– Эта девушка, Олдит, она давно у тебя?
– Она моя дальняя родственница, – ответила Ричильдис, и лицо ее озарилось улыбкой. – Я ее с детства знаю, а пару лет назад девочка осиротела, вот я и взяла ее к себе. Она мне как дочка.
Примерно такого ответа Кадфаэль и ожидал, он не забыл, как заботливо обнимала Олдит свою хозяйку.
– А Меуриг? Я слышал, он вроде тоже когда-то жил в доме Бонела, до того как стал работать у твоего зятя.
– Меуриг... понимаешь, с Меуригом дело обстоит так. Мать его была валлийкой, она прислуживала в Малийли и, как это часто бывает, родила хозяину внебрачного ребенка. Да, он родной сын Герваса. Первая жена Герваса, должно быть, была бесплодна, потому что Меуриг – единственный, кого муж признал своим ребенком, хотя, возможно, у него и другие были. К Ангарад Гервас всегда хорошо относился, пока она была жива. И о Меуриге он тоже всегда заботился. Он и работал в маноре своего отца. Когда мы с Гервасом поженились, мне даже неловко бывало. Такой славный, работящий, смышленый парень, и никто никогда не слышал от него жалоб или притязаний на отцовское наследство. Ну и я как-то спросила его, не хочет ли он выучиться ремеслу, чтобы завести свое дело. Он сказал, что это было бы здорово, вот я и убедила Герваса отдать его Мартину в обучение. И я... – голос Ричильдис дрогнул, – да, я просила его приглядеть за Эдвином, когда тот сбежал, ну и, конечно, попробовать уговорить мальчика поладить с Гервасом. Я вовсе не ждала, что мой сын пойдет на попятную, – он парнишка толковый, сам может выбиться в люди – я просто хотела, чтобы он вернулся домой. Было время, когда он укорял меня за то, что когда пришлось выбирать между мужем и сыном, я выбрала мужа. Но ведь я вышла снова замуж из-за Эдвина... – Она осеклась, ненадолго замолкла, а потом добавила: – Так что Меуриг был другом и мне, и Эдвину.
– Ну а с твоим мужем он тоже ладил? Не было между ними размолвок?
– О нет, ничего подобного! – Она даже удивилась этому вопросу. – Все было в порядке, и никогда никаких ссор. Гервас вообще-то не уделял ему особого внимания, но всегда был великодушен. Он ведь дает ему приличное содержание, вернее, давал... О Господи, как же теперь парень жить будет, если выплаты прекратятся? Мне придется посоветоваться – законы для меня темный лес...
Похоже, подумал Кадфаэль, и здесь нет никакой зацепки, хотя Меуриг и знал, где можно раздобыть яд. Но об этом знал и Эльфрик – он как раз был в сарае, когда брат Эдмунд приходил за снадобьем. И кто бы ни выиграл от смерти Бонела, Меуриг, как видно, мог только проиграть. В каждом маноре бастардов полным-полно, и коли у хозяина только один незаконнорожденный ребенок, его и впрямь можно считать человеком скромным и воздержанным. Парень был устроен, учился ремеслу, получал содержание – для незаконного сына вполне достаточно. Жаловаться у него причин не было, скорее, были причины пожалеть о смерти родителя.
– А Эльфрик?
Сгустились сумерки, и оттого огонек светильника казался ярче – лицо Ричильдис, печальное и серьезное, казалось, светилось в его лучах.
– Да, Эльфрик, – промолвила она, – тут не все просто. Ты не думай, мой муж был не хуже, чем другие владельцы маноров, и никогда не посягал на большее, чем положено по закону. Но закон-то, знаешь, что дышло. Отец Эльфрика был таким же свободным человеком, как ты или я, но он был младшим сыном, земли у их семьи и для одного-то было не слишком много. Вот он и решил не дробить надел, и, когда его отец умер, оставил все старшему брату, а сам подался в манор к Бонелу и принял от него вилланский надел. Он обрабатывал эту землю и нес все повинности, какие исполняют вилланы, но ни разу не усомнился в том, что сам остался свободным человеком. Он ведь по своей воле взял землю и выполнял все обязанности. Но мало того, Эльфрик, который тоже был младшим сыном, в свою очередь, вздумал порадеть старшему брату и, отказавшись от положенной ему доли земли, стал слугой Бонела. Ну а потом мой муж затеял уступить манор аббатству и перебраться сюда, а Эльфрика порешил взять с собой, потому как лучшего слуги нигде не сыщешь. Ну а тот – ни в какую – лучше, говорит, пойду куда глаза глядят, искать себе пропитание. И тогда Гервас затеял тяжбу, утверждая, что Эльфрик не свободный слуга, а его виллан, поскольку и отец его, и брат держали вилланский надел и исполняли все вилланские повинности. Суд признал, что так оно и есть, и в один миг Эльфрик из вольного человека превратился в крепостного, хотя он и сын свободнорожденного. Для него это было ударом, – грустно признала Ричильдис, – он ведь до того работал за плату, и думать не думал, что может лишиться своей свободы. Чего греха таить, многие оказывались в таком же положении – не он первый, не он и последний.
Кадфаэль молчал, и это ее задевало. Монах же размышлял о том, что этот человек испытывал горечь и злобу, знал, где можно достать яд и, несомненно, имел возможность отравить блюдо, однако Ричильдис истолковала его молчание по-своему. Она решила, что монах осуждает ее покойного мужа, но, щадя ее, не хочет говорить об этом, и бросилась защищать честь своего только что умершего супруга.
– Ты только не подумай, что Гервас один во всем виноват. Он ведь считал, что поступает правильно, раз закон на его стороне. Я не припомню случая, чтобы он пожелал чужого, но уж что его – вынь да положь. Ну а Эльфрик, он тоже неправ. Гервас сроду к нему не цеплялся, не придирался, да и не с чего было – парень-то трудолюбивый. Но, став вилланом, Эльфрик начал всячески подчеркивать свое рабское положение, при каждом удобном случае... Вроде и ведет себя услужливо, а на самом деле это дерзость, точно он нарочно звенит цепями. Гервас это понимал, и, по правде говоря, мне кажется, они друг друга возненавидели. А тут еще Олдит... О, Эльфрик об этом ни разу и не заикнулся, но я-то знаю! Он смотрит ей вслед, будто у него сердце из груди рвется. Но что может виллан предложить свободной девушке? К тому же Олдит и Меуригу приглянулась, а он для нее куда более подходящая пара. Так что, видишь, у меня забот хватало, а теперь еще и это! Помоги мне! Кого мне еще просить, если не тебя? Помоги моему мальчику, я верю, что ты сумеешь!
– Обещаю тебе, – сказал Кадфаэль, взвесив каждое слово, – я не остановлюсь ни перед чем, чтобы найти убийцу твоего мужа. Настоящего убийцу, кем бы он ни был. Согласна?
– О да! – вскричала она. – Я знаю, что Эдвин невиновен. Ты пока не знаешь этого, но ты поймешь!
– Умница! – обрадовался Кадфаэль. – Такой-то я тебя и помню. А сейчас – пока я еще не могу разделить твою уверенность – скажу тебе еще кое-что. Я помогу твоему сыну всем, чем смогу, виновен он или нет – и ты узнаешь правду. Ведь ты этого хочешь?
Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Лицо ее осунулось, словно на нее обрушилось все пережитое, и не только за этот страшный день.
– Знаешь, Ричильдис, – мягко промолвил Кадфаэль, – ты же из простой семьи – не стоило тебе, наверное, выходить за владельца манора.
– Ты прав! – прошептала она и залилась слезами, уткнувшись в плечо монаха.
Бpat Дэнис, попечитель странноприимного дома, который всегда узнавал от постояльцев все городские новости, рассказал Кадфаэлю по пути к вечерне о том, что весь Шрусбери только и толкует, что о смерти Бонела да о поисках его пасынка. Он сообщил, что сержант вверх дном перевернул и мастерскую Белкота, и всю усадьбу, но паренька не нашел. Сержант велел глашатаю объявить о розыске Эдвина и призвать жителей Шрусбери помочь в его поимке. Да только жди – не дождешься, чтобы горожане со всех ног помчались ловить паренька: маловато охотников помогать шерифским стражникам. Так что глашатай, надо думать, зря глотку драл. Мальцу-то еще и пятнадцати нет, в городе его многие знают, и ничего худого за ним не числится, разве какие ребячьи шалости... Нет, не станут люди ночей не спать, чтобы сцапать парнишку.
Однако Кадфаэль, не меньше чем сержант, был уверен в том, что прежде всего необходимо разыскать Эдвина. Мать есть мать, она не может непредвзято судить о единственном сыне, а особенно о позднем ребенке, родившемся, когда всякая надежда была потеряна. Кадфаэлю очень хотелось, увидеть Эдвина, выслушать его, вынести свое суждение, а уж тогда предпринимать дальнейшие шаги.
Выплакавшись, Ричильдис растолковала монаху, как пройти к дому ее зятя. По счастью, плотник жил на ближнем конце города. Надо только прогуляться за мельничный пруд, перейти мост, миновать городские ворота, которые открыты до повечерия, а там пару минут вверх по склону—и вот он, участок Белкота. За полчаса можно обернуться.
Кадфаэль прикинул: лучше не рассиживаться за ужином и ускользнуть из трапезной, не дожидаясь окончания благодарственной молитвы. Теперь это можно сделать без особого риска, потому что приор Роберт не посещает общие трапезы, предпочитая уединение аббатских покоев, а надзор за благонравием братии возложен на брата Ричарда – тот же по лености своей ни во что носа совать не станет.
