– Я бы сделала это с огромным удовольствием!
– Но неприятно мне тоже не было.
– Почему бы тебе было неприятно? Когда ты видишь таракана, его следует растоптать!
– Как твое плечо?
– Жуткая боль, как будто тебя поджаривают в аду. Но кровотечение небольшое. – Она попыталась сжать правую руку и сморщилась от боли. – Я все равно смогу работать на компьютере. Бог мой, помоги мне успеть все сделать!
Втроем они поспешили по пустым катакомбам в сторону синей комнаты, потом желтой и в странный мир наверху.
* * *
Рой не чувствовал боли. На самом деле он вообще ничего не чувствовал. Ему так было легче притворяться мертвым. Он боялся, что они могут его прикончить, если поймут, что он все еще жив. Спенсер Грант, бывший Майкл Акблом, был явно таким же ненормальным, как и его отец, и способен на любое злодеяние. Поэтому Рой закрыл глаза и использовал свое состояние с пользой для себя.
Рой был разочарован в художнике. Он предоставил ему такую блестящую возможность, и что же? Обычная неблагодарность.
Но если честно, то Рой был недоволен и собой. Он неправильно оценил Стивена Акблома. Конечно, художник обладал удивительным талантом и чуткостью. Тут Рой в нем не ошибся. Но он поверил тому, что увидел на поверхности, решив, что это и есть сущность человека. Он не заметил в нем темные стороны.
Конечно, Рой всегда относился к людям с любовью, они ему нравились. Именно так и сказал о нем Стивен. Знакомясь с людьми, Рой сразу же понимал, как они страдали.
Это было его отличительной особенностью – Рой и не желал быть человеком с жестоким сердцем. Его тронула судьба Стивена Акблома. Такой остроумный и талантливый человек должен был оставаться в камере до конца жизни. Сочувствие к нему ослепило Роя, и он не понял его настоящей сущности. Он все еще надеялся, что выберется отсюда живым и снова увидит Еву. Он не чувствовал, что умирает. Конечно, сейчас он вообще не чувствовал своего тела ниже шеи.
Его успокаивало только одно. Если ему суждено умереть, то он попадет на большой космический прием, где его поприветствуют все его многочисленные друзья, которых он с такой нежностью посылал вперед, раньше себя. Он хотел бы продолжать жить ради Евы. Но наряду с этим существовало и желание проникнуть на более высокий уровень, где у всех единый пол и кожа сияющего голубого цвета, где каждая личность идеально прекрасна в образе лишенного пола синего существа. Там нет очень тупых или слишком умных существ. Там у всех одинаковые жилищные условия, одинаковые наряды и одинаковая обувь. Везде первоклассная минеральная вода и фрукты, только попроси! Его познакомят со всеми, с кем он сталкивался в этом мире, потому что он их не признает в их новых, идеальных, похожих друг на друга синих телах. Ему показалось грустным не увидеть людей такими, какими они были прежде. С другой стороны, ему бы не хотелось проводить вечность со своей дорогой мамочкой и смотреть на ее разбитое лицо и разможженную голову, как это было, когда он отправил ее в лучший из миров.
Он попытался что-то сказать и обнаружил, что у него это получается.
– Стивен, вы мертвы или только притворяетесь? – Художник, привалившийся к противоположной черной стене, не ответил. – Они ушли и, мне кажется, уже не вернутся назад. Если вы притворяетесь, то не бойтесь, их здесь нет. – Никакого ответа. – Ну, тогда с вами все кончено, и плохо, что у вас был такой конец. Я уверен, что вы теперь жалеете о том, что случилось. Вам бы следовало быть благодарным мне. Вы можете использовать немного вашей космической силы: пройдите через пространство и сотворите небольшое чудо, чтобы я мог снова ходить. Мне кажется, что это было бы нормальным жестом с вашей стороны. – В комнате стояла тишина. Рой не чувствовал своего тела. – Я надеюсь, что мне не придется прибегать к услугам вызывателя духов, чтобы привлечь ваше внимание, – продолжал Рой. – Это было бы весьма неудобно. – Молчание. Тишина. Покой. Холодный белый свет из ничем не прикрытой лампочки. Она светит прямо вниз, в центр всеобъемлющей темноты. – Ну что ж, я подожду. Я уверен, что вам потребуются усилия, чтобы дотянуться до меня оттуда.
Теперь в любой момент могло произойти чудо.
* * *
Открыв дверцу машины, Спенсер вдруг испугался, что потерял ключи. Однако они оказались у него в кармане куртки.
Когда он сел за руль и включил мотор, Рокки уже сидел сзади, а Элли рядом. Подушка из мотеля лежала у нее на коленях, а портативный компьютер сверху на подушке, и Элли ждала, когда заработает мотор машины и даст ток компьютеру.
Мотор заработал, и Элли включила компьютер. Она сказала Спенсеру:
– Пока не трогайся с места.
– Мы здесь на виду, как подсадные утки.
– Мне нужно добраться до «Годзиллы».
– "Годзиллы"?
– Это та система, с которой я связалась еще до того, как мы покинули машину.
– Что это за «Годзилла»?
– Пока мы здесь, они, видимо, не станут ничего делать. Просто будут наблюдать за нами. Но как только мы двинемся, им придется действовать. Я хочу, чтобы мы были готовы к отпору!
– Что такое «Годзилла»?
– Тихо, мне нужно сосредоточиться!
Спенсер посмотрел через боковое стекло на поля и холмы. Снег уже не блестел так ясно, как тогда, когда они приехали сюда. Луна уходила за облака. Спенсера учили обнаруживать тайное наблюдение в городе и на природе, но он не заметил ни одного агента, хотя знал, что они где-то здесь.
Пальцы Элли быстро бегали по клавиатуре. Клавиши компьютера тихонько щелкали. На экране возникали и исчезали данные и разные диаграммы.
Спенсер снова перевел взгляд на зимний пейзаж. Он вспоминал снежные крепости, замки, туннели и тщательно подготовленные дороги для катания на санях. Он также вспомнил радость, которую испытывал во время постройки замков и крепостей из снега, и счастье, когда он отправлялся в свои детские путешествия. Это были воспоминания о счастливых и чистых удовольствиях и временах. Детские фантазии и счастье. Это были давние воспоминания. Но их, видимо, можно было освежить при желании. В течение долгого времени он не мог вспоминать свое детство с радостью и удовольствием. Тот июль не только полностью изменил ожидавшую его жизнь, но и поменял воспоминания о жизни до этой страшной ночи – до сов, крыс, скальпеля и ножа.
Иногда его мать помогала ему строить эти снежные замки и крепости. Он вспомнил, что она тоже каталась на санках вместе с ним. Им больше всего нравилось кататься в сумерках. Вечера были такими чистыми, и мир казался таинственным в черных и белесых тенях. Над головой сияли миллионы звезд. Можно было представить, что санки – ракета, которая мчит в другие миры.
Он подумал о могиле матери в Денвере, и ему вдруг захотелось поехать туда впервые за все это время, после того как дедушка и бабушка увезли его в Сан-Франциско. Ему хотелось посидеть там на земле и вспомнить о ночах, когда они катались на санях под звездами и ее смех звучал, как музыка, над белыми полями.
Рокки стоял на заднем сиденье, крепко упершись лапами в спинку переднего. Он наклонил голову набок и ласково облизывал лицо Спенсера.
Спенсер повернулся к нему и пощекотал голову и шею Рокки.
– Мистер Рокки-собака, ты сильнее локомотива, быстрее, чем летящая пуля, ты можешь перескакивать через небоскребы одним махом. Тебя боятся все коты и доберманы. Откуда все это взялось, а? – Он почесал за ушами собаки. Потом осторожно кончиками пальцев прощупал раздробленный хрящ. Именно из-за него левое ухо Рокки всегда было опущено. – Тебя когда-то изуродовал какой-то плохой человек: это было очень давно. Он не был похож на того, оставшегося в черной комнате? Может, тебе о чем-то напомнил его запах? Или, может, зло и порок всегда пахнут одинаково? А, парень? – Рокки блаженствовал. – Мистер Рокки-собака, наш мохнатый герой, про тебя следует издать книгу комиксов. Покажи нам свои зубы, немного попугай нас. – Рокки страстно дышал. – Ну-ну, покажи нам свои зубы, – сказал хрипло Спенсер и оскалился. Рокки нравилась эта игра, он тоже оскалил клыки, и они рычали друг на друга и терлись носами.
– Готово, – сказала Элли.
– Слава Богу, – отозвался Спенсер. – У меня уже кончились все игры, с помощью которых я старался не свихнуться.
– Тебе придется помочь мне, чтобы обнаружить их, – сказала Элли. – Я тоже буду их искать, но, боюсь, одной мне не справиться.
Показав на экран, он опять спросил:
– Это и есть «Годзилла»?
– Нет. Это игровая площадка, на которой я и «Годзилла» собираемся играть. Это координатная сетка пяти акров вокруг дома и флигеля. Каждый из этих крохотных блоков сетки соответствует квадрату шесть на шесть метров. Молю Бога, чтобы все мои данные, карты поместья и записи в документах оказались достаточно верными и аккуратными. Я, конечно, понимаю, что они не идеальны, но дай Бог, чтобы они хоть приблизительно соответствовали действительности. Ты видишь этот зеленый контур? Это – дом. А это флигель. Здесь конюшни в конце дороги, ведущей к дому. Эта мерцающая точка – мы. А та линия – дорога, ведущая из поместья. Там мы должны очутиться.
