– Убью! Сука! Падла! Убью!
Тут я рассвирепел окончательно. Одной рукой схватил ее за волосы и, подтолкнув корпусом, скинул с себя ведьму. Она перелетела через мое плечо и рухнула в кусты. Затрещали, ломаясь, ветки.
А ухо уловило характерный щелчок. Раскладной нож. Выкидываемое лезвие ножа.
Бита была у меня в руках, и я не стал медлить. Ножа я не видел, лишь силуэт противника: тот шатался в паре метров от меня, растопырив руки в стороны и заваливаясь на правую ногу – после удара по бедру мышцы не слушались. Я прыгнул вниз, перемахнул биту через себя, описывая ею огромное круговое движение, и со всей мощью, на которую был способен, опустил ее на его левую ногу.
Удар пришелся чуть выше его колена. Что-то хрустнуло. Криков и воплей не было – противник просто обрушился вниз, как мешок с дерьмом. Я бешено озирался, гадая, откуда ждать нападения. Но рядом никого не было.
Приблизившись, я различил блеск лезвия – оно поймало какой-то далекий заплутавший в этой темени отблеск света и отразило его, с потрохами сдав своего хозяина. Я наступил на запястье противника каблуком ботинка и покрутил, словно давил окурок. Тот заверещал, а его темная фигура забилась в судорогах.
– Отпустил перо! – рявкнул я.
Нож мягко шмякнулся на землю. Оставив правый каблук на запястье противника, я опустил левое колено на его грудь. Швырнул биту в сторону, подобрал нож и ткнул острым лезвием в скулу нападавшего.
– Замри, или останешься без глаза!
Тот послушно застыл. Его панику и боль выдавало только частое дыхание. С каждым выдохом он издавал писк, как скулящий от боли щенок.
Только теперь я разглядел лицо нападавшего. Это был таксист. Лысый, с кривым ртом. Прошлой ночью он стоял среди остальных, когда я расспрашивал у них про Сергея.
– Ах ты гнида, – зарычал я. От ярости меня заколотило. Мне хотелось порезать сволочь на куски. Я приблизил нож к его веку. – Ты его видел? Моего брата? Видел?!
Захрустели ветки. Настя ожила.
– Скажи своей суке, чтобы не рыпалась! Одно мое движение, и я наколю твой долбаный глаз на лезвие!
– Настя! – голос таксиста был тонким от страха. – Назад! Не надо!
Боковым зрением я различил силуэт Насти. Он замер около поломанного кустарника, шипя проклятия.
– Вы его видели? – повторил я, чуть усилив давление на нож. Лезвие уткнулось в веко. Очевидно, пошла кровь, потому что таксист панически залепетал:
– Нет! Отвечаю! Никогда!
– Тогда что это было?
– Отвечаю, не видели!
– Ты меня не понял? Или тебе не нужен глаз? Это больно. А главное, жутко. Сейчас нож проткнет твою кожу, скользнет по кости, а потом я поддену глазное яблоко – и оно очень противно чавкнет и выпрыгнет. Повиснет на тонких соплях, которые соединяют его с тем, что у тебя вместо мозга. Хочешь испытать? Считаю. Три. Два…
– Не видели! – завыл таксист, безуспешно пытаясь вжать затылок в землю, чтобы хоть как-то отстраниться от доводящего его до истерики лезвия. – Б… дь, клянусь, отвечаю!
– Тогда что это было? – повторил я, подчеркивая каждое слово.
– Да просто обуть хотели! Забрать шмотки и бабки и свалить нахер! Ты ж неместный! Меня бы ты не увидел! А Настя из деревни! Братан, в натуре тебе говорю!
Он назвал меня братаном. Паскуда.
– Кошелек, – сказал я.
– А?
– Кошелек. Или глаз. Считать больше не буду. Просто выдавлю глаз, а потом примусь за второй. Жить в темноте – это очень хреново.
Рука таксиста поползла к джинсам. Трясущаяся пятерня вручила мне кошелек. Не отпуская ножа, я левой рукой открыл его, нащупал купюры и забрал, спрятав в заднем кармане. Кошелек отбросил в сторону. Потом убрал нож от его лица и поднялся.
– Я ведь тебе сказал, что брата ищу. Ну ты и гнида.
Я не выдержал и коротким боковым в челюсть отключил таксиста. Тело обмякло. Настя заверещала. Я прыгнул к ней и схватил за горло.
– Заткнулась, свинья, или на ленты порву. Еще раз увижу твою наркоманскую рожу – перережу глотку. Поняла? Ты – поняла?
Настя утвердительно хрюкнула.
За углом я выбросил нож в первую попавшуюся урну. Предварительно обтерев его о ткань футболки, чтобы стереть жировые полоски папиллярных узоров – мои отпечатки пальцев на ноже, с которым неизвестно что творили раньше, мне сейчас были нужны меньше всего.
Когда я добрался до зала ожидания, громкий голос диспетчера объявил о прибытии поезда «Москва-Оренбург» на первый путь.
Мне повезло, теперь мне досталась нижняя полка у окна. По другую сторону столика дремала старушка, обнимая свою сумку.
Когда поезд тронулся, я увидел за окном какое-то движение. Прищурившись, различил троих мужчин. Они вылетели на перрон и принялись лихорадочно озираться. В руках одного из них была бейсбольная бита. Еще у одного я различил газовый ключ. Третьим был бритоголовый таксист с кривым ртом, который хромал на левую – там наверняка была как минимум трещина – ногу. Он что-то орал и прижимал к глазу платок, из-под которого сочилась струйка крови.
Мысленно я выругался. Вся привокзальная площадь Рузаевки была буквально обвешана листовками, на каждой из которых красовался аршинными цифрами мой номер. Сутки в городе – а он для меня уже закрыт.
Мое знакомство с Россией начиналось не так, как я рассчитывал.
А впереди были 1,5 тысячи километров пути…
До Сызрани, это был следующий город моего маршрута, поезд шел чуть более четырех часов. На вокзал Сызрани он прибывал уже утром в 6.50. А сейчас была глубокая ночь. Большинство пассажиров спали. Кто-то тихо, кто-то посапывал, кто-то громогласно храпел. Пассажиры, севшие на поезд вместе со мной в Рузаевке, обживались на своих местах. Проходя по вагонам, я периодически натыкался на них. Одни раскладывали вещи, готовясь к долгому пути, другие сидели и разговаривали. Кто-то ел. Почему нужно было ждать поезда, а не перекусить на вокзале, я не понимал. Еще двое, сидевшие на боковом сиденье, пили пиво. Один выглядел типичным лохом – потрепанным, зажатым, он обнимал свою спортивную синюю сумку, словно боялся, что ее умыкнут прямо у него из-под носа. Сидевший напротив был рыжим и внушительным. На столе – двухлитровая бутылка с разливным пивом.
Вообще в этой путевой культуре я не понимал ничего. Это был абсолютно чуждый мне мир. А еще плацкартные вагоны напоминали мне загоны для скота, и я никак не мог отделаться от этой аналогии.
– Брат, значит? – проводница очередного вагона подозрительно посмотрела на снимок и на меня. – Не больно-то и похож.
– Мы не близнецы.
– Точно, брат?
– Вам поклясться надо или как?
– Рожа у тебя больно бандитская. Я уж про наколки молчу.
Проводница не отличалась деликатностью.
– Простите, на пластическую операцию еще не накопил.
– В таких случаях в полицию обращаются, – упорствовала подозрительная работница железной дороги.
Она начинала меня бесить.
– И всё МВД тут же бросит еду и сон и начнет рыскать по стране, конечно.
– Что он сделал? – прищурилась проводница. – Зачем ты его ищешь?
Я убрал фото в карман и двинулся дальше, бросив ей:
– Проехали.
Проводница ткнула палец мне в спину и проскрипела вслед:
– Если что-то не так, я сразу куда следует пожалуюсь!
В другом вагоне работница была менее дикой.
– Ваш брат точно ехал на этом поезде?
– Москва-Оренбург.
– Какого числа?
Я назвал. Она бросила «Секунду», протиснулась в крохотное купе проводников, посмотрела какие-то бумаги. Я сообразил, что это были графики.
– В тот день на рейсе был другой поезд.
– А как можно узнать, какой?
– Послезавтрашний. Тот поезд будет послезавтра. Вот тогда тебе, парень, и надо расспрашивать.
Я готов был расцеловать тетку.
Двинувшись назад через весь поезд, я силился вспомнить, какой вагон по счету был моим, и где в этом вагоне находилось мое место. В памяти вчерашняя поездка почему-то сливалась с сегодняшней. Возможно, из-за недосыпа. Колеса стучали, вагон чуть покачивался из стороны в сторону, а за окнами проносились черные силуэты лесных массивов, бесконечная тьма уходящих за горизонт и далеких сельскохозяйственных построек. Да, и линии электропередач. Они походили на тонкую и безумно длинную извивающуюся змею, которая по столбам неслась параллельно поезду. А где-то далеко-далеко за линией горизонта брезжил свет. Скоро новый день.
Наконец я нашел свое место. Бросил рюкзак и улегся на него, как на подушку.
Послезавтра. Послезавтра в 6.50 утра на линию выйдет тот самый поезд с теми же самыми проводниками, на котором ехал мой брат. Это была отличная новость.
До Сызрани оставалась пара часов, и я заставил себя закрыть глаза.
Организм вошел в ритм дороги, потому что я проснулся сразу же, как поезд начал торможение, а вагон наполнился шорохом той части пассажиров, которые выходили в Сызрани. За окном уже было светло.
