– Я послушалась, – произнесла она. – Ничего не сказала Синтии. Никому ничего не рассказывала. Никогда не пыталась узнать, кто оставлял их в моей машине. И не знала, когда они снова появятся. Однажды я нашла конверт в «Нью-Хейвен реджистер» вечером, на первой ступеньке, у двери. В другой раз вышла с почты, и в машине лежал еще один конверт.
– И вы никогда никого не видели.
– Нет. Думаю, тот, кто это делал, следил за мной, убеждался, что я далеко и можно подойти к машине. И знаешь, после первого конверта я никогда не забывала приспустить окно. На всякий случай.
– И сколько в итоге?
– За шесть лет сорок две тысячи долларов.
– Господи!
Тесс протянула руку за запиской. Она снова сложила ее, подсунула под резинку к конвертам и положила стопку в ящик секретера.
– И как давно это кончилось? – спросил я.
Тесс немного поразмыслила.
– Лет пятнадцать, так я думаю. Ничего с той поры, как Синтия окончила колледж. Это был дар Божий, говорю я тебе. Я никогда не смогла бы дать ей образование без этих денег, не продавая дом, не перезакладывая его и не делая еще чего-то в этом роде.
– Итак, – сказал я, – кто же их оставлял?
– Вопрос на сорок две тысячи долларов. Все эти годы я только об этом и думала. Ее мать? Отец? Оба?
– А следовательно, все эти годы они были живы, или по крайней мере один из них. Может, жив и до сих пор. Но если кто-то из них мог все это проделать – следить, оставлять деньги, почему они не связались с тобой или Синтией?
– Я понимаю, – покачала головой Тесс, – это полный бред, черт побери. Поскольку я всегда считала, что моя сестра, все они умерли. Умерли в ту ночь, когда исчезли.
– А если они умерли, – подхватил я, – то тот, кто посылал тебе деньги, считает себя ответственным за их смерть. Пытается как-то компенсировать.
– Теперь понимаешь, о чем я говорила? Возникает больше вопросов, чем появляется ответов. Эти деньги не означают, что они живы. И не означают, что умерли.
– Но что-то они все-таки значат, – возразил я. – Когда деньги перестали поступать, когда стало ясно, что больше ничего не будет, почему ты не заявила в полицию? Они бы могли возобновить расследование.
Тесс устало взглянула на меня.
– Я понимаю, ты можешь считать, что я никогда не останавливалась перед тем, чтобы разворошить кучу с дерьмом, но в этом случае, Терри, я сомневалась, хочу ли знать правду. Боялась, что правда может навредить Синтии. Если бы удалось что-то узнать. На меня все это очень подействовало. Я даже думаю, этот стресс подтолкнул мою болезнь. Ведь говорят, что стресс действует на твое тело.
– Я тоже такое слышал, – кивнул я. – Может, тебе следует с кем-нибудь поговорить?
– Ну, так я пыталась. Ходила к вашей доктору Кинзлер.
Я моргнул.
– В самом деле?
– Синтия как-то упомянула, что вы ходите к ней, так что я позвонила и была у нее пару раз. Но знаешь, выяснилось, что я не готова раскрыться перед посторонним человеком. Есть веши, которые можно рассказать только членам семьи.
Мы услышали, как к дому подъехала машина.
– Сам решай, говорить Синтии или нет, – сказала Тесс. – Я имею в виду, о конвертах. Насчет себя сообщу ей сама. Скоро.
Дверца машины открылась, потом захлопнулась. Я выглянул в окно, увидел, как Синтия обошла машину и открыла багажник.
– Мне надо подумать. Пока не знаю, как поступить. Но спасибо тебе за то, что рассказала. – Я помолчал. – Жаль, что так долго молчала.
– Мне тоже жаль.
Открылась входная дверь, и в дом вошла Синтия с парой пакетов. В тот же момент появилась Грейс, прижимая к груди коробку с шоколадным мороженым, словно плюшевую игрушку. Губы были измазаны шоколадом.
Синтия с любопытством оглядела дочь. Я видел, как вращаются колесики в ее голове, рождая догадку, что ее убрали из дома под дурацким предлогом.
Тут Тесс сказала:
– Как только ты уехала, я вдруг сообразила, что у меня есть мороженое. Но мне все равно нужны были другие вещи. Это же мой день рождения, черт возьми! Давайте устроим вечеринку.
Когда я зашел в спальню Грейс, чтобы пожелать ей спокойной ночи, там уже было темно, но я сразу разглядел ее силуэт на фоне окна. Она смотрела на лунное небо через телескоп. Я заметил, что она кое-как прикрепила его к держателю клейкой лентой.
– Лапочка, – позвал я.
Она пошевелила пальцами, но не оторвалась от телескопа. Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидел раскрытую книгу «Космос» на ее кровати и спросил:
– Что видно?
– Ничего особенного, – ответила она.
– Это плохо.
– Как раз наоборот. Если ничего не движется к Земле, чтобы ее разрушить, это хорошо.
– Тут не поспоришь.
– Я не хочу, чтобы что-то случилось с тобой и мамой. Если бы астероид попал в наш дом завтра утром, я бы уже сумела его разглядеть. Так что можешь спать спокойно.
Я коснулся ее волос, погладил по плечу.
– Пап, ты мешаешь мне смотреть, – отстранилась Грейс.
– Ой, прости.
– Я думаю, тетя Тесс болеет, – сказала она.
Ох, нет. Она подслушивала. Вместо того чтобы сидеть в подвале, пряталась на лестнице.
– Грейс, неужели ты…
– Она совсем не радовалась своему дню рождения. Я в свой день рождения гораздо счастливее.
– Когда становишься старше, дни рождения уже не такая радость, – объяснил я. – Их было слишком много. Со временем новизна тускнеет.
– Что такое новизна?
– Ты ведь знаешь: если попадается что-то новое, то сразу возникает интерес. А через некоторое время становится скучно. Вот это и есть новизна.
– Ага. – Она сдвинула телескоп немного влево. – Луна сегодня так и сияет. Все кратеры видно.
– Ложись спать.
– Одну минутку.
– Спи крепко и не беспокойся сегодня об астероидах.
Я решил не давить и не требовать, чтобы она немедленно забралась под одеяло. Позволить ребенку лечь немного позже, чтобы поизучать Солнечную систему, не такой уж грех даже с точки зрения властей, занимающихся детским благополучием. Легонько поцеловав ее в ухо, я вышел из комнаты и прошел через холл в нашу спальню.
Синтия, которая уже пожелала Грейс спокойной ночи, сидела на кровати с журналом. Просто перелистывала страницы, практически не видя, что на них изображено.
– Мне нужно завтра забежать в магазин, – сказала она, не отрывая глаз от журнала. – Пора купить Грейс новые кеды.
– Мне казалось, старые еще не износились.
– Нет, но пальцы уже упираются. Поедешь со мной?
– Конечно. Я с утра подстригу траву. Мы сможем там пообедать.
– Сегодня все было очень мило, – заметила она. – Мы слишком редко ездим к Тесс.
– Почему бы нам не взять за правило ездить к ней каждую неделю?
– Ты думаешь? – улыбнулась она.
– Разумеется. Мы можем ужинать с ней у нас, водить ее в ресторан «У Никербокера» или в тот морской, на побережье. Ей понравится.
– Тесс будет в восторге. Сегодня она была слишком задумчивой. И мне показалось, становится немного рассеянной. Я имею в виду мороженое.
Я снял рубашку, повесил брюки на спинку стула и сказал:
– Подумаешь! Ничего серьезного.
Тесс не стала говорить Синтии о своей болезни. Не захотела портить свой день рождения. И хотя, безусловно, это ее дело, мне казалось неправильным, что я все знаю, а Синтия нет.
Но еще большим грузом на меня давило сообщение о деньгах, которые в течение нескольких лет анонимно присылали Тесс. Кто позволил мне утаивать эту информацию от своей жены? Наверняка у Синтии больше прав знать об этом, чем у меня. Но Тесс скрыла это от нее, считая Синтию слишком уязвимой в те дни, и я был с ней согласен. И все же…
Мне бы также хотелось спросить жену, знает ли она, что Тесс пару раз навешала доктора Кинзлер? Но ведь она наверняка заинтересуется, почему Тесс сказала об этом мне, а не ей, поэтому я промолчал.
– Ты в порядке? – спросила Синтия.
– Да, нормально. Немного устал, вот и все.
Я почистил зубы и лег в постель, на бок, спиной к ней. Синтия бросила журнал на пол и выключила свет. Через несколько секунд я почувствовал ее руку на своей груди, затем рука спустилась ниже.
– Ты очень сильно устал? – шепнула она.
– Не до такой степени, – ответил я и повернулся.
– Я хочу, чтобы ты защитил меня, – сказала она, приникая к моим губам.
– Сегодня никаких астероидов, – сообщил я и почувствовал, что она улыбается.
Синтия быстро заснула. Мне же не повезло.
Я таращился в потолок, повернулся на бок, взглянул на электронные часы. Когда они начали отсчитывать новую минуту, я тоже принялся считать, проверяя, насколько попадаю с ними в такт. Затем снова повернулся на спину и еще полюбовался потолком. Примерно в три утра Синтия почувствовала, что я не сплю, и сонным голосом спросила:
– Ты в порядке?
