А когда она опустила это чудо на сиденье стула и снова обратила на Джека взор, то была слегка шокирована, увидев всю гамму нескромных желаний, отразившуюся на физиономии полицейского, зрелище показалось до того смехотворным, что она чуть не расхохоталась ему в лицо.
Эйхорд был потрясен, и ему потребовалось время, чтобы перевести дух и представиться.
— Я занимаюсь расследованием убийств, — запинаясь, начал он, — и, поскольку вы, то есть нам сообщили, что с вами можно поговорить, то есть, уф, вы разговаривали с мистером Хакаби и... — Он продолжал бессвязно бормотать, прилагая нечеловеческие усилия, чтобы справиться с собой, но ее глаза были так сексуальны, так завораживающи, что его благие намерения разлетелись в прах. Подобная женщина ему не встречалась никогда.
Он не слышал, что говорил ей, и никак не мог сосредоточиться на цели своего визита, потому что был сокрушен великолепием этой женщины, и его переполняло ненасытное, всеохватывающее желание. До нее дошел юмор ситуации.
Она сидела и смотрела, как он делает из себя идиота, в то время как Джек продолжал нести околесицу:
— Я думал, что поскольку занимаюсь делом Хакаби, то можно было бы куда-нибудь пойти и, уф, понимаете, поговорить о положении вашего подзащитного и...
В ответ только моргание. Просто моргание. Одно единственное, огромное, мохнатое, яркое, грохочущее, бьющее в глаза, отдающееся эхом в ушах движение длинных ресниц, которые прикрывали голливудскую голубизну.
Наконец он окончательно сбился, покраснел и умолк. Господи! Что со мной происходит? Я сошел с ума? Рехнулся? Что со мной такое? Джек попытался встряхнуться, но у него так пересохло во рту, что вряд ли он сможет произнести хоть слово. Он был весь в поту, у него перехватило дыхание, будто получил прямой в солнечное сплетение... о-о-ох!
— Я надеялся, э-э, что мы могли бы, знаете ли...
Да, конечно, она прекрасно знает, на что надеешься, ты, деревенщина. Ты детектив или сексуальный маньяк? Какого черта?! Тебя пригласили в Даллас заниматься расследованием или совокупляться?
Он кусал губы и вонзал ногти в ладони, лишь бы отвлечься от той единственной мысли, которая внезапно необъяснимо захватила всего его, не оставив места для других — о преступлении, насилии, убийстве, мотивах, странных несоответствиях в деле Хакаби, — словом, обо всем том, что привело его к знаменитой Ноэль Коллиер.
Поражение было внезапно. Как химическая атака. Как удар током. Как взрыв. И безошибочно. Так вот иногда случается. И без всяких заигрываний с его стороны. Оно мертвой хваткой держало Эйхорда своей влажной горячей ладонью, и все сжимало медленно, безжалостно, неумолимо; и Джеку это нравилось, и он готов был позволить делать с собой все, что угодно, при условии, что свое получит.
Джек много знал о лицах. Перед ним было самое красивое лицо, какое он когда-либо видел. Ослепляющая и вызывающая бешеное сердцебиение красота. Да уж! Вы созерцаете эту красоту, судорожно глотаете и потом пытаетесь прийти в себя. Эротика чем-то смахивает на религиозный экстаз, особенно когда соединена с пламенным влечением. Но Эйхорду было известно, что Камю называл такие лица «масками». Маски, которые носят все. И в какой-то момент он вдруг увидел, что под безукоризненной маской этой женщины, — холодное равнодушие. И, конечно, поэтому... И поэтому... И именно поэтому он прямо спросил ее. Без всякого вступления и намека на интерес с ее стороны. Ситуация была против него. Джек явно напрашивался на отказ — к тому же он полицейский, а она знаменитый адвокат, они по сути противники, и никакая связь между ними невозможна, даже если для этого есть основания. И тем не менее он прямо спросил ее. Он не смог сдержаться. Кто-то как будто дернул его за язык.
К ее чести, она не возмутилась. Джек не услышал ни один из той сотни ответов — «Ни за что, вы, подонок» или «Я совсем не знаю вас, вы, омерзительный самонадеянный тип», — которые, придумал, пока снова и снова переживал свое унижение в результате своего удивительного неумелого и легкомысленного обращения к ней. Он долго не мог смириться с тем, что его отвергают. Просто не мог поверить. Он прямо спросил ее, а она не ответила ни согласием, ни отказом, только быстро улыбнулась, чуть не расхохоталась, распахнула свои роскошные глаза, чуть-чуть склонила набок очаровательную головку, слегка изогнула бровь. И это означало прямой и недвусмысленный отказ. Джек не мог просто в это поверить. И точно так же как он упорно не верил в то, что его отвергли, так и она не верила в то, что он осмелился спросить. Вся ее поза выражала прямой, откровенный вопрос из трех слов: «Вы... что... серьезно?»
Джек не мог заставить себя повернуться и уйти. Не мог так просто расстаться с этим кабинетом. Ее аромат, весь фантастический облик пригвоздили его, приклепали здесь намертво, и он заставлял себя задавать какие-то вопросы, на которые она, возможно, отвечала, а возможно, нет. И не узнавал себя. Полицейский Эйхорд сел в лужу. Джек Эйхорд, мужлан, был допущен к аудиенции с ее величеством Ноэль Коллиер. Знаменитой, прославленной, немыслимо прекрасной Ноэль Коллиер. И потерпел фиаско.
А она на самом деле была прекрасна. Подобную перехватывающую дыхание красоту ему довелось встретить всего три или четыре раза в жизни. В среднем примерно раз в десять лет, подумал Джек. Двадцать пять лет назад, в Европе, где проходил службу в армии, он увидел Лиз. Незабываемую Лиз. Это случилось на юге Франции, на одном из общественных пляжей. Он лежал, распростертый на большом полотенце, а она вышла из воды, как греческая богиня, и пробежала мимо него. Словно видение, внезапно возникшее перед ним, бегущее и смеющееся. Бегущее к кому-то, кого он так и не узнал. Элизабет Тейлор, решил он. И тут их глаза встретились.
О, эти глаза. Юная Элизабет — еще до встречи с Бартоном. Лицо такой удивительной красоты, что даже кино с его огромными и сверкающими экранами, увеличивающими этот несравненный образ в тысячу раз, не могло его исказить, как не смогло изменить убийственную, оглушающую силу воздействия ее глаз. Глубоко-фиалкового цвета. Они просто завораживали. Они оказывали почти мистическое воздействие на всех, кто погружался в них. Это так врезалось Джеку в память, что годы спустя, встретив на Каталине девушку в бикини с глазами точно такого же цвета, он ошеломленный шел за ней в течение часа. Глаза Элизабет.
Несколько лет назад в аэропорту он столкнулся с девушкой, работавшей в шоу-бизнесе и направлявшейся на побережье. При взгляде на нее останавливалось сердце. Позже, когда Линда Картер царила на телевидении в образе Чудо-Женщины (ему пришлось тогда работать в Калифорнии), его тропа пересеклась с ее тропой. Ноги, грудь, зад — трудно представить, что такое бывает. На экранах телевизоров зрители наблюдали только жалкое подобие этого великолепия. Вблизи и в полный рост тело этой женщины можно было сопоставить только с закатом солнца или неповторимым пейзажем. Такую красоту следовало запечатлеть на полотне, заключить в раму и повесить в Лувре или Прадо для всеобщего восхищения. В доказательство того, что и человечество может выглядеть неплохо.
А теперь эта блондинка. Его мужское воображение воскресло, оживилось, включилось, настроилось на соответствующую частоту и принялось воплощать воображаемое в действительность, как какой-нибудь сумасшедший Франкенсекс. Просто глупый сон. Вообще все в Далласе только сон, и в этом сне должен материализоваться сексуальный образ Ноэль Коллиер. И сновидение на поверку оказалось тяжелым, мучительным, дезориентирующим, травмирующим, разламывающим голову похмельем, более жестоким, чем после самой бурной пирушки. Он видел себя стоящим на крутом, опасном спуске и, когда пытался ухватиться за перила, чтобы не упасть вниз, всегда промахивался, хватался за медное кольцо.
Позже, когда этот сон станет его постоянным проклятием, Джек снова и снова будет обливаться холодным потом, вспоминая подробности никогда не состоявшегося диалога. "Господи, неужели не будет пощады? — будет думать он. Но это придет значительно позже. А сначала явится галлюцинация. В двух частях. В первой — соблазнение и секс. Каждая деталь этого сна, начиная со спагетти в ее роскошном особняке в Хайленд-Парк, о котором он прочел в местной газете, и заканчивая унизительным пробуждением на следующее утро, четко отпечатается в его мозгу.
— Вы любите спагетти? — спросила она, зажигая на столе две свечи.
— Замечательно, — он не мог объяснить ей всю прелесть спагетти, потому что совершенно потерял способность изъясняться целыми предложениями.
— Хорошо, — кивнула она, — они будут поданы на обед. Просто старые добрые спагетти и салат. Устраивает?
— Звучит заманчиво, — нараспев произнес он.
Она налила какую-то жидкость в стакан и вручила ему.
— Охлажденное красное вино. Вам нравится?
