— Молодая женщина, — сказал Виктор. — Вероятно от передозировки, но мы должны рассмотреть все варианты. Вы не спали примерно в полночь?
— Конечно.
— Вы страдаете от бессонницы?
— Я извлекаю пользу из бессонницы. Все-таки у меня проблемы с солнечным светом. Мне нельзя пускать его в дом, поэтому весь день я прячусь в этом нелепом синем полумраке и могу выходить только ночью… Шутка, конечно, я — фотограф.
— И вы все еще занимаетесь фотографией? — оживился Виктор.
— О, да. А какие интересные типажи встречаются у Трех вокзалов. Просто монстры из канализации.
— Вы видели, как вывозили бытовку? — Виктор осторожно макал сахар в чай.
— Конечно.
— Вы не заметили, чтобы кто-то входил или выходил из бытовки до того, как ее убрали?
— Нет. …А молодая женщина была проституткой?
— Это — единственное, что мы знаем наверняка.
— Бытовку, наверное, увезли для более тщательного осмотра?
«Ага, на Северный полюс…», — мелькнуло у Аркадия.
Пес икнул, и Фурцева достала новый коробок спичек.
— Вы не заметили ничего необычного сегодня вечером? — спросил Виктор.
— Кроме вывоза бытовки, ничего. Сожалею, господа.
— Ну, что ж, спасибо, госпожа Фурцева, за превосходный чай. — Виктор привстал и почти поклонился. — Если вы еще что-нибудь вспомните, пожалуйста, позвоните. Я оставлю визитку. — Он положил карточку на край блюдца.
Она заколебалась.
— Правда, есть еще кое-что. Я думаю, что это не связанные вещи, но…
— Да, да, пожалуйста. Никогда не знаешь, что может понадобиться в расследовании.
— Ну, так вот, у меня внизу соседи, эти два сибиряка…
— Волчек и Примаков. Мы у них были.
— Не сегодня вечером, но ночью накануне они украдкой проскочили в дом с мешками для перевозки трупов. Мешки были полными. Вчера я случайно вышла из лифта этажом раньше (они все выглядят одинаково). И прежде, чем я вставила ключ в замок, услышала громкие голоса — они говорили о расчленении тела.
Глаза Фурцевой сияли.
— Вы шпионите за соседями? — Аркадий присоединился к разговору.
— Ненамеренно.
— Вы вставили ключ в замок и…
— Нет, до того.
— И как долго вы стояли у двери?
— Недолго. Секунд десять самое большое.
— Они открывали дверь?
— Да, но я отправила лифт на самый верхний этаж и пошла по лестнице пешком, а туфли несла в руках.
— Опасные игры.
— Да… — глаза Фурцевой загорелись.
— Вы очень довольны собой.
— Еще бы, так что не шушукайтесь, у меня превосходный слух.
— Вы носите очки?
— Когда читаю.
— Когда читаете, но не для того, чтобы смотреть на расстоянии? Вы понимаете, что я имею в виду под «расстоянием»?
— Во время войны я была кинооператором. А вычислять расстояние я научилась в Сталинграде.
«Это было опасно», — подумал Аркадий. Они с Виктором не выспались и еле волочили ноги. Поблагодарив за чай, последнее, что они хотели бы услышать, это рассказ о ночном приключении. Заметив тревогу на лице Виктора, Аркадий, наконец, понял, в какой ситуации они оказались.
— Хорошо, госпожа Фурцева, пожалуйста, вспомните точнее, что именно сказали Волчек и Примаков. Их точные слова.
— Точные?
— Именно так.
— Своим тягучим сибирским говором один сказал: «Где я закопаю ее гребаную голову?» Другой ответил: «Твою мать, ну где там твоя голова?..» Первый сказал: «В этой чертовой бытовке — настоящее побоище». Второй: «Да ты едва не обделался от страха! А она уже давно была мертвой, поэтому и крови не было». Тут разговор внезапно прервался, и в этот момент я повернула ключ и вошла в дверь.
Она зажгла спичку, как будто поставила точку.
— Они не похожи на ребят, которые бы просто дурачились, — сказал Аркадий. — Вы видели их с тех пор?
— Нет, но я, конечно, слышала их.
— Сегодня вечером?
— Да.
— Вы можете точно назвать время?
— Начиная с обеда. Я слышала, как они ругались, пили пиво и смотрели футбол.
— Вы абсолютно уверены, госпожа Фурцева? Вы всю ночь были здесь, никуда не отлучались? — уточнил Виктор.
— Каждую минуту этой ночи.
— Ваши соседи проявили какой-нибудь интерес, когда вывозили бытовку?
— Нет.
— Они вообще когда-нибудь проявляли интерес к бытовке?
— Нет.
Виктор расслабился и развел руками. Сибиряки могли налево и направо резать свои трупы до тех пор, пока у них не было никакой связи с бытовкой. До тех пор это чужие проблемы.
Наблюдать за Маей было мучительно. Женя видел ее бесполезные попытки заговорить с пассажирами, которые сходили с утреннего поезда из Ярославля. Ее отстраненность от людей во время поездки стала теперь помехой: никто не помнил ее красных волос, никто не видел ее ребенка. Никто никогда не слышал о бабе Лене. Она старалась напомнить им игру в карты и ссоры между нефтяниками. Так это обычное дело в дороге — отвечали ей люди. Они торопились по своим делам. У них не было времени на разговоры. Она побежала за священником, которого помнила по крошкам на бороде. На этот раз на ней поблескивали крупинки сахара. Но и у него не осталось никаких воспоминаний.
Женя видел, что Мая ослабела под невыносимым напором бабушек. Голубушка, как же ты могла потерять ребенка? А ты молилась Святому Николаю, девочка моя? Ребенок — это твоя маленькая сестрица? Такого раньше не случалось?.. Ты принимаешь наркотики? Если цыганка попросит милостыню, не забывай смотреть за ребенком.
Платформы, кафе, залы ожидания, переходы, вестибюли, детские комнаты, билетные кассы — слишком большое пространство. Пешеходные переходы забиты ларьками и торговцами — они постоянно приставали к ней со своими ножницами, кусачками и прочей ерундой. Мае хотелось кричать. Наконец, она оказалась в большом зале вокзала. Она выглядела пешкой на гигантской шахматной доске, пешкой, у которой, быть может, больше не осталось ни одного хода.
И даже Женя не мог знать всех возможных ходов. Что было делать Мае?.. Либо бритва, либо очередной поезд. Он чувствовал, как она выпадала из жизни — среди бесконечных семейств и торговцев, появлявшихся здесь с восходом солнца.
Женя присел рядом. Мая не поздоровалась, но и не прогнала. Они так и сидели, как обычные пассажиры, уставившись из-под отяжелелых век на часы над табло прибытия и отправления поездов. На гнев навалилась усталость, дыхание замедлилось, тело расслабилось. Он догадался, что она не ела со вчерашнего дня и сунул ей плитку шоколада.
— Та женщина звонила?
Женя сразу и не сообразил, о какой женщине она спрашивала.
— Женщина на платформе?.. Нет, еще не звонила. У нее есть мой сотовый.
— Уверен?
— Я написал ей номер.
— Мне показалось, она — хороший человек.
…Женя пожал плечами. Общение — не его конек. Одно из важных заманчивых свойств шахмат состояло в том, что победа была самоочевидна. Ничего не надо было никому доказывать. Победитель ничего не должен был говорить, ну, разве что «шах» и «мат». Дело в том, что Женя обычно или ликовал, или молчал. Иногда, когда он вдруг слышал себя, тут же замолкал: что это за осел открыл рот? Он помнил, как глупо повел себя с Маей в самом начале. Обстановка накалялась, и он должен был что-то сказать. Но в этот момент в зал ожидания вошли милиционеры с резиновыми дубинками, чтобы выгнать прокравшихся бомжей. Впереди тот самый лейтенант, который донимал Маю в отделении.
— Выходим на улицу, — скомандовал Женя.
— Мы вернемся?
— Да.
— Без следователя?..
С бритой головой ее глаза казались огромными.
— Эй, вы двое! — лейтенант заметил, как они вставали. Но его внимание отвлек беспризорник, который выхватил у кого-то кошелек и рванул к переходу. Женя увел Маю подальше. Они вышли из вокзала на барахолку. Дешевые игрушки, дешевые сувениры, дешевые меховые шапки, дешевые значки — под дешевым небом, в котором плавало серое дерьмо. Сегодня, он разглядел это.
А они разглядывали прилавки. Чтобы пополнить Маин гардероб, Женя купил ей футболки с Rolling Stones, Путиным и Куртом Кобейном; трикотажную толстовку Caf Hollywood и индийский парик. Мая была удивлена, словно подглядела, как он играл в дочки-матери. Наконец, они подошли к киоску, где продавали сотовые. Женя решил, что у нее должен быть мобильный телефон, если они вдруг разделятся.
Киоск был так забит всякими электронными и телевизионными приспособлениями, что двум продавцам внутри приходилось двигаться крайне осторожно. Какие-то два кавказца — отец и сын, — его точная копия — в плотных рубашках. Ворот расстегнут, на груди видны золотые цепи и обильная растительность. Они предложили Жене купить «самый лучший» телефон с сим-картой — без контракта и без абонентской платы. Все по-честному.
— Он ворованный, — заявил Женя.
— О чем вы говорите? — продавцы замялись и переглянулись.
