Алексей прикасался пальцами к сонному мерзавцу, обнажая тугую фиолетовую сливу, сначала осторожно, а потом все грубее дергал подвижную кожицу, пока спящий не приподнимал голову, а в бедрах, животе и груди не распространялось солоновато-сладкое щекотание. Тогда Алексей принимал душ и шел к Ларисе. Она уже обычно дремала, не выключив бра и уронив книгу на живот. С легким недовольством Волин ложился рядом, клал руку на большую грудь жены, а если это не помогало, проникал под одеяло и бродил ладонью по бестрепетным округлостям, поглаживая жидковатую плоть, добирался до потаенной расселины, которая почти всегда напоминала пересохшее русло иссякшего потока. Он продирался сквозь колючие заносы, пытаясь оживить источник, раздражался все больше, а когда лежащее рядом тело начинало откликаться, сладковатое щекотание бесследно растворялось, как пар над остывающим чайником.
Иногда Волину хотелось грубо схватить сонную Ларису, связать ее, отхлестать ремнем по бедрам, по груди, кусать и щипать в самых чувствительных местах… В такие минуты он был сам себе неприятен. Зато его летучая мышь не складывала крылышки и не засыпала в самый ответственный момент, а срывалась в торжествующее пике.
По этой части у Волина появился еще один повод для беспокойства.
Некоторое охлаждение к прекрасному полу он воспринимал нормально. Ничего не поделаешь, возрастная физиология. Иногда пригубливал женьшень и пантокрин, но скорее из мужской мнительности, чем от нужды. С этим делом все у него было в порядке.
Алексей подсмеивался над приятелями, гоняющими по видео порнофильмы, в просмотрах не участвовал и гордо заявлял:
— Предпочитаю в натуре!..
Но однажды ему попался необычный фильм, не похожий на прочие, в которых секс более напоминал непристойные физкультурные упражнения. В этой картине три легкомысленные девицы знакомились ночью в баре с компанией молодых людей и отправлялись продолжить веселье на уединенную виллу. Вилла оказалась притоном садо-мазохистской секты сатанистов.
Искательницам острых ощущений пришлось нелегко. Их насильно сделали участницами оргии.
Сперва Волин следил за происходящим с привычной полубрезгливой улыбкой. Но вдруг…
Стенающую девицу, отхлестав плетью по всем имеющимся выпуклостям и окропив интимные места стеарином, капающим с зажженной свечи, толкнули грудью на стол, и волосатый, плешивый статист (не актер же!) вломился меж крутых женских ягодиц…
Волин почувствовал, как тяжелая, почти тошная волна желания накатывает на него.
Такого желания он не испытывал давным — давно, может быть, никогда.
Он тайком пересмотрел фильм несколько раз, и реакция всегда была одна и та же.
Ее не ослабила даже вторичность переживаний. Сонная летучая мышь неизменно превращалась в дикую хищную птицу. Ей не терпелось настигнуть, схватить жертву и терзать, терзать…
Засыпая, Алексей стал все чаще представлять эпизоды фильма, додумывал свои и, обладая недюжинной фантазией, очень скоро мог бы посрамить авторов картины.
«Героинями» собственных «видиков» он делал привлекательных женщин из числа знакомых или просто встреченных на улице.
Краснея и стараясь говорить обиняками, Волин принялся искать на прилавках видеолотков «что-нибудь этакое, из той же серии…» Но ничего больше не попадалось.
В конце концов он начал пугаться своих новых проснувшихся пристрастий, но знакомый психотерапевт успокоил его. Все в норме. Возрастные особенности мужского либидо. Рецепторно-рефлекторный механизм с годами и от накопления опыта изнашивается, требуются более сильные возбудители. Секс без капельки насилия, что уха без водки. Рыбный суп. Воплотить в жизнь свои мечты не тянет?.. Вот и славно. Это самое главное. Значит, все в норме. Если партнерша не против, можно даже в такие штуки немного и поиграть. Только не зарываться!
Но «в такие штуки» Алексею играть было не с кем.
Волин под гнетом повседневной рутины порой завидовал безалаберной и бесшабашной жизни Лобанова, хотя завидовать, в сущности, было нечему. Приятель мыкался по чужим углам. От предложения Алексея переехать к нему, благо места хватает, Лобанов отказался. Он перебрал десяток занятий, от журналистики до службы в частном сыскном агентстве, и наконец приткнулся в какой-то фирме, которая не то купила, не то сняла для него комнату в «малосемейном» общежитии. Но Лобанову большего и не требовалось. Он без конца мотался по каким-то командировкам, хотя Алексей так до конца и не смог уяснить, чем занимается его приятель. Сергей исчезал на месяц, потом объявлялся у Волина, то осунувшийся и без копейки в кармане, то шурша «зеленью», и тогда они усаживались на кухне или шли в кафе, чтобы отвлечься от всего и поговорить.
В последние месяцы Волину стало особенно невмоготу. Нервы измочалились, как старая бельевая веревка, а существа, вопящие в ночи, с каждым разом все ближе подбирались к его окнам. Теперь он стал звонить Лобанову чаще, будто ища у него защиты от наступающих со всех сторон безобразий жизни. Они встречались почти каждую неделю, и эти встречи очень помогали Алексею. Когда на чердаке их дома обнаружили труп восьмилетнего мальчугана, задушенного после акта мужеложства, Волин даже днем не мог спокойно усидеть на месте, если кто-то из дочерей или сама Лариса отлучались по своим делам. Он вздрагивал от любого шума в подъезде.
И лишь узнав от Сергея, который по его просьбе позвонил приятелям в УВД, что изверги арестованы, Волин немного успокоился.
Вообще, чем злее и опаснее становился быт, тем чаще Волин ловил себя на том, что к искренней привязанности, которую он испытывал к другу, примешивается нечто, напоминающее желание иметь защитника. Осознавать это Алексею было неприятно и унизительно. Он считал себя человеком осмотрительным, но ни в коем случае не слабаком, не слюнтяем. А вот Сергей порой был способен на необдуманные поступки.
Например, поздним вечером в почти пустом трамвае он мог связаться с пьяно и сквернословно горланящей компанией так, будто у него в кармане по-прежнему лежат милицейское удостоверение и пистолет. Правда, то хулиганье Лобанов в конце концов повышвыривал из вагона без всякого пистолета. Волин хоть и стоял рядом, готовый прийти на подмогу, но горячности друга не одобрил: можно и финку в бок схлопотать. А в сердце кольнуло: ты так смог бы? Алексей был уверен, что да, конечно — по большому счету, но зачем же нарываться по пустякам?.. Лобанов на предостережение друга ответил не очень вразумительно: они моим парадом командовать не будут!
При встречах приятели часто вспоминали ту давнюю охоту, оставшуюся для Волина единственной, вздыхали: надо бы съездить еще разок. Но, видать, срок для этого еще не пришел. …Лобанов явился вечером того же дня, когда Алексей позвонил ему, прочитав в газете о несчастном случае в проходном дворе. Сергей принес с собой бутылку водки. Лариса, поворчав для порядка — опять?! — удалилась в комнаты, и приятели остались вдвоем на любимой кухне, основательно поблекшей со времен их юности.
Перед Сергеем незачем было кривляться, и Волин откровенно выложил все о том, что отравляло ему жизнь. Не умолчал Алексей и о недавнем ночном приключении, сильно усугубившем неврастеническое состояние его души.
— На охоту тебя пора везти, проветривать, пока житуха совсем не зажрала, — сказал Лобанов, глядя в черное, зеркально поблескивающее окно, в которое постукивал нечастый дождь, быть может, последний в этом году. Синоптики со дня на день обещали заморозки.
Волин благодарно взглянул на приятеля:
— Экий ты догадливый. И я о том же.
Теперь они приняли решение без лишних слов. Волин удивился, как все оказалось легко и просто, чего, спрашивается, годами толкли воду в ступе?
В недрах квартиры кто-то оглушительно и мерзко заорал, затрепыхался. Сергей удивленно завертел головой:
— Нечистую силу разводишь?
— Не бойся, — сказал Волин, — это попугай, он тебя не съест.
— А-а, ну тогда ладно. Попугаев нам только не хватало…
Именно так среагировал и Волин, когда Лариса притащила из зоомагазина клетку с пестрой крикливой птицей: для младшей дочери, не знала чем уж ее и расшевелить.
Женская половина, включая и младшенькую, расплевалась со сварливым пернатым в первый же вечер, зато сам Алексей неожиданно привязался к попугаю. При всей своей вздорности крючконосый крикун был существом бесхитростным и на добро отзывался добром, что Волин почитал большой редкостью и ценил.
— Двое нас теперь, мужиков-то, — с гордостью говорил он…
Лобанов ушел ближе к полуночи, наотрез отказавшись остаться на ночлег.
— Догуляешься, — в сердцах напутствовал его Волин после долгих, безрезультатных уговоров. Сам он, чуть хмельной и умиротворенный, сразу завалился в постель, уснул мгновенно, и никакие уличные шумы ему на этот раз не мешали. Зато до самого утра Алексею снилась заснеженная вершина, которую с озорной злостью хлестал по округлым щекам серебристый ветер.
