Сначала Ник отреагировал на увиденное чисто по-мужски: наклонился еще, чтобы рассмотреть получше. При этом он ощутил возбуждение, не посещавшее его уже много месяцев. Впрочем, Ник почти сразу взял себя в руки и мысленно возмутился бесстыдству девиц на фотографиях, готовых к половым сношениям в Интернете на глазах миллионов совершенно им незнакомых возбужденных мужчин. Потом до Ника дошло, что перед ним компьютер сына и эти картинки рассматривает Лукас. Если бы что-либо подобное увидела Лаура, она закатила бы истерику, позвонила бы Нику на работу и потребовала бы, чтобы он немедленно приехал домой и серьезно поговорил с сыном.
Ник же просто растерялся. Он не знал, что ему делать. Лукасу уже исполнилось шестнадцать, и он выглядел вполне созревшим в половом отношении юношей. Разумеется, Лукас интересуется женщинами! Ник вспомнил, как примерно в этом же возрасте они с приятелем нашли в лесу замызганный и размокший «Плейбой». Они высушили его, а потом благоговейно листали его в гараже у Ника так, словно это была Библия Гутенберга.[20] Теперь Ник удивлялся тому, насколько невинными были изображения в том журнале по сравнению с тем, что сегодня можно найти в Интернете. Впрочем, тогда им с приятелем «Плейбой» совсем не казался невинным. Однако фотографии в журнале были так сильно отретушированы, что Ник был по-настоящему поражен увиденным, когда, вскоре после находки «Плейбоя», его глазам впервые предстала на короткой дистанции живая женская грудь. Это случилось в подвале дома у первой подруги Ника. Ее звали Джоди Катальфано. Она была самой хорошенькой девочкой в классе, давно не сводила глаз с Ника и была готова отдаться ему гораздо раньше, чем он сам набрался для этого храбрости… Как бы то ни было, ее груди были меньше, чем у девушек в «Плейбое», соски были больше, и по краям на них росли отдельные жесткие волоски…
И все-таки порнографические снимки на мониторе Лукаса чем-то раздражали Ника. Может, они выглядели слишком натуральными, слишком бесстыдными и слишком извращенными, чем всё, что ему приходилось видеть раньше. А еще Ника раздосадовала их доступность: пару раз щелкни мышью, и вот они, смотри сколько хочешь! Не то, что раньше, когда журналы с голыми женщинами мальчишки закапывали в прелую листву под деревьями или бережно хранили за старыми покрышками в глубине гаража. Неприятной, пожалуй, была именно доступность этих развратных картинок. А что, если их увидит Джулия?
Подняв трубку аппарата на столе у Лукаса, Ник позвонил ему на мобильный телефон.
Лукас долго не отвечал, потом долго не мог поднести телефон к уху.
– Да? – наконец проговорил он; где-то рядом с ним гремела громкая музыка, звучали чьи-то хриплые голоса.
– Куда ты запропастился, Люк?
– А что такое? – через некоторое время спросил Лукас.
– Что такое? Пора ужинать!
– Я уже поел.
– Ты что, не помнишь, что мы всегда ужинаем вместе?
Ник с почти маниакальной настойчивостью требовал, чтобы дети ужинали с ним за одним столом. Это правило стало особенно непререкаемым после смерти Лауры. Нику казалось, что в противном случае какая-то неумолимая центробежная сила лишит его остатков семьи.
– Так где же ты все-таки, Люк?
– Ладно, сейчас приду, – буркнул Лукас и прервал разговор.
Но прошел час, а Лукаса все еще не было дома. Джулия хотела есть, и они с отцом вдвоем сели ужинать за небольшой круглый стол, временно размещенный в углу кухни подальше от ремонтных работ. Прежде чем уехать по своим делам, Марта накрыла стол на троих. В духовке лежала на противне теплая жареная курица в фольге. Ник достал курицу, рис и брокколи. Курица оказалась в центре стола, и Ник даже не забыл подставку под противень, чтобы не поцарапать стол. Он был уверен в том, что Джулия не захочет капусту, и не ошибся. Девочка желала только куриную ножку и немного риса, а Ник слишком устал и решил с ней не ругаться.
– Мама готовила лучше, – сказала Джулия. – Эта курица совсем сухая.
– Она же два часа простояла в духовке.
– Все равно, мама жарила курицу лучше всех.
– Это точно, – вздохнул Ник. – Давай, ешь.
– А где Люк?
– Он сейчас придет.
«Не очень-то он торопится», – добавил про себя Ник.
Джулия смотрела на куриную ножку у себя в тарелке с таким видом, словно это был огромный таракан.
– Мне здесь не нравится, – наконец сказала она.
– Где «здесь»? – озадаченно спросил Ник.
– Здесь! – упорствовала девочка.
– В этом доме?
– У нас тут вообще нет соседей.
– Нет, есть, но…
– Но мы их вообще не знаем. Это не поселок, это просто дома в лесу.
– Здесь люди не любят общаться друг с другом, – согласился Ник. – Но мама хотела, чтобы мы сюда переехали. Она думала, что здесь безопасней, чем в нашем старом доме.
– Безопасней? А как же Барни? – У Джулии на глаза навернулись слезы.
– С новой сигнализацией мы в безопасности.
– В старом доме такого не бывало, – положив подбородок на сложенные руки, всхлипнула девочка.
Входная дверь распахнулась, и засвистела сигнализация. Через несколько секунд раздались тяжелые шаги, на кухне появился Лукас и швырнул рюкзак на пол. Нику казалось, что его сын с каждым днем становится все выше и шире в плечах. На нем была темно-синяя футболка с длинными рукавами, мешковатые штаны, сползшие на бедра до такой степени, что из-под них виднелась резинка трусов, и перевернутая назад козырьком бейсболка, под которой на голову молодого человека была навернута какая-то тряпка.
– Что у тебя на голове? – спросил Ник.
– Бандана. А что?
– Ты что, танцуешь хип-хоп?
Лукас закатил глаза и покачал головой.
– Я не хочу есть. Я пошел к себе.
– Ну посиди с нами! – умоляющим тоном возопила Джулия.
– На завтра много уроков, – буркнул Лукас и, ни на кого не глядя, вышел из кухни.
Ник поднялся вслед за сыном наверх.
– Нам надо поговорить.
– Опять? – простонал Лукас, увидел приоткрытую дверь своей комнаты и спросил: – Ты что, ко мне заходил?
– Сядь, Люк, давай поговорим.
Лукас заметил обращенный к двери монитор, подбежал к нему и отвернул его в сторону.
– Я не хочу, чтобы ты заходил ко мне в комнату.
– Я сказал: сядь.
Лукас сел на край кровати, уперся локтями в колени и положил подбородок на сложенные руки в манере, которой недавно стала подражать и его младшая сестра. При этом Лукас довольно злобно косился на отца.
– Я не разрешаю тебе смотреть порнографические сайты.
Лукас повернул лицо к Нику, отметившему незамутненный, чистый и невинный взгляд голубых глаз своего отпрыска. Он также заметил, что у Лукаса появился пушок на подбородке. Несколько секунд Лукас, кажется, не знал, как лучше поступить: начать отнекиваться или мужественно признаться в том, неоспоримые улики чего красовались на мониторе.
– Я и так все это знаю, Ник, – наконец сказал он. – Мне уже шестнадцать.
– Перестать называть меня «Ник»!
– Хорошо! Папа! – поморщился Лукас. – Скажи спасибо, что я не хожу на сайты с пытками и убийствами. Если бы ты увидел, что там показывают, ты сам бы включил мне порнуху.
– Если ты еще раз выйдешь на такой сайт, я отключу тебе Интернет.
– Не имеешь права. У меня должна быть электронная почта. Ее требуют в школе.
– Значит, у тебя останется доступ только к электронной почте. Я знаю, что такое возможно.
– Не имеешь права. Нам в школе задают искать информацию в Интернете.
– Я видел, какую информацию ты там ищешь… Где ты был сегодня днем?
– У друга.
– Я слышал по телефону музыку и голоса. Как в баре.
Лукас явно решил игнорировать это наблюдение отца.
– Что случилось с Зигги?
– Зигги – придурок.
– Он твой лучший друг.
– Если бы ты его знал, ты бы так не говорил.
– Ну и с кем ты теперь дружишь?
– С друзьями.
– Как их зовут?
– Какое тебе дело?
Ник на секунду задумался.
– Я хочу, чтобы ты снова ходил к Андербергу, – сказал он наконец сыну, который посещал этого психоаналитика в течение четырех месяцев после смерти матери, но потом перестал, мотивируя это тем, что «старик Андерберг в полном маразме».
– Ни за что.
– Но я вижу, что тебе необходимо выговориться, и раз ты не желаешь говорить со мной…
– О чем говорить?
– Послушай, Лукас, ты недавно пережил одну из самых страшных трагедий, какие только могут выпасть на долю человека. Я понимаю, что тебе тяжело. Но мне и твоей сестре от этого не легче!
– Никуда я не пойду! – рявкнул Лукас.
– Почему?
– Мне некогда, – сказал Лукас таким тоном, словно разговаривал со слабоумным. – У меня много уроков.
С этими словами он встал и прошел к письменному столу.
