойти от дверей и отперла зал ключиком, который висел у нее на шее.
– Директор просто рехнулся из-за этого камня – непонятно почему. Что он из себя представляет? Какая-то ерунда.
Эта ерунда оказалась с Римо величиной. Камень стоял на отполированном пьедестале розового мрамора, а мягкий свет хрустальных люстр окутывал его искусственным сиянием, как когда-то далеким утром. Возле камня тихо булькал небольшой фонтан, вырезанный, как оказалось, из единого куска нефрита размером в пять футов, – прозрачная вода сочилась из каменных губ, расположенных над чашей идеально круглой формы.
