Но Карина считала, что останавливаться рано. Почтив вниманием московские газеты, она наконец добралась до Петербурга, и, лишь когда число квитанций достигло двенадцати, она выключила факс.
Ее возбуждение не спадало, и, чтобы немного остыть, она решила пойти домой пешком. Охранник пытался отговорить ее от этой затеи, на дворе уже, как-никак, ночь, но Карина в ответ беззаботно рассмеялась и произнесла загадочную для него фразу:
— Сегодня меня обидеть очень непросто.
Все еще в состоянии эйфории, она не торопясь шагала по пустынному городу и с удовольствием вдыхала влажный осенний воздух, приглушавший стук ее каблуков. Ей казалось странным, что в городе с виду ничего не изменилось и все люди спокойно спят — ведь она выпустила на волю демонов Большого скандала. Только что они стайкой электронных сигналов разбежались по дальним краям, но с утра они начнут путь назад, на ходу напитываясь энергией, и вернутся сюда смерчами огромной разрушительной силы. Они раздавят шайку этих паршивых гангстеров, какие бы посты в государстве они ни занимали, и вернут ей мужа. Ящик Пандоры открыт.
Она чувствовала себя победительницей, настолько неуязвимой, что ничуть не обеспокоилась, когда около нее притормозила машина незнакомой ей иномарки. Внутри сидели двое парней, и тот, что был справа, сально улыбаясь, приоткрыл дверцу:
— Нельзя так поздно гулять одной. Садись, подвезем.
— Опоздали, ребята, — засмеялась Карина, — все кончено. Можете отдыхать.
— Ты что, обдолбанная? — удивился он. — Ничего, больше кайфа будет. Ништяк. Садись, говорю!
— Убирайтесь прочь, — беззлобно сказала она, — лучше начинайте собирать чемоданы.
— Точняк, обдолбанная! Кончай гнать волну, иди сюда.
Карина, не обращая более на них внимания, продолжала свой путь, но парни не хотели оставить ее в покое и тащились за ней на малой скорости, иногда пытаясь вступить в общение.
В ней постепенно поднималось нешуточное раздражение.
— Смотрите доиграетесь, — проворчала она сквозь зубы.
Сохраняя общее направление движения к набережной Фонтанки, к дому, она стала уводить их с хорошо освещенных улиц в глухие переулки в окрестностях Сенной площади, где успела когда-то пожить и знала лабиринты дворов не хуже, чем залы своей галереи. Полное безлюдье и скверное освещение склонили преследователей к более активным действиям. Немного обогнав ее, они остановились, и Карина оказалась лицом к лицу с вышедшим из машины парнем.
— Ну хватит, — сказала она, незаметно расстегивая сумку и опуская в нее руку.
— Вот и я говорю, хватит. — Парень сделал шаг вперед, обдав Карину запахом спиртного.
И тут ее осенило: эти люди не выполняли никакого задания, они были просто подвыпившими хамами и хотели раздобыть себе на ночь женщину. Она вдруг почувствовала себя дурой, отчего разозлилась еще больше.
Парень же вдохновился мелькнувшей на ее лице растерянностью: с неожиданной для пьяного резкостью он прыгнул и, плотно обхватив ее поперек туловища, приподнял над землей и понес к машине, задняя дверца которой была уже предупредительно открыта его напарником.
Карина успела снять пистолет с предохранителя, но не вытащить его из сумки, а теперь ее руки оказались прижатыми к корпусу его удушающей потной хваткой. К счастью, ее указательный палец остался на спуске, и она в каком-то смысле чувствовала себя хозяйкой положения, поскольку в читанных ею романах стрельба прямо из дамской сумочки была делом обычным. Она уже готовилась спустить курок, но тут у нее возникла серьезная проблема. Вся беда заключалась в том, что ствол пистолета упирался в его живот.
Эта проблема занимала ее давно. И в кино, и в романах постоянно повторялось одно и то же: полицейский стреляет в бегущего человека и убивает его наповал, или персонаж, которого грабят, стреляет почти наобум в грабителя и тоже приканчивает его. Карина всегда пыталась понять, что это — традиция жанра или закон жизни, в силу которого взятое в руки оружие стремится не пугать или ранить, а именно убивать? И вот теперь, в ближайшие две секунды, она должна была самостоятельно решить этот вопрос.
Она пыталась лягаться и извиваться, стремясь хоть немного изменить ситуацию, но парень оказался силен, как горилла, и еще сильнее душил ее в своих мерзких объятиях, так что ей стало казаться сейчас он сломает ей ребра.
— Ну что ты ерзаешь, сучка… куда ты денешься, — ворчал он раздраженно, пристраиваясь поудобнее, чтобы запихнуть ее в салон автомобиля. Этот ублюдок не понимал, что она отчаянно борется за его жизнь.
Карине наконец удалось повернуть пистолет стволом вниз.
Грохнул выстрел, и грубая хватка сразу ослабела. Карине удалось нащупать ногами землю и устоять, парень же упал, немедленно начав истошно вопить.
Мысленно отметив, что мертвые так не орут и, следственно, ответ на волновавший ее вопрос в какой-то мере получен, она с удивлением увидела, как машина резко рванулась вперед.
— Мерзавец, — ахнула Карина и, не успев ни о чем и подумать, выстрелила вслед, норовя попасть в колесо.
Мощный голос «питона» калибра шестнадцать-тридцать две, на этот раз не приглушенный сумкой, разнесся над спящим городом подобно артиллерийскому залпу. Машина остановилась и, поскольку Карина продолжала стоять с поднятым оружием, вернулась задним ходом в точку отправления.
Карина подошла к окошку водителя.
— Ты что же, падла, хотел его бросить? — укоризненно спросила она, поигрывая пистолетом. — Грузи.
Убедившись, что водитель беспрекословно выполняет приказание, она юркнула в темноту подворотни. Через пять минут она была уже далеко от места происшествия, на канале, и еще через четверть часа — дома.
Она не хотела ни есть ни пить и сил хватило лишь чтобы отмыться под душем от объятий этого скота и рухнуть в постель.
Она спала долго и крепко и, проснувшись, не могла вспомнить, снилось ли ей что-нибудь. Было два часа дня. Карина позвонила Шошину спросить, не напал ли он на след ее мужа, но его не оказалось на месте. Тогда она включила радиоприемник и стала прослушивать по очереди все станции в коротковолновом диапазоне.
Большой скандал начался, но пока протекал довольно вяло, не набрав еще той разрушительной силы, которой от него ожидала Карина. Судя по обзорам печати, полную публикацию всего материала дневные газеты дали только в Прибалтике, остальные ограничились короткими заметками. Но, по сообщениям радиостанций, чувствовался нарастающий интерес репортеров к этой истории. В дневном выпуске телевизионных новостей Би-би-си показывали портреты адвоката Самойлова и доктора Буги, но пока все обозреватели обходили главное — список пациентов доктора, о нем или говорили вскользь, или вовсе не упоминали, видимо считая эту часть материала опасной и щекотливой.
Лавинный поток информации хлынул вечером, после полуночи, начавшись с подробных передач радиостанций «Свобода» и «Немецкая волна». — Репортеры наконец убедились в подлинности списка пациентов и успели собрать о них кое-какие сведения. Результат получился впечатляющий. Из сорока шести человек, подвергшихся процедуре кодирования всего несколько лет назад, восемнадцать уже были мертвы. Все они являлись учредителями или соучредителями крупных фирм, бирж или совместных предприятий, причем, как водится, никто ничего не знал о происхождении капитала. Почти все они покончили с собой, и многие при загадочных обстоятельствах, в связи с чем у журналистов вошло в обиход взятое из статьи Карины словосочетание «самоубийство вручную».
В числе оставшихся двадцати восьми, пока живых, имелись два депутата парламента, один заместитель министра, высокопоставленные чиновники, главы финансовых, промышленных и торговых корпораций. Особый интерес вызывал пребывающий ныне в звании генерал-майора службы безопасности Павлов, который в свое время подсунул для кодирования вместо себя Холщевникова.
На следующее утро не было ни одной значительной газеты, в которой не красовались бы фотографии Самойлова, Буги и сцены сеансов гипноза.
Обо всех этих событиях Александр Петрович Самойлов ничего не знал, ибо находился в полной изоляции от окружающего мира, в иных измерениях пространства и времени. Пространство его ограничивалось бетонным казематом длиною в три и шириной в два метра, а время обозначалось исключительно ударами собственного пульса; поскольку камера находилась в подвале, естественного освещения не было, и часы у него зачем-то отобрали.
Место его заточения находилось на территории промышленной стройки в Невском районе. Во время поездки провожатые не мешали ему следить за маршрутом, и он это воспринял как дурной знак.
Как только адвоката привезли сюда, один из громил двинул его пару раз в солнечное сплетение, второй же придерживал за плечи, а затем, когда ему предоставили возможность сползти на пол и корчиться там от боли и удушья, он издалека, словно через стенку, услышал равнодушный голос:
