– Мне не хотелось бы, чтобы ты думал о нем плохо, он не был дурным человеком. Просто он был немолод, с устоявшимися привычками, и не терпел, чтобы ему прекословили. Он овдовел много лет назад, и детей у него не было, во всяком случае, законных. Ябыла одинока, а он долго меня обхаживал, и наконец пообещал... Понимаешь, у него не было законного наследника, и он сказал, что если я выйду за него, то он завещает манор Эдвину. Даже получил согласие своего сеньора. Но я должна рассказать тебе о своей семье. Спустя всего год, как я вышла за Эварда, у меня родилась дочь, ну а потом время шло, а других детей, Бог весть почему, у меня все не было. Ты, может, помнишь, Эвард был цеховым мастером в Шрусбери, плотником и резчиком. Работа у него спорилась, он был хорошим хозяином и добрым мужем.
– Ты была счастлива? – спросил Кадфаэль. Он уже понял по ее голосу, что счастье не обошло Ричильдис стороной. Время и расстояние хорошо поработали, чтобы разлучить их, но в конце концов каждый оказался на своем месте.
– Очень. Лучшего мужа и пожелать нельзя. Но детей у нас больше не было, а когда Сибил минуло семнадцать, она вышла за Мартина Белкота, он у Эварда подмастерьем был. Мартин славный парень, и она, слава Богу, так же счастлива, как когда-то была и я. Но через два года дочка понесла, и я словно заново помолодела – когда первого внука ждешь, всегда так. Глядя на нее, я так радовалась, все разные планы строила, а уж Эварда прямо распирало от гордости. Не знаю, с того ли, или с чего другого, но только у нас с ним будто медовый месяц опять приключился. И уж не скажу, как это вышло, но когда Сибил была на четвертом месяце, я вдруг поняла, что и сама жду ребенка. Это в сорок четыре-то года, после всех этих лет – настоящее чудо. А кончилось тем, что мы обе родили сыновей, и хоть между ними четыре месяца разницы, их можно за двойняшек принять – дядюшку и племянничка, причем племянничек-то постарше будет. Они очень похожи – оба пошли в моего мужа. Ребятишки, с тех пор как на ноги встали, друг другу как братья, и даже ближе, чем братья, – и такие шустрые, точно лисята. Вот такие они – сынок мой Эдвин и внучок Эдви. Ни тому ни другому еще и пятнадцати нет. Я умоляю тебя, Кадфаэль, помоги Эдвину. Клянусь тебе, он не делал этого, он не способен на такое злодейство, а сержант вбил себе в голову, что это он подмешал яду. Если бы ты знал его, Кадфаэль, если бы только ты его знал, – ты бы сразу понял, что это немыслимо.
Эти слова звучали убедительно в устах любящей матери, но ведь бывали случаи, когда сыновья и помоложе годами спроваживали на тот свет родных отцов, лишь бы расчистить себе дорожку. Бонел же Эдвину отчим, и особой любви между ними не было.
– Расскажи-ка мне, как вы там сговорились с Бонелом, когда ты задумала во второй раз замуж выйти.
– Ну, когда Эдвину было девять лет, умер Эвард, и его мастерская перешла к Мартину Белкоту. Все дела шли, как и раньше, – Мартин недаром учился у Эварда ремеслу. И жили мы по-прежнему одной семьей, а как-то раз в мастерскую заглянул Гервас. Хотел заказать какие-то филенки, а тут увидел меня, и сильно я ему приглянулась. А он был мужчина видный, крепкого здоровья, и такой обходительный... да еще заладил, что коли я за него пойду, то он объявит Эдвина наследником и оставит ему Малийли. А ты сам посуди: у Мартина с Сибил своих четыре рта – поди прокорми. Я должна была подумать о том, как Эдвина поставить на ноги.
– А обернулось-то все худо, – понимающе кивнул Кадфаэль. – Дивиться тут нечему: с одной стороны, мужчина в годах, никогда детей не имевший, а с другой, мальчонка проказливый. Вот и нашла коса на камень.
– Это точно, – со вздохом признала Ричильдис, – если один скажет "стрижено", то другой – "брито". Эдвин мальчик балованный, привык к вольной жизни и делал все по-своему. А водился все больше с Эдви, как и прежде. Ну а Гервас, тот стал мальчику выговаривать, что ему, наследнику манора, не пристало якшаться с ремесленниками и прочим простонародьем. Эдвина это злило, он ведь любит Эдви, да и родня же он ему. Хотя, по правде сказать, бывали у Эдвина дружки не из больно-то почтенных домов. Короче говоря, ссорились они каждый день. Когда Эдвину попадало от Герваса, он убегал к Мартину и прятался там целыми днями. Гервас и запирать его пробовал, да тот все равно ухитрялся вылезти, а если не сможет, то чем другим отчиму насолит. В конце концов Гервас заявил, что раз парень водит компанию со всеми голодранцами Шрусбери, то, стало быть, и сам тяготеет к низкому ремеслу, потому как яблоко от яблони недалеко падает. А коли так, не лучше ли ему и впрямь податься к кому-нибудь в подмастерья. Это он так, сгоряча сказал, а Эдвин, хоть и прекрасно его понял, сделал вид, что принял слова отчима за чистую монету, – да так и поступил. Когда Гервас о том прослышал, он еще пуще взбеленился. Вот тогда-то он и поклялся, что отдаст свой манор бенедиктинцам, а сам переберется в аббатство. "Земли, которые я собирался ему оставить, его вовсе не интересуют, – горячился Гервас, – так с чего я должен беречь их для неблагодарного мальчишки?" Вот так, в порыве гнева, муж велел составить этот договор и порешил перебраться сюда еще до Рождества.
– Ну а паренек что на это сказал? Он-то, наверное, не думал, что дело так обернется?
– Никак не думал! Он примчался со всех ног и даже каялся, правда, и возмущался тоже. Божился, что любит Малийли, что никогда не выказывал к нему пренебрежения, и заверял, что, достанься манор ему, он бы заботился о нем как следует. Мы все умоляли Герваса изменить решение, да все без толку. А Эдвину обидно было: ведь эта земля была ему обещана – а уговор дороже денег. Но разве Герваса переубедишь? Согласия Эдвина никто не спрашивал – оно и по закону не требуется – а он-то, понятное дело, никогда бы его не дал. Мальчик, злой и расстроенный, снова убежал к Мартину и Сибил, и с тех пор я его не видела, до сегодняшнего дня. Господи, лучше бы он сегодня и близко к нам не подходил. Но он пришел, и теперь, видишь, люди шерифа охотятся за ним как за отъявленным злодеем, который убил мужа собственной матери. Да ему такое и в голову прийти не могло, клянусь тебе, Кадфаэль. А если они его схватят... Боже, мне и помыслить об этом страшно!
– А с тех пор, как они ушли, ты не слышала никаких новостей? В здешних краях слухи разносятся быстро. Думаю, если бы они нашли его в доме Белкота, нам бы уже было о том известно.
– Пока никаких вестей нет. Да только где ему еще быть? Не было у него никакой причины прятаться. У него все кипело от такого приема, вот он и убежал, а о том, что стряслось потом, и ведать не ведал.
– Ну так, может, он не захотел являться домой в таком настроении. Мальцы – они что зверята – бывает, забьются в нору и отсиживаются, пока в себя не придут. Расскажи мне, как все было за этим обедом. Я так понял, что Меуриг был между вами вроде посредника, уговаривал паренька прийти помириться. И тот, как будто, уже приходил...
– Не ко мне, – печально отозвалась Ричильдис. – Просто они вдвоем приносили аналой, что Мартин изготовил для часовни Пресвятой Девы, а потом навестили старика-монаха, с которым Меуриг в родстве. Меуриг и тогда просил Эдвина зайти ко мне, но тот ни в какую. Ну а сегодня все-таки согласился: Меуриг, славный малый, не отставал. Уговорил-таки, и видишь, что из этого вышло. Гервас все злорадствовал, потешался над моим мальчиком, да так язвительно и несправедливо. "Что, – говорит, – приполз как нищий, умолять, чтобы я снова сделал тебя наследником?" У Эдвина такого и в мыслях не было, он бы скорее умер! А Гервас не унимается: "Ну что, – заявляет, – присмирел наконец? Так вот, становись на колени и моли о прощении за все свои дерзости, и тогда, кто знает, может, я и смягчусь. Поползай как следует – манор того стоит". Так это и продолжалось, пока Эдвин не выпалил, что никогда не смирится с таким гнусным старым извергом и злобным самодуром. Уверяю тебя, – безнадежно вздохнула Ричильдис, – на самом деле Гервас не был таким, просто он был раздражительным да упрямым. Но, скажу я тебе, Эдвин держался молодцом: как Гервас его ни поносил, он все терпел ради меня, однако в конце концов терпение его лопнуло и он сказал все, что думал, да во весь голос, а Гервас запустил в него тарелкой, а потом еще и кубком. Олдит, Эльфрик и Меуриг вбежали в комнату, чтобы помочь мне успокоить мужа, а Эдвин выбежал вон. Вот и все.
Некоторое время Кадфаэль молчал, размышляя об остальных домочадцах. Сорванец – самолюбивый, горячий, оскорбленный, скорее ударил бы Бонела кулаком, может, даже кинжалом – но чтобы подмешать отравы – это едва ли. Правда, паренек дважды побывал в лазарете вместе с Меуригом, и, вероятно, заметил, где держат снадобья, – мотив у него был, да и возможность тоже. Только вот непохоже это на юношу, который рос честным и прямым, в согласии с собой. У отравителей другая натура: они все больше скрытные, коварные и действуют исподтишка. В конце концов, не один же он здесь был.
– Эта девушка, Олдит, она давно у тебя?
