Марин будет знать о том, как ведется расследование, тем будет лучше. А потом добавила, что клиентам не всегда нравятся ответы и что иногда с оставшимися без ответа вопросами легче жить, чем с правдой.
И вот она, правда… Муж, с которым Марин прожила почти двадцать лет, развлекается с молодой красоткой. Уже, черт возьми, как минимум шесть месяцев.
Ее пересохшее горло саднило, словно по нему прошлись наждачной бумагой. Марин открыла вторую бутылку воды.
— Раньше Дерек посещал фирму в Портленде раз в месяц. Теперь стал уезжать каждую неделю, и частенько задерживается там на несколько дней. Его компании предоставляют билеты на игры «Блейзерс», — запнувшись, добавила она, словно это все объясняло, то есть как-то оправдывало то, что он почти перестал бывать дома. И внезапно, в приступе своеобразного мазохизма, спросила: — У вас есть еще фотографии?
Кастро вновь щелкнула кнопкой мышки, и экран заполнила очередная фотка. Дерек держал в объятиях эту тощую аспирантку. На лицах обоих — милые улыбки. И снова Марин кольнуло ощущение того, что она видела эту девицу раньше. Ей редко приходилось задумываться о таких деталях — ведь она владеет тремя салонами, которые посещают тысячи клиентов, причем большинство из них женщины. Возможно, любовница Дерека — как раз одна из тех, кто заходил сделать стрижку или маникюр? Это смутное ощущение, однако, рассеялось, прежде чем она сумела выловить из глубин памяти нужные образы.
Новости настолько ошеломили Марин, что она даже лишилась способности реального восприятия внешности своей соперницы. От одного взгляда на нее становилось тошно. Она не могла толком рассмотреть женщину, чтобы решить, красива ли она, или понять, что именно привлекло ее мужа. К тому моменту, как Марин начала что-то понимать, к горлу подступила тошнота, и пришлось быстро переключаться на самого Дерека. А взглянув на него, она увидела лишь его улыбку. И то, с каким выражением он взирал на свою любовницу. Так он не смотрел на Марин уже давно.
Если быть точной, то четыреста восемьдесят шесть дней.
И снимки получились четкие, полноцветные, хотя она скорее ждала бы зернистых и размытых черно-белых фоток. Все не так, как она себе представляла. В фильмах частный детектив, уставший старикан, циничный и одинокий, в мятом дешевом костюме, снабжал вас плохими новостями о супружеской измене в виде напечатанных фотографий, доставленных в желтоватом официальном конверте. В реальности частным детективом стала женщина, примерно одного возраста с Марин, вполне привлекательная, в обтягивающих синих джинсах и стильном пиджаке. На ее пальце не поблескивало обручальное кольцо, но в наше время это ничего не значит. Кастро частенько поглядывала на кольцо Марин, как и любая другая женщина. Десять лет назад Дерек обновил ее обручальное кольцо, и теперь Марин носила на пальце бриллиант в пять карат изысканной огранки Ашера [18]. В то время такой размер казался разумным — большинство женщин их социального круга имели бриллианты того же или даже большего размера, но здесь, в маленьком офисе, с его простецкими желтыми стенами и цветами в горшках, где в крошечном аквариуме плавала одинокая рыбка, а на экране компьютера красовались фотографии Дерека и его любовницы, ее кольцо воспринималось как издевательство. Огромное. Вульгарное. Дорогое. Но разве не к этому всегда стремилась Марин? Чтобы все знали, как хорошо они живут, какая у них удачная и счастливая — это слово ей теперь особенно ненавистно — семья?
У нее возникло желание снять чертово кольцо с бриллиантом и кинуть его в аквариум. Ее глаза обожгли подступившие слезы, и она, отчаянно моргая, пыталась загнать их обратно. Смотрела на фото Дерека и его любовницы, но видела сквозь слезы лишь размытое изображение, бессмысленный хаос цветов и форм.
— Я должна ответить, — внезапно заявила Кастро. — Оторвав взгляд от экрана компьютера, Марин увидела в руках у детектива мобильник, хотя не слышала никакого звонка. — Простите, я скоро вернусь.
Дверь офиса закрылась. Марин не слышала, как она говорит в приемной, где стоял стол секретарши, но не было самой секретарши. Чуть погодя она догадалась, что не было никакого звонка. Кастро просто дала своей клиентке немного времени прийти в себя или, если ей нужно, выплеснуть свою ярость. Очень любезно с ее стороны, но Марин не собиралась давать волю чувствам. По крайней мере, сейчас. У нее хорошо получалось притворяться. Она знала, что сможет сдерживать свои чувства, пока не вернется домой, а уж там, без посторонних глаз, позволит себе выплеснуть все эмоции, запивая таблетки вином.
Марин стала слишком самоуверенной. Это единственное объяснение. Особенно, когда родила Себастиана, после четырех сложных раундов ЭКО. Ей было дано слишком много денег, слишком много успеха, слишком много любви от мужа и ребенка, поэтому, видимо, Вселенная решила исправить дисбаланс изобилия, забрав то единственное, что имело для нее значение.
Ее сына.
Началось чувственное оцепенение, и Марин порадовалась ему. Она знала по опыту, что люди не способны долго терпеть сильную эмоциональную боль — со временем чувства начинают притупляться. Таков способ выживания организма, и он дает не столько облегчение, сколько отсрочку. Боль вернется. Марин прочувствует каждую ее унцию позже — и, ощутив всю ее глубину, быстро, пока мучительная обида не стала смертельной, разбавит ее «Ксанаксом» с бутылочкой «Каберне Совиньон».
Дверь кабинета вновь открылась.
— Я вернулась, — Кастро заняла свое место.
Марин заметила — причем не в первый раз, — насколько она стройна. У нее, должно быть, четвертый, а может, даже второй размер [19]. Марин никогда не была настолько худенькой. Даже в шестнадцать лет, когда страдала от булимии.
Детектив пристально взглянула на нее. Марин знала, что выглядит прекрасно, и задумалась, не осуждает ли ее за это Кастро. Может, она считала, что после новости об измене Дерека Марин более пристало сейчас истерично психовать, чем стойко держаться? Ей хотелось бы понравиться Кастро. Но Марин хотелось также, чтобы она понимала, а не жалела ее.
Она всегда с трудом воспринимала проявляемую к ней жалость, особенно от других женщин. С другой стороны, жаждала от них справедливого признания ее заслуг. Она подозревала, что корни такого отношения к жизни тянулись от ее матери, до самой смерти остававшейся с ней крайне строгой.
— Я собрала для вас небольшое досье, если захотите взглянуть на него, когда вернетесь домой, — сообщила Кастро, печатая что-то на клавиатуре, — и только что отправила его на вашу электронную почту.
Через пару секунд смартфон Марин завибрировал. Вытащив его из кармана, она убедилась, что письмо благополучно прибыло. Открыла его и скачала.
— Все в порядке, получила.
— Я хочу быть честной с
