«Начинается с 788».
«Это Кройцберг. Мой квартал», — подумала Ира, но ничего не сказала. После того как разрешили при переезде брать с собой свой телефонный номер, в любом случае стало невозможным определить по первым цифрам местоположение того, кому звонят.
«Ждать», — набрал Гетц на клавиатуре и обернулся к Ире: — Почему нам нельзя стрелять?
— Не тратьте свое время впустую на эти фокусы, — буркнул Штойер, который как раз брал бумажный стаканчик с кофе, поставленный перед ним на стол небритым ассистентом со сросшимися бровями.
Человек молча сел к монитору напротив Гетца и комиссара.
— Потому что вы не знаете, что произойдет, если вы в него выстрелите, — продолжала Ира. — Он носит на теле достаточно взрывчатки, чтобы смести все опоры этого здания.
— Это он так утверждает. Но даже если и так, он и сообразить не успеет, как мы разнесем ему череп. Не говоря уж о том, чтобы выдернуть запал.
Теперь Ира не обращала внимания на поток слов Штойера. Вместо этого она погромче включила радио, чтобы лучше слышать передачу.
Террорист как раз набирал последнюю цифру. Раздался длинный гудок, наполнив собой весь офис. Один гудок.
Ира взглянула на Гетца и качнула головой.
— Не стрелять, — беззвучно шевельнула она губами.
Второй гудок. Штойер отставил стаканчик в сторону и уставился на экран. Снайпер не сдвинулся ни на миллиметр. Камера, как приклеенная, показывала затылок террориста.
Третий…
Ира громко втянула воздух и задержала его.
Четвертый…
На пятом гудке трубку сняли.
Соня Ханнеманн, двадцати четырех лет, постоянная страстная слушательница радио «101 и 5», сладко спала. В восемь двадцать девять утра она грезила о жизни на вилле в югендстиле,[10] на озере, в то время как уже четыре радиостанции составили конкуренцию ее любимой программе, наперебой сообщая населению о смертельной игре. В восемь тридцать две Соня включила в подземном бассейне своей воображаемой виллы видеопроектор с дневным светом. Пока она совершала заплывы в олимпийском бассейне, местная программа телевидения как раз прервала повторение своего диетического кулинарного шоу. Теперь каждые пять минут слушателей инструктировали, как каждый должен отвечать по телефону, чтобы предотвратить самое худшее. К этому времени сайт «101 и 5» в Интернете обвалился из-за перегрузки. Несколько десятков тысяч пользователей одновременно пытались посмотреть студийный вебкам,[11] который, впрочем, уже через несколько минут после захвата террорист отключил.
К восьми тридцати четырем Соня уже сделала два заплыва, а затем отправилась в прилегающую веллнесс-зону своих владений. К этому времени уже многие бегущие дорожки рекламы на Александерплатц и вокруг Кранцлер-Экк призывали жителей столицы немедленно включить радио. На волне 101,5 УКВ.
Когда в восемь тридцать пять Соня, обнаженная, стояла перед своим тренером по теннису, который распахивал перед ней дверь сауны, на ее ночном столике зазвонил телефон. И, после того как звонок прозвучал четыре раза, она наконец сняла трубку. Раздосадованная. И слегка смущенная. Только что она лежала в мускулистых объятиях тестостеронового чуда, и вот банальный звонок разрушил эту чудесную мечту о блестящей жизни супруги миллионера. Он катапультировал ее в суровую реальность усталой кельнерши, которая после напряженной ночной смены легла отсыпаться в своей муниципальной кройцбергской квартире. Три часа назад. Когда в мире еще все было в порядке.
— Алло? — В обычных обстоятельствах сонный женский голос прозвучал бы приятно. Но для людей в A-студии на «101 и 5» он обладал магией автоматического оружия.
— С кем я говорю?
— Как это? С Соней Ханнеманн. И что?
Ян подвинул микрофон поближе к себе.
— Это «Сто один и пять» и мы сейчас играем в Casch Call.
На другом конце провода Ян услышал короткий шелест, а затем тихое ругательство.
— …Извините. Я спала. Я что-нибудь выиграла?
— Нет. К сожалению, вы не назвали правильный пароль.
— Как же, как же… — Голос Сони вдруг сразу зазвучал бодро. — Я слушаю вас каждое утро. Ты ведь Маркус Тимбер, верно?
— Нет. Но он сидит напротив меня.
— Я… значит… я слушаю «Сто один и пять», а теперь гони деньгу! — поспешно выкрикнула Соня, запинаясь на каждом слове. — Я знаю пароль. И я зарегистрирована в клубе победителей на пятнадцать тысяч евро, пожалуйста…
— Нет. — Ян покачал головой.
— Но у меня же была ночная смена, — умоляла она. — Я лишь чуть-чуть поспала, мне так нужны деньги.
— Нет, Соня. Сегодня речь идет не о деньгах. Мы изменили правила.
Женщина на другом конце провода была озадачена.
— И что все это значит? — Было слышно, как она подавила легкий зевок.
— Правильный пароль звучал так: «Я слушаю „Сто один и пять“, а теперь отпусти заложника!»
— Заложника?
— Да.
— И что тогда?
— Тогда я отпустил бы заложника.
— Минуточку, кто это? — Голос молодой женщины снова звучал озадаченно, как и в начале разговора.
— «Сто один и пять». К сожалению, не могу назвать своего имени, но вы сейчас в эфире специального выпуска. Час назад в студии я захватил нескольких человек в заложники.
— Это шутка?
— Нет.
— И… и что теперь будет?
— А теперь, к сожалению, мне придется повесить трубку и кого-то застрелить.
Ира была подавлена тем, что никто не хочет слушать ее предостережений. Но она знала, что будет чувствовать себя куда хуже, если случится то, чего она опасается. Ведь, разумеется, тот, кто был осведомлен об интервале действия электронного замка студии, ни в коем случае не мог упустить проблему с шахтой вентиляции.
«Объект движется. Приказ?»
В конце последнего сообщения от Онассиса все еще мерцал курсор. После того как первый раунд Casch Call, как и предвидели, завершился неудачно, все ожидали самого худшего. Тем более что террорист уже встал и начал медленно двигаться с оружием в руке.
Гетц постучал указательным пальцем по левой внешней стороне экрана и обернулся к Штойеру.
— А что это за дверь, вон там, рядом с полкой?
— Она ведет в «Зону происшествий», — ответил за Штойера ассистент.
— Куда? — повернулся к нему Гетц.
— В студийную кухню.
— Проклятье! Возможно, он уже отправил туда первого заложника, которого сейчас собирается там застрелить.
Гетц снова сел к монитору и лихорадочно набрал следующее предложение:
«Объект собирается покинуть помещение. Как только он начнет действовать, стрелять немедленно».
— Ну все, хватит, идиоты вы этакие, — выкрикнула Ира. — Вы, если хотите, можете взлетать на воздух, но у меня нет желания умирать в вашем обществе!
Она уже выходила из офиса Штойера, когда Гетц внезапно разволновался.
— Эй! Он что-то делает.
— Что случилось? Он вне зоны выстрела? — заинтересовался Штойер.
— Нет. Террорист уже взялся за ручку двери, ведущей в кухню. Но потом… Вы же сами видите…
Ира остановилась в дверях и обернулась к ним. А потом у нее перехватило дыхание. Потому что на экране, обращенном к ней, террорист взглянул вверх — на вентиляционное отверстие в потолке студии. Внезапно он взглянул прямо в камеру снайпера. А потом заговорил, обращаясь к ним.
— Звук, — пробурчал Штойер, и ассистент включил радио на полную громкость.
На самом деле микрофоны в А-студии еще были в эфире, и они могли слышать голос террориста, тихо доносившийся по радио.
— …но на тот случай, если вы перепутали меня с мишенью, — насилием вам меня не остановить. Взрывчатка, которую я ношу под этой красивой футболкой, соединена с прибором, измеряющим пульс на моей шейной артерии. Если мой пульс остановится дольше, чем на восемь секунд, весь заряд немедленно взорвется. Я не уверен, но мне кажется, что взрывная волна через панорамные окна еще достигнет Центра Байсхайма. Но здесь, во всяком случае, никто не выживет. Так что подумайте хорошенько, хотите ли вы помешать мне войти в эту кухню. У вас лишь восемь секунд, чтобы обезвредить меня.
Мужчина усмехнулся и медленно направился к двери в «Зону происшествий».
— Да, и вот еще что! — добавил он, цинично ухмыляясь. — Если этот снайпер там, наверху, на счет «три» не уберет свое оружие, я застрелю сразу двух заложников.
— Это блеф, — заметил Штойер, однако никто не отреагировал.
«Приказ?»
Вновь появилось сообщение снайпера с обязательным звуковым сигналом. Ира со своего места могла видеть лишь часть экрана, который показывал происходящее в студии. Но этого было достаточно, чтобы понять, что все вышло из-под контроля. Она участвовала вместе с Гетцем уже во многих операциях, но редко он бывал так взволнован. Его пальцы, как безумные, барабанили в полутора сантиметрах от клавиатуры, не касаясь клавиш.
