— Так это вы убили Конрада Берча или не вы?
— Я только что сказал вам, что не убивал его, — не без вызова ответил я.
— Ну да, — отозвался Виктор. — Ваш рассказ говорит в пользу этой версии.
Тон его мне определенно не понравился.
— Да нет, все в порядке, — сказал он. — За вас говорил язык ваших жестов. Конрада Берча вы не убивали.
— Приятно, что мой адвокат мне верит, — пошутил я.
— Да, разумеется. Однако адвокатом вашим я не буду, — ответил он.
Я взглянул на Паркера — он выглядел не менее обескураженным, чем я.
Я всплеснул руками:
— Меня что же, никто представлять не хочет?
— Я о другом, я не буду основным вашим адвокатом, — сказал Виктор. — То есть в случае, если дело дойдет до процесса.
— Но почему? — спросил я.
— Потому, что я мужчина, вот почему.
Он хотел было объяснить мне, в чем дело, но тут встрял уже понявший все Паркер:
— Потому, что тебя будут судить за убийство мужчины, а ты, чтобы оправдаться, станешь валить все на женщину.
— Женщину, само существование которой мы пока доказать не можем, — добавил Виктор. — Обвинитель заполнит скамью присяжных симпатичными цыпочками и постарается, чтобы они хорошо видели сидящую в первом ряду убитую горем вдову. А значит, я там буду не к месту. Без моего присутствия, конечно, не обойдется. Однако что вам действительно требуется, так это хорошая пара буферов.
— И чем они будут красивее, тем лучше, — произнес чей-то голос.
Мы все обернулись. Она стояла у двери — в белой блузке и черной юбке до колен — и уверенно улыбалась. Я наконец увидел своего основного адвоката.
— Упомяни о дьяволе, и он тут как тут, — сказал Виктор, пока она шагала в нашу сторону. Мы встали, все трое.
— Нет, Виктор, дьявол у нас ты, — сказала она. И, повернувшись сначала к Паркеру, протянула ему руку. — Терри Гарретт.
— Паркер Мэтис, — сказал он. Последовало рукопожатие.
Затем она повернулась ко мне. Однако руки не протянула, а просто оглядела меня с головы до ног.
— Хорошо. Вы привлекательны, — сообщила она. — Возможно, заполненная симпатичными цыпочками скамья присяжных нам все же не повредит.
Паркер бросил взгляд на Виктора. Заполненная симпатичными цыпочками скамья присяжных? Это была его фраза.
— Я ошибаюсь или у здешних стен имеются уши? — осведомился Паркер.
Виктор пожал плечами:
— Простите. Дело лишь в том, что оказавшийся в трудной ситуации мужчина говорит в присутствии женщины с большей сдержанностью. А с учетом положения Дэвида, мне не хотелось, чтобы нам пришлось фильтровать то, что мы услышим. Как не хотелось и заставлять его дважды повторять один и тот же рассказ. — И Виктор указал на микрофон, стоявший на столике у стены. — Благодаря этому Терри не придется нас догонять.
— Терри — последнее наше приобретение, — сообщил Виктор. — Перешла к нам из лос-анджелесской фирмы «Вейсс, Стоун и Уилкокс».
— Прекрасная фирма, — сказал Паркер.
— О да, Вейсс со мной до сих пор разговаривать не желает, — сказал Виктор.
Терри улыбнулась:
— Виктору нравится думать, будто он меня умыкнул. На самом же деле я всегда мечтала о Восточном побережье.
— И была второй в своем выпуске юридического факультета Гарварда, — добавил Виктор.
— Верно, однако все, что интересовало мою мать, так это кто оказался первым, — сказала Терри.
— Похоже, мать у нас с вами была одна, — сказал Паркер.
Терри рассмеялась. Паркер тоже. Виктор, с некоторым запозданием, позволил себе улыбнуться. Я смотрел на них с выражением, говорившим: «Не хочется мешать вашему веселью, но меня сегодня должны посадить под арест!» Все трое это заметили, и мы быстро вернулись к делу. Собственно говоря, меня это «мы» не включало. Я словно послал им мяч, и теперь они гоняли его по полю, изобретая новые подходы и возможности. К примеру, имеются ли в моем доме камеры слежения, позволяющие регистрировать, как и когда я прихожу и ухожу — и с кем? Если имеются, где и как долго хранятся записи?
Я подбросил им еще одну идею — отыскать таксиста, который отвез меня в ту ночь к особняку. Он наверняка помнит парня, заплатившего ему по пять долларов за каждый проезд на красный свет.
— Боюсь, в качестве алиби это не подойдет, — сказала Терри.
Причина состояла в том, что в спальне Конрада Берча были открыты все окна. Ночь стояла холодная, тело сильно охладилось, и потому оценить время смерти можно было лишь с точностью до нескольких часов. А это давало мне кучу времени на то, чтобы убить Берча, съездить домой, а после вернуться назад на такси — под предлогом помощи пациентке.
В конечном итоге тройка юристов перешла от связанных с делом фактов к обсуждению стратегии, которой нужно будет придерживаться весь остаток этого дня.
— Пора, — наконец сказал Виктор.
— Да, верно, — согласился Паркер и повернулся ко мне: — Ты готов?
— Куда уж готовее, — ответил я.
Все встали.
— Ну хорошо, — сказал Виктор, подходя ко мне. — Пойдемте, сдадим вас в арестанты.
По-моему, вопрос этот лучше всего сформулировали в одной из своих песен Дэвид Бирн и его группа «Токинг хэдс»: «Как я сюда попал?»
«Сюда», то есть в Верховный суд Нью-Йорка, а точнее, в кресло за столом защиты. Справа от меня сидела Терри Гарретт, слева — Виктор Гласс. Этакий адвокатский сандвич, в котором мне досталась роль куска ветчины.
Но первым делом вопрос: «Как я сюда попал?»
Со времени первой нашей встречи в офисе Виктора Гласса прошло семь месяцев. Семь месяцев моего знакомства с Терри Гарретт. И все они были посвящены прохождению ускоренного курса американского законодательства.
Урок первый: опасайтесь бесплатного медицинского обслуживания.
В тот день мы перебрались из просторного офиса Виктора в тесную комнату для допросов Двенадцатого участка.
Две представленные там команды были равны по численному составу. По одну сторону стола сидели детективы Трентино и Лопес. Им составлял компанию помощник окружного прокурора Гленн Хеммерсон — худой сорокалетний мужчина с темными глазами, большими ушами и стрижкой, наводившей на мысль, что либо сам он, либо его парикмахер проходил армейскую службу.
По другую сторону стола расположилась моя команда: Паркер, Терри и Виктор. Три с половиной, три с половиной и четыре сотни в час соответственно. Паркер несколько облегчил мое финансовое бремя, предоставив мне на правах лучшего друга скидку — ровно сто процентов. К тому же он отдал меня в очень умелые руки.
Терри умела, что называется, «подать себя». Двум детективам было решительно наплевать, как она выглядит, зато Хеммерсона Терри определенно взяла за живое. И потому всякий раз, как она вступала в разговор, ее взгляд — длинные ресницы и все прочее — неизменно упирался в Хеммерсона. А тот получал от этого слишком большое удовольствие, чтобы заподозрить нечто неладное.
Кроме того, с нами был Виктор.
Никогда еще не видел я человека, способного вот так контролировать всех, кто находится в комнате. Он был высокомерен, задирист, дерзок. Какая часть его поведения представляла собой чистое актерство, я бы сказать не взялся. Зато мог с уверенностью утверждать, что он обладал способностью держать наших противников на коротком поводке, а стало быть, и управлять ходом встречи.
Однако какое бы удовольствие я ни получал, наблюдая, как с детективов Лопеса и Трентино спадает все их самодовольство, отрицать весомость собранных ими улик не приходилось. Все складывалось хуже, чем я ожидал.
Я появился на месте преступления по причине, само существование которой доказать не мог. Удар первый. Орудие убийства принадлежало мне. Удар второй. И мотив преступления. Откуда он взялся? Из библиотеки моей же квартиры. Нам наконец стало ясно, что означали указанные в списке изъятого «Различные документы».
Собственно, документ был один — отпечатанное на машинке и подписанное письмо, которое Конрад Берч, по всей видимости, прислал около месяца назад. Когда Хеммерсон выложил передо мной на стол копию этого документа, я мысленно воспроизвел события вечера, проведенного мной в обществе Таинственной пациентки. Шутя и улыбаясь, она подкинула мне письмо. И нанесла третий удар.
Я прочитал письмо. Виктор, Терри и Паркер, столпившись за моей спиной, тоже прочитали его. Два коротких абзаца. Конрад Берч извещал меня, что ему не нравится избранный мной способ лечения. Некая банковская ошибка не позволяет ему перевести мне деньги сию же минуту. Впрочем, подчеркивал он, ничего страшного не случилось. Скоро все будет улажено. А до этого времени мне придется потерпеть.
— Можете вы объяснить нам, доктор Ремлер, о чем, собственно, идет речь в этом письме? — осведомился Хеммерсон.
