— Что-то случилось на работе, — констатировала Силла.
— Давай про работу потом, — предложил он и улыбнулся.
— А что с губой?
— Увидишь по телевизору.
Они болтали всю дорогу до Нурсборга. Йельм постарался перевести разговор со своей работы на ее. Силла работала медсестрой в реабилитационном отделении больницы в Худдинге, и в запасе у нее всегда было множество трагикомических историй. На этот раз речь зашла о пациенте с травмой головы, который помочился в сумочку одной из медсестер, а она заметила это только на станции, когда стала доставать проездной.
Потом они, обнявшись, шли по задворкам своего спального района, который когда-то, давным-давно, был местом работы Йельма, и солнечные лучи, где-то прятавшиеся весь день, не скупясь, дарили им свой свет, последние осы наполняли еще по-летнему теплый воздух глухим жужжанием, и Пауль Йельм решил, что это, наверно, и есть зрелая любовь. Причем далеко не худший из ее возможных вариантов.
Они пришли домой. Дан лежал, развалившись, на диване, пил из бутылки какой-то цветной напиток и смотрел MTV. На столе валялся мятый учебник по обществоведению.
— Уже начало восьмого, — недовольно пробурчал он.
— Я же говорила, что ужин в холодильнике, — сказала Силла, разворачивая занавеску: темно-зеленый фон, а на нем золотые египетские иероглифы.
— Мы его съели, — сказал Дан, не спуская глаз с экрана телевизора. — Фигня. Что это было?
— Мексиканская фигня, — спокойно ответила Силла, по-прежнему держа в руке занавеску. Следующую реплику, судя по всему, должен был произнести отец семейства.
— Почем? — спросил он.
Силла поморщилась и унесла занавеску в ванную. Йельм открыл банку пива и крикнул:
— Может, там написано что-нибудь неприличное, какие-нибудь египетские непристойности?
Дан удивленно посмотрел на него с дивана.
Тут опять появилась Силла — со старой занавеской; угол, испещренный мелкими черными точками, был демонстративно вывернут наружу.
— О чем это говорит?
— О том, что мы моемся в душе, — ответил Пауль Йельм.
Силла вздохнула и запихнула занавеску в переполненное мусорное ведро. Потом достала остатки “мексиканской фигни”, сунула пластиковый контейнер в микроволновку, уселась перед телевизором и переключила канал. Не говоря ни слова, Дан взял пульт и снова врубил MTV.
Потягивая пиво, Йельм думал о том, что уже видел эту сцену. Три тысячи четыреста восемьдесят шесть раз.
— Сколько времени? — спросил он.
— Девятнадцать часов шесть минут тринадцать секунд, — ответила Силла, делая ход конем: включив телетекст, она закрыла происходящее на экране.
— Через неполные четыре минуты прозвучит гонг, — объявил отец семейства. — Я буду смотреть “ЭйБиСи”.
Борьба на диване продолжалась беззвучно. Пока еще это была игра. Йельм надеялся, что хуже не будет.
Микроволновая печь звякнула. Тува показалась на лестнице и застонала, увидев происходящее на диване.
— Привет, — поздоровался Йельм со своей четырнадцатилетней дочерью.
— Привет, — неожиданно приветливо отозвалась она. — Вы сегодня припозднились.
— Только не ругайся, — сказал он.
Разложив “мексиканскую фигню” по двум тарелкам, Йельм достал две ложки, налил два пива и, с трудом удерживая равновесие, доставил еду к дивану.
— Это случайно не учебник? — спросил он сына, который как раз в этот момент пытался достать пульт из кармана матери.
— Только не ругайся, — повторил сын за отцом, вырвал у матери пульт и снова включил MTV. Показывали рекламу, и он расслабился. Рука отца тут же выхватила пульт, включила второй канал и увеличила громкость. До начала специального выпуска оставались считанные минуты. Йельм только-только успел спросить сына:
— Как дела в школе?
Дан поступил в гимназию[19], и Пауль тщетно пытался понять, как теперь устроена система образования. Сын выбрал так называемую “линию обществознания”, и разобраться в обществознании было гораздо проще, чем в уставе школы.
— Нормально, — ответил Дан.
Позывные программы шведских новостей были так же лаконичны, как ответ сына.
— Сейчас покажут телешедевр, — сказал Пауль Йельм, и остальные члены семьи посмотрели на него скептически.
А зря. Тут же на экране показалась диктор, которая взволнованным голосом сообщила об утреннем столкновении с наркодельцами в аэропорту Арланда и драматическом нападении на высокого полицейского чиновника прямо перед камерами “ЭйБиСи”. Слабонервных зрителей просили не смотреть. Йельм был заинтригован.
В кадре появился Вальдемар Мёрнер, директор департамента Главного полицейского управления, формально — руководитель “Группы А”.
Его светлые волосы были безукоризненно уложены, однако дышал он тяжело, будто только что сам гонялся за преступниками по аэропорту “Арланда”. На самом-то деле он наверняка только что прилетел на вертолете и не имел ни малейшего представления о том, что случилось. А задыхался оттого, что прямо в вертолете занимался на тренажере фитнесом. Несмотря на задыхание и отсутствие информации, держался Мёрнер решительно и деловито. И беззастенчиво врал.
— Вальдемар Мёрнер, директор департамента Главного полицейского управления, — представил его репортер. — Что сегодня случилось в Арланде”?
— В Государственную уголовную полицию поступил сигнал от американских коллег о том, что сегодня в Арланду из США прибудет большая партия наркотиков. Подробности операции я пока разглашать не могу.
— Кого-нибудь арестовали?
— Один американский гражданин схвачен полицией и обвинен в контрабанде наркотиков. В ближайшее время будут арестованы остальные виновные.
На заднем плане провели человека в наручниках. Это был тот самый пресловутый наркоделец Роберт Е. Нортон. Несмотря на четырех окружающих его автоматчиков, он ухитрился лягнуть Мёрнера, и тот со стоном упал. Падая, Мёрнер схватился за микрофон и потащил за собой репортера. Провод микрофона, видимо, опутал ноги оператора, потому что следом упал и он. Картинка на экране поехала, некоторое время был виден только потолок аэропорта, за кадром раздавались жалобы оператора, стоны репортера и словесная канонада Мёрнера:
— Черт, дьявол, совсем ох…л!
Тут продюсер программы, который все это время, наверное, садистски улыбался, наконец прервал трансляцию.
Диктор в студии оказалась захвачена врасплох и в панике закричала:
— Неужели я должна это читать?!
Однако заметив, что она уже в кадре, ведущая постаралась собраться. Ее попытки сохранять серьезность во время чтения были поистине героическими.
— К счастью, при нападении наркодельца никто серьезно не пострадал. Наш репортер получил незначительные повреждения слизистой в процессе извлечения микрофона из полости рта.
На диване в квартире Йельма никто не пытался сохранять серьезность. Когда приступ смеха утих, Пауль вернул пульт Дану, и тут перехватил взгляд Силлы. Она еще вытирала слезы и проверяла, не растеклась ли тушь, но глаза ее были серьезны. Она поняла: случилось что-то важное.
Спать супруги пошли довольно рано — у обоих выдался трудный день. Дан остался смотреть MTV Конечно, они повели себя как безответственные родители, но сил у них больше не было, к тому же опыт подсказывал, что сидение перед телевизором не помешает сыну сделать уроки. Хотя понять, как можно одновременно делать два таких разных дела, папа с мамой не могли.
— Что случилось? — борясь со сном, пробормотала Силла.
— Пока ничего, — ответил Пауль, складывая книжки на ночном столике. — Но может.
— А разбитая губа? — сонным голосом спросила жена.
— Подарок от телезвезды, — хмыкнул он. — Помнишь парня, который дал под зад Мёрнеру?
Сквозь сон жена уточнила:
— Оружие?
— Не совсем, — ответил он. — Лучше я пока больше ничего не буду говорить. Не исключены задержки на работе. Хорошо, что лето уже закончилось.
Она уже спала.
Йельм погладил ее по щеке. Потом повернулся к стопке книг на ночном столике. Возвращаясь из Мариеберга, он зашел в библиотеку и набрал в электронном каталоге “Хассель Ларс-Эрик”. Компьютер выдал маоистский манифест 1971 года и две части из более позднего цикла документальных романов.
