– Думаю, это невозможно.
– Да, – произнес Бакройд задумчиво. – Согласен. И вам казалось, что его вообще здесь нет?
– Да, мне так казалось. Но скоро я это выясню. У меня появилось предчувствие, что он здесь.
– В таком случае, может быть, что-нибудь и просочится. Постараюсь разузнать, если хотите.
– Конечно, Джордж, был бы вам очень признателен. Бакройд кивнул, потом сделал круглые глаза и пожал плечами.
– Хотя одному Богу известно, зачем... Я хочу сказать, слишком дальний прицел, Саймон, все как-то неправдоподобно.
– Да, все, от начала до конца. Прошлой осенью у меня были дела в Сардинии, они шли с переменным успехом, потому что меня наняли уже после того, как похитители получили деньги. Именно это и осложняло ситуацию. Но кто-то, стоявший за ними, потребовал, чтобы они передали заложников – самое опасное дело. Глупо, конечно, ведь легче их убить. Но на этот раз... они все время отступают. Все идет не по правилам.
– Десять миллионов, – произнес Бакройд. – Я позвоню вам, если что-нибудь узнаю.
– Хорошо, но не оставляйте записки. Я живу в «Конноте».
Бакройд засмеялся:
– Ничего себе! Да ведь вы под колпаком! Они, должно быть, заранее заказали номер. Этот «Коннот»...
– Конечно, у них там свои люди.
* * *
В три часа ночи в номере Герни зазвонил телефон. С точки зрения Герни время было выбрано не случайно, это был первый маневр. С ним говорил тот же человек из Нью-Йорка.
– Слушайте внимательно, – сказал он.
Наступило молчание.
– Да, – ответил Герни. – Я слушаю.
– Необходимые документы будут доставлены к вам в отель через три часа. Их привезут, как обычно, на такси, только не валяйте дурака – зря потратите время. И не старайтесь узнать наш адрес, мы сами передадим его вам. Деньги пойдут в швейцарский банк. Мы вам скажем как и когда. Проследите, чтобы Паскини был готов. Понятно?
– Понятно.
В трубке послышались гудки. Герни вернулся в постель и уставился в потолок. Видимо, они знали, что какое-то время его не было в номере. Что же, неудивительно. Они достаточно профессиональны. Знали они и о его конспирации, потому что наверняка следили за ним в метро и были потрясены. Хотя по телефону об этом не было сказано ни слова.
Герни терялся в догадках, словно смотрел на картину, изображавшую прежде невиданное существо. Даже метод исключения был тут бессилен. Ясно, что это не слон, не тигр, не антилопа... Но кто же все-таки? Этого Герни не знал.
Он прополоскал рот, набрав воды прямо из крана, надел тренировочный костюм и кроссовки и спустился в холл. Из своей стеклянной будки вышел портье, на ходу надевая форменный пиджак. И, стараясь не выдать своего удивления, проводил Герни до двери. Герни улыбнулся, словно сам признавал свою эксцентричность.
– Когда вернетесь, позвоните, сэр. – Портье открыл дверь и втянул в себя воздух. Какой-то момент они стояли рядом на ступеньках.
– Там, откуда я прилетел, сейчас день, – объяснил Герни, незаметно оглядевшись.
Портье указал на колокольчик и сказал:
– Постучите по нему.
Герни побежал трусцой, свернув с Норт-Одли-стрит на Беркли-сквер и направляясь к реке. Воздух был пропитан сыростью. По узким улочкам гулял легкий ветерок. Он почувствовал, как у него защипало в горле, и ощутил запах угарного газа. Тусклые натриевые лампы уличных фонарей бросали свои бледный свет на город, страдавший, казалось, оттого, что изо дня в день ему приходится вдыхать собственный воздух, отравленный разного рода выбросами, выхлопными газами, дымом из печей, пылью разрушающихся зданий...
Куда ни кинь взгляд, у дверей домов, на теплых вентиляционных решетках лежали мужчины и женщины, главным образом старики. Из карманов их поношенной одежды торчали газеты, служившие им для тепла. Спали эти несчастные повернувшись к стене или двери, пытаясь создать себе хоть какую-то иллюзию домашнего уюта. Герни видел их, когда пробегал мимо дорогих отелей и роскошных зданий. Это были никому не нужные, выброшенные за борт жизни люди, отданные на откуп истории города.
Герни пробежал через площадь Пикадилли по Хеймаркет, затем через Трафальгарскую площадь и оказался на Уайтхолл. Правительственные здания были похожи на крепости, каждая комната там, казалось, представляла собой загерметизированную ячейку с сейфом внутри, где хранились бумаги, письма, приказы и ответы, донесения и меморандумы с указанием, как дальше жить миру, о чем сам мир даже не догадывался. По мнению владельцев сейфов, это было их привилегией. Приобретя это право, они обделывали свои дела, старались обскакать друг друга, закладывали то, что им не принадлежало, и с бесстрастными лицами блефовали, как в покере, имея на руках ненабранную флешь. Это они крутили маховик мира, в то время как тот спал, сочетался браком или умирал. И пока они покупали и продавали, он привозил с пастбищ скот, стоял в очередях в кассы кинотеатров, играл с детьми на пляже и читал вечерние газеты в пабе. Река была пустынной, на набережной ветер дул сильнее, и на воде волновались и играли световые блики. Герни побежал на восток к Сити, чувствуя, что входит в ритм. Изначальная тяжесть постепенно ушла из ног, и он бежал до тех пор, пока мозг не перестал перемалывать события. Минут через сорок он машинально повернул к гостинице, даже не ощущая городского шума.
* * *
После шести часов утра коридорный принес ему пакет. В конторке Герни сказал, что очень его ждет. В пакете он обнаружил фотографию, сделанную «Поляроидом», и листок бумаги с указанием времени – восемь часов вечера – и адресом на Чейни-Уок. Герни не удивился. На фотографии был Дэвид Паскини. Он сидел на стуле с высокой спинкой, глядя прямо в объектив и держа в руках «Таймс», так расположив газету, чтобы она не заслоняла лицо. Герни подумал, что надо бы сличить газеты, но заголовки свидетельствовали о том, что она сегодняшняя. Лицо юноши ничего не выражало; оно словно случайно было выхвачено из толпы, казалось грустным и измученным.
Герни позвонил, попросил оставить ему сегодняшний номер «Таймс», минут десять поговорил с Чезаре Паскини и набрал номер Кэролайн Ранс в Вудстоке. Голос ее звучал словно издалека, немного смазано, видимо, она была навеселе.
– Это не значит, что Дэвид будет отпущен, – сказал он. – Они не отпустят его, пока не получат деньги.
– Поговорите с ним при встрече, – с неожиданной настойчивостью попросила она. Видимо, мысль о том, что кто-то увидит ее сына, пусть даже доверенное лицо, взволновала ее.
– Его там не будет, – сказал Герни. – Я в этом уверен, они держат его в другом месте.
Вопреки его ожиданиям, Кэролайн не спросила, почему в таком случае они хотят встречи.
– А он жив? – уже в третий раз она задала ему этот вопрос. – Вы точно знаете, что он жив?
– Да, Кэролайн. – Он снова напомнил ей о полученной фотографии, потому что именно это она и хотела услышать. Он не сказал, что еще не видел номера газеты. Впрочем, Герни был уверен, что с этим все в порядке.
– Я хочу к вам приехать.
– Не надо, – резко ответил Герни.
– Господи, Саймон! – Она заплакала. – Я здесь просто схожу с ума. Пожалуйста, позвольте мне приехать. Вреда от этого не будет.
Герни не ответил, она разозлилась и крикнула сквозь рыдания:
– Мерзавец! Вам не понять моих чувств! Вам все равно! Я буду делать, что хочу! Он не ваш сын, не ваш! Вы просто паршивый наемник! Вы не можете мне приказывать. Да кто вы такой? Бог мой, если захочу, сяду на самолет и прилечу. Вы – негодяй! Кто вы такой?
Герни бросил трубку и, переждав минут пять, снова позвонил. Она все еще плакала.
– Послушайте, – сказал он, – мы должны написать письмо, справиться об их условиях. Прямо сейчас вот что нам нужно сделать. Видимо, что-то происходит, они подпускают меня поближе, – он говорил очень мягко. – А что будет дальше – не знаю, вы сами понимаете. Ваш приезд не поможет. Может быть, как раз наоборот. Для вас важнее оставаться в Вудстоке... Дэвид – жив, они дали мне это понять, ведут переговоры по поводу передачи денег и хотят со мной встретиться. Мне не хотелось бы нарушать этого равновесия.
Герни подумал о номере люксе в «Плазе», об их странном житье вдвоем, о воздухе, наэлектризованном истерикой. Он понимал, что ее нагота, на которую она не обращала внимания, объяснялась страхом, вытеснившим в ней все остальные чувства. Вспомнил, как она металась от стула к подносу с напитками, пока, наконец перестав притворяться, не забрала с собой всю бутылку.
– О'кей, – слабо произнесла она, – о'кей. Не знаю, сколько еще продержусь. Пожалуйста, звоните мне. – В голосе ее звучали слезы. – Я не сплю, не выхожу на улицу. Что мне делать, Саймон?
– Дэвид жив, – сказал он, – и это главное.
Герни завтракал в ресторане. Даже не пролистав газету, он видел, что заголовки совпадают.
Когда он подносил вилку ко рту, им вдруг овладела безумная ненависть, такая сильная, что он весь подался вперед, поставил локти на стол и сцепил пальцы, словно хотел ее сдержать. Невидящим взглядом он смотрел прямо перед собой, кипя от гнева. Он сжал пальцы так, что затряслись руки. Гнев настиг его так внезапно, что он не успел справиться с ним. Чувство это было убийственным и совершенно бесполезным.
